(продолжение)
...оправдываться каким-то там эгоизмом просто не перед кем. Закон суров, но он - закон.
Звучит это, про “суровый закон”, конечно, строго и красиво, но разобраться все же надо. Мы, человечество, страдаем из-за какой-то конкретной причины? Вот и отлично, с ней-то и надо разобраться. И тут нашим обычным “человечество всегда страдало” не отговоришься.
Так вот, причина проста, хотя широкой известностью похвастаться не может. Система захлопнулась. А в закрытой системе все процессы протекают совсем по-другому, не как в открытой.
Когда-то (вздохнем), когда еще не захлопнулось, и природа, и будущие модели развития (когда еще было куда развиваться) демпфировали, вбирали в себя ошибки и дурь элементов и частей системы. То есть наши. А сейчас наоборот. Вобрав в себя всю земную сферу, мы сделали ее резонатором наших грехов и огрехов, средой, которая усиливает и передает ошибки каждого из нас на всю систему.
Ну вот хотя бы, - простейший пример иного хода процессов в закрытой системе: мы же видим, что время страшно уплотнилось. Такие изменения в мире, на которые раньше уходило столетие, и не одно, сейчас происходят меньше чем за год, скоро будут за месяц, а там уж начнут мелькать “как пули у виска”.
Пока у человечества, была возможность развития “вширь”, его страдания казались проблемами отдельных людей, слоев населения и народов. А сейчас все, - страдания и проблемы тихонько подобрались, раз! - и вдруг стали общими.
Известно, что если что-то или кто-то не выполняет свою работу в общем деле, это потом обязательно выйдет боком всем. Пусть это будет или отец семейства, который не зарабатывает, вор на стреме, что прогавил ментов, цех, который не выдал комплектующие или печень, что забарахлила, - да что угодно. Это настолько природно, что и доказывать не надо, принцип этот работает во всем.
Принцип жесткий. Просто есть процессы, в которых видеть работу этого жесткого принципа нам что-то мешает. Например, когда процесс растягивается на очень долго. Тогда трудно увидеть, из-за какого именно элемента-разгильдяя страдает вся система. Или когда ее части вообще не видят, что они элементы единой конкретной системы потому, что у всех у них эгоизм зашкаливает. Бывают и другие причины, но именно эти две мешают нам, когда мы смотрим на страдания человечества. Мешают увидеть что происходит и кто именно “виновник торжества”.
Ведь действительно, ни большинство людей, ни народы-племена не видят, что человечество это обычная цельная природная система. Эгоизм глаза застилает. Про все живое на земле, - что это система, что у нее есть факторы, тенденции и механизмы развития, - мы знаем, а про себя нет. Животным начхать, что они - система, а мы, когда свою системность игнорируем, - и сами делаемся не лучше животных, и только горе себе накликаем.
Но что еще “отягчает вину подсудимого” - мы не выполняем свою функцию в общей природе. Ведь как ни крути, человечество - часть ее цельной системы, а мы по жизни знаем, что бывает, когда кто-то не выполняет упомянутый принцип. Тот самый, жесткий. И оправдываться каким-то там эгоизмом просто не перед кем. Закон суров, но он - закон.
(Продолжение следует)
Речь в той передаче “Час истины” шла об “ацтеках, великих и ужасных”. И профессор-археолог рассказал одну историю, которая, на фоне всего мировоззрения ацтеков стала выглядеть как сюжет для небольшой, но насыщенной смыслом, поэмы. Или саги, как хотите. В общем, перескажу.
Ацтеки эти, надо сказать, не были жестоки, жестокой была их картина мира.
Мировоззрение ацтеков строилось на том, что для поддержания неба и земли в равновесии, то есть, дабы не случилось всемирной, космической катастрофы и вся земля с ее населением не окунулась бы в безнадежный хаос и уничтожение, требовалось приносить богам человеческие жертвы.
Богов вообще надо питать человеческой кровью, ведь и они, боги, свою кровь использовали для сотворения мира. Поэтому кровь должна литься все время, и люди пускали себе кровь, наносили себе раны, приносили свою кровь для жертвы в храмах. А уж человеческие жертвоприношения были расписаны календарно, по каким-то важным событиям, к праздникам.
И все это - никак не из жестокости, а из глубокого убеждения, что если этого не делать, вселенная и время скончаются в страшных мучениях. А вот сами ацтеки - это тот особенный народ, который призван этого не допустить, его святая обязанность перед всем миром - поддерживать существование его и населяющих его народов. Как уже говорилось, человеческой кровью..
Жертвы были двух сортов, - пленники, и люди из самих ацтеков. И было особое положение о добровольности, - то есть человек должен быть согласен стать жертвой. С пленниками, то есть воинами, добивались добровольности оригинально - их мучили. Мучениями, считалось, сломлен боевой дух воина, и он, что бы там ни говорил, - внутренне согласен умереть на жертвеннике.
А вот тех, кого выбирали из своего народа, - их специально готовили.
С ними проводили разъяснительную и воспитательную работу, разъясняли систему мироздания, проводили беседы о важности роли того, кого приносят в жертву, о том, что мы, мол, просто не имеем права допустить, чтобы хаос и уничтожение пришли на всю землю со всем ее населением. Будущие жертвы свободно жили в специальных домах, им предоставляли хорошее питание, веселую и нормальную жизнь, обслуживание. Затем, когда приходил их час, каждый из них с почестями шел на свой личный подвиг – принести себя в жертву ради жизни на земле.
В одном из пределов земли ацтеков был обычай приносить в жертву каждый год пять самых красивых девушек.
Девушки жили в специально отведенном для них общежитии, получали хорошее воспитание, с ними очень хорошо обращались, и в урочный час каждая из них уходила в сопровождении торжественной процессии, чтобы отдать свою жизнь за свой народ и за весь мир.
В той еще, как оказалось потом, детски-наивной советской жизни мы думали, что вот у нас тут тупая распределиловка и в результате - воровство и мозоли от изделий фабрики “Скороход”, а вот ТАМ, на Западе – свободный рынок регулирует справедливо все механизмы хозяйства и жизни.
Потому что там же все делается не для отчета, правда ведь? - а для человека. Кому что надо – то и производится, потому что людям надо, - и на этом, значит, можно заработать. И стараются, понятно, производить лучше, чтоб же можно было б продать. Не шутки. Прибыль. Поэтому свободный рынок, желание прибыли, регулирует и ассортимент и качество, регулирует все.
И, как писали в плохой прозе, - “каково же было их разочарование...”
Разочарование приходило поэтапно. Первый этап - оттого, что прославленный “рынок” - он, как любая идея, - хороша, но слишком уж общая. Так что регулировать приходится все самому.
Вы купили холодильник, его привезли, аккуратно установили, глядь - на дверце три царапинки. Вы им - заберите и поменяйте. Вам, вежливо, - не, это мы не можем. Позвоните в фирму, нам ведь сказано только привезти, забирать назад по требованию заказчика нам не сказано. Звоните в фирму, там с вами, конечно, вежливо, с церемониями, но - нет, мы этого не можем исправить. Так приедьте зашпаклюйте, - нет, к большому сожалению, у нас это не предусмотрено. Так поменяйте дверцу, - нет, наша фирма дверцы не меняет. И все вежливо, все для человека, но - сделать вы, человек, ничего не можете.
Или же купили супер-пупер выключатель. “Дядюшка Лю на третьей смене” его собрал, свой цзяо получил, его хозяин свой юань получил, электрик, которого вы вызвали исправить новенький выключатель, тоже прибыль получил. В результате все все получили, а вы потеряли несколько часов жизни, нервы и еще по мелочам, короче, на визит к врачу наберется…
Второй этап разочарования - когда вы понимаете, что рынок, в общем, не чувствует зависимости от вас. Разве что от ловкости адвоката. Вы вообще никому не нужны. И когда вы придете с претензиями, и претензии будут тянуть на серьезную сумму, безликий рынок посадит вас перед адвокатом, - поговорите вот с этим. А сам растает в воздухе, - очень ощутимо для вас. А ты - “переговори-ка моего меньшого брата”.
И третье, самое внутреннее и общее разочарование, которое мы иногда так всю жизнь и не можем сформулировать, - это ощущение, что вас не любят, а вас используют. Оскорбление нормального, природного, пусть, казалось бы, детского, желания любви и добра между людьми.
Его для нас сформулировала наша дочка, младшеклассница, через год после того, как мы приехали в Израиль. До нее постепенно дошла суть всех этих реклам, широких улыбок и дегустаций перед суперами, и она сказала горько: “Они нам все предлагают не потому, что они нас любят, а потому что хотят, чтобы мы у них купили”.
Вот и
(уже, как говорится, “касался этой темы”, но появились нюансы)))
Тиражирование, начало которому было положено давно, сейчас вообще отбирает реальность у жизни. Внаглую. Превращает действительность вокруг в некую иллюзорность.
И раньше люди, близкие к культуре, сравнивали пейзажи, сценки, интерьеры и пр. с картинами мастеров живописи.
Это было началом того, что искусственная среда - культура, - становилась миром, средой обитания человека. Сквозь нее, ее логику и критерии, он смотрит на окружающий реальный мир. И ее мерилом измеряет реальность вокруг.
А сейчас, (слава тиражированию и революциям в информтехнологиях! 
) такое множество картинок вокруг, что когда смотришь - как вот сейчас, из окна гостиничного номера в Эйлате: пальмы, масса гостиниц, за ними море, яхты у берега - смотришь на это все как на еще одну картинку.
Я же это много раз уже видел. По телевизору, в интернете...
То есть то, что эта, теперешняя картинка, реальна, - уже не ощущается. И разница между настоящей и тиражированной не осознается. Ты это просто видишь, как видел и раньше массу таких картинок.
Плоды культуры таким образом замещают реальность. Замещение началось давно и происходит все интенсивнее, присваивая себе реальность живой природы. Как присваивает? – а просто растиражировав ее в своих артефактах.
Уж не знаю даже, как это назвать... Это не “виртуальность”, а что-то, что расшатывает ощущение реальности.
Это огромное достижение тиражирования. Оно дает человеку наконец-то возможность понять, что он живет не реальной жизнью. Потому что окружающее ему можно поменять, перетасовать, заместить чем-то вообще нереальным… И что в сухом остатке? Только он сам, человек. Со своим отношением к себе и окружающим.
Отношение к себе, к окружающим ему, правда, тоже много раз пытались менять на протяжении истории. И даже очень удачно. Да и у самого человека до старости остается детская потребность слушаться больших и тех, кто вокруг, чтоб корректировать свои впечатления и установки.
Всем известно это, у каждого в жизни такое было .
Человек кажется тебе плохим. И поведеньице его вызывающе, и физиономия его нагловата, и к тебе он как-то так, что вот-вот нарвется... и взгляды какие-то востренькие, короче, твой внутренний аналитический центр ставит ему перманентно большой жирный минус.
И вдруг, – то от одного, то от другого слышишь ты о нем что-то новое. Вот он выручил тогда того-то, вот он помог тому-то, а то был случай, когда он сработал так, как никто бы не не допер тогда… или отстегнул на хорошее общее дело чуть ли не последние деньги, на товарищей... И глядишь ты на этого человека, и вдруг - что-то новое... Такое, что можешь даже сравнить с прежним видением: лицо ли поменялось? так нет, он тот же, но ты видишь совсем другого человека. Всегда готового помочь другим, и дружба для него - не треп, а норма.
Психологи даже эксперименты проводили, исследуя этот феномен: говорили - вот, опишите особенности этого преступника, - и показывали фото доброго человека, незнакомого испытуемым, и те находили в нем зверские черты. И наоборот, на установку “добрый” видели в фотографии серийного убийцы черты добряка и славного малого.
Почему?
Выводов окончательных мы, конечно, делать не будем, но теорию выдвинем.
Так вот, о корне описанного в самом начале феномена. Он в том, что у нас принято превентивно плохое отношение друг к другу. Беря шире - настороженное. И поддержано это тем, что и отзываться о других принято критически и иронически.
Жизнь такая. А еще - инстинкт самосохранения. Относишься настороженно - значит, не пропадешь, если вдруг на тебя кто зубы точит. Отзываешься о других, опуская их, - поднимаешь себя.
Ведь если такое отношение одного к другому негласно принято в обществе, так и вправду надо быть на стреме.
А в результате? В результате настороженности, если видим друг в друге агрессоров потенциально, растет агрессия фактическая.
И такое, в общем, везде в мире, кроме, разве что, каких-то там недоразвитых племен. У них не принято намеренно, в качестве самосохранения, говорить друг о друге плохо. Почему? Потому что живут они в природе, - а там надо быть уверенным друг в друге. И я не имею права говорить о другом плохо, допускать о нем плохие мысли и высказывать их, потому что так все перестанут надеяться друг на друга и погибнут. Не выживут.
Для нас они - дикие и отсталые, но - так это у них.
А у нас, у развитых? Что же нам делать? загибаемся ведь конкретно, враждебность скоро через голову перехлестывать будет.
Что делать? Как обычно, - клин клином вышибать. Если болезнь оттого, что говорим друг о друге плохо, - разработать методику общения, когда говорят друг о друге хорошо. Делов-то…
В методических кружках, с обучением, с контролем медицинских показателей, которые непременно улучшатся. Дело тормозится, общение и разговоры уже меньше помогают? - добавить практической взаимопомощи, добавить цель: “ребята, нами создаются ячейки совершенно нового общества, в котором каждый уверен во всех, а все - в каждом”.
Вполне реально, не надо уходить в вигвамы и тыкать перья в прическу. Прям на рабочем месте и по месту жительства, просто, методично, входя в новый стиль говорения и думания. Производственные показатели и красота жилищ и их окрестностей - успевай только удивляться, как быстро растут и хорошеют.
И мир совсем другой увидим. Жизнь настанет - помирать не надо.
Мы часто путаем остроту ума и талантливость с духовным уровнем человека. Проблема всем известная, но решения пока не имеющая. Мы всегда путали эти вещи. К примеру, кто-то скажет-напишет что-то “умное”, мы его уже уважаем, считая человеком положительным и духовным. Так проецируется удовольствие от умного высказывания на нашу потребность в том, чтобы люди обладали положительными человеческими качествами.
Или, наоборот, если кто-то совершает моральные и добрые поступки, мы уже считаем, что это его личное внутреннее качество, - доброта, - руководит его умом и действиями. Хотя эти поступки могли быть сделаны или по-привычке, или по природе - “таким родился”, или вследствие приобретенных навыков жизни в обществе, или просто чтобы почувствовать себя хорошо и пр.
Точно так же мы превозносили актеров, режиссеров, творческую интеллигенцию - кто-то из них скажет что-то острое, - и вот, он уже кумир.
Начало нас лечить от этого наваждения то, что в последние десятилетия потребность в кумирах очень серьезно уменьшилась. Она, как рудимент какой-то, просто испарилась из наших душ. Такое пришло время, такие мы все прошли переделки. Время дало нам возможность заглянуть за кулисы всех “умов” и идеализированной “доброты”, и там начало открываться такое, что лучше бы и не заглядывать.
И хорошо бы, чтобы разочарование это стало преддверием к осознанию зла. Оно необходимо для нашего развития. После него приходит потребность так устроить наши взаимоотношения, чтобы и ум и доброта рождались из них. Не являлись бы в святочном ангельском ореоле “откуда-то там”. А именно рождались бы в наших совместных усилиях по налаживанию новых, человеческих, отношений. Которые родят новые, неэгоистические, ум и доброту.
Опять проходил мимо знакомого скверика, где родители поставили камень памятный, вырубленый в камне текст говорит, что этот сквер – в честь их сына, погибшего в стычке с террористами… даты... короткий текст...
Есть у нас в Израиле традиция хоть и понятная, но нервы щекочущая: устраивать скверы и зеленые уголки в городах в честь погибших. Родители устраивают сквер, маленький или большой, - по средствам и по связям,- и называют его именем погибшего сына.
И эта традиция настолько распространена, что создается впечатление, что если бы ребята не погибали в войнах и в боевых операциях, у нас в городах и скверов бы не было.
(Понятно, что есть и скверы имени различных деятелей прошлого, для памяти, но и те ведь тоже покойные).
То есть вроде бы все хорошо и понятно, - пусть случилась смерть, но вот! вопреки ей! теперь будет жизнь! будет цвести зелень! будет звенеть детский смех! и так далее... Так даже в плохой публицистике когда-то писали, был такой образ.
Но если с другой стороны глянуть, - оно все-таки как-то неоднозначно получается. Вроде бы для того, чтобы была зелень и жизнь, нужны как повод горе и смерть.
Можно из этого, конечно, поэтических образов напечь - не на одну поэму хватит. Но нас в данном случае интересует проза, - то есть, жизнь. А смерть пусть вон подождет и не лезет в причины.
И вопрос наш звучит так: а почему бы, действительно, плюс к этой традиции сделать еще небольшой “наоборот”?
Почему бы, к примеру, не учредить такой порядок, что когда родился ребенок, или поженилась пара, - в честь такой радости садят дерево или устраивают зеленый уголок. А что? - вот пусть жизнь так, невзначай, округлым бедром, пихнет смерть, столкнет ее с пьедестала причин, и станет на ее место.
Понятно, что у людей, и когда ребенок рождается, и когда свадьба, и без того много расходов. То есть, трудновато будет им отслюнить достаточно денег на такую зеленую радость.
Ну так пусть муниципалитет впряжется. Учредит, что в честь каждого родившегося ребенка, нового жителя города, а также в честь свадьбы, - будет посажено новое дерево. А в честь каждой сотни новорожденных устраивали бы новый большой сквер или небольшой парк, со всеми прибамбасами, что парку положено.
Тем более, скоро выборы в муниципалитеты. Вот пригрузим наших избранников народным наказом, - и заживем, зеленея.
А что? Шутки шутками, - жили бы мы тогда в окружении жизней.
Для нормального человека всегда было горем осознание, ощущение что он живет только для себя, - потому что это было равно осознанию, что жизнь его лишена результата, то есть - смысла, и что за всю свою жизнь он ничего не сделал.
Или же это как ощущение родителей, чьи выросшие и взрослые уже дети настолько ненавидят один другого, что готовы физически уничтожить друг друга.
Это вызывает у родителей ощущение что вся жизнь их пошла насмарку.
И даже те, которых они привели в этот мир, могут в любой момент уничтожить друг друга, то есть уничтожить смысл трудов и бессонных ночей, которые они на них потратили.
А это противно цельности картины мира, к которой природно стремится человек.
Известно же, что если человек чувствует вдруг, что картина мира рушится и расползается, он может до помешательства дойти . То есть может перестать быть человеком.
В таком случае мозг автоматически переводит его потребности на самые простейшие - поесть, попить, поспать, так день до вечера - и слава богу. Так сознание спасает своего носителя. А иначе ведь человек с ума сойдет.
Так и сейчас, мир уже настолько переполнился за всю свою историю ненавистью и взаимным уничтожением, что чем дальше, тем меньше людям хочется уже жениться, производить на свет детей, тем меньше хочется каких-то достижений. Не хочется ничего, кроме благополучия.
То есть того же - поесть, попить, поспать, так день до вечера - и слава богу.
Так стало, например, в Европе, да и вообще в так называемых “развитых странах”.
Европа стоит на крови и ненависти многих-многих столетий. Земля ее, спокойная, зеленая, сытая основа, изнутри подплывает кровью и горит старой, затаившейся, звериной враждой.
Потому она, Европа, подсознательно и перевела свои потребности на самые простые - поесть, попить, поспать.
И даже размножаться и путешествовать уже не тянет так как раньше.
Поэтому и приняла терпимость ко всем и ко всему. Принять всех, успокоить всех, тихо, только тихо, ради бога… Любое продвижение каких либо идей, даже самых положительных, тут же выведет из равновесия, приведет к ненависти и крови, - это навсегда записано в генетической памяти Европы.
Многие жалуются, что так называемое “современное искусство” - в его, скажем так, низовом исполнении массой “творцов”, явно страдает не просто мелкотой тем, а демонстративным отсутствием смысла в его произведениях.
В них - либо некая “игра в концепцию”, - якобы заложенную в произведении его “творцом”, который так играет со зрителем в девичью игру “угадай, что я думаю”. Либо туманный намек на некий скрытый посыл, с намеком “высокий”, но напрочь окутанный туманом бессилия самого “творца”.
Несмотря на это, было бы неверно сказать, что вся эта десятилетиями поднимающаяся и гаснущая волна произведений совершенно лишена смысла.
Наоборот, она несет в себе мощный, полный отчаяния, сигнал. Она откровенно говорит всем, кто хочет услышать: “Жизнь человека современного общества лишена смысла”. То есть, зачем и для чего он живет - никто не знает.
И раньше люди не особо задумывались, зачем они живут. Но развитие человека, его общества, шло, желания создавать, достигать чего-то, появлялись и реализовывались. Все и вся стремилось к чему-то новому. Потом - инерция, похожая на развитие, потом какая-то его видимость. И вот наступил конец.
Но самое интересное в этом то, что и торможение, и конец развития сопровождаются ростом совсем другой потребности. Внутренней, той, которой внешнее развитие раньше могло сказать: “Цыть, не зуди и не путайся тут под ногами. Тут столько дел...” Ростом потребности в смысле, который не заключен ни в самом шевелении развития, ни в желании “просто жить”.
И вот, отсутствие ответа на эту потребность ясно и внятно заявляет о себе массой бессмысленных творений “искусства”.
Они не несут этот печальный посыл в словесной форме, они не говорят об этом каждое в отдельности. А нам, по-старинке, требуется именно вербальная формулировка смысла произведения. В нас по-прежнему сидит внутри вопрос, подход, которому нас научили с детства: “что хотел сказать художник этой картиной?”
Но ведь не вся информация, которую мы воспринимаем, часто довольно живо, и не все то море информации, в котором мы живем, выражено в вербальной форме. Даже у людей наиболее эмоциональный посыл выражается не словами.
Если человек, бывает, кричит от боли, или, чего доброго, воет, стонет, или, наоборот, мурлычет от удовольствия, - нам не требуется перевод этих звуковых сигналов на язык слов. В нас тут же поднимается волна эмоций, мурашки по коже, мы все охвачены ясной нам информацией, заключенной и в крике и в мурлыканьи, и без слов понимаем о чем идет речь. Даже при том, что наша эта ответная волна эмоций становится все тише да ниже, - мы уже ко всему
-- ВОТ, ПОМНЮ, БЫЛО… --
Есть, говорят, у человека живая потребность в информаци. И она, как и все живое, растет, но растет неспешно, веками. В давние времена ведь и сами люди были совсем другими существами.
Не сказать “простыми”, а, скорее, цельными. И это одна из причин того, что мы внутренне чувствуем, - ну, не ложь, а скажем, некое “понарошку”, - когда современный актер играет человека прошлых веков. Существо, у которого просто в глазах светится весь беспросветный букет его конфликтов с продюсерами и бывшими женами, неурядиц с банком, алиментов, подсчетов цен на акции и автомобиль, контрактов и спектаклей, которые он упускает, корча тут эту дурку, - пытается изобразить того, у кого ясны цели всех связей и всех предательств, у кого просты определения друзей и врагов.
Да, так мы отвлеклись… В давние времена было меньше жизненно важной информации и люди были другими. Купцы на постоялых дворах вели неспешные беседы, дуя на чай в блюдечке или потягивая кальян, выведывали осторожно у собеседников информацию о ценах, состоянии на рынках, караванах, торговых путях, опасностях, кораблях… Воины в неспешных беседах, - “бойцы вспоминали минувшие дни”, - получали друг от друга в беседе информацию о приемах боя, осады, защиты и нападения, о характере того или иного вражьего племени…
-- О ЖЕНЩИНАХ, ПРЯМ ПРИ ВСЕХ --
Больше всего всегда говорили, конечно, женщины. Это постоянный объект шуток, но по правде говоря, у женщины по сравнению с мужчиной неизмеримо больше разнообразных функций в жизни. Это и семью поддерживать именно как семью, и рожать и растить детей, содержать дом, рукоделье, готовка, запасы на зиму, в последние столетия прибавилась работа, и надо выглядеть, и для мужа и для других… Так что без постоянных долгих обсуждений, в которых она получает информацию о том, как кто что делает, то есть готовый, упакованный в слова и эмоции чужой многолетний опыт, - без этого просто невозможно… Не говоря уж об опыте… ну да ладно, об этом не буду.
Это даже если не принимать во внимание жизненно необходимый женщине эмоциональный контакт, который дает ей поддержку - типа осознание что и я не хуже других, или необходимый ей обмен другой информацией - эмоциями… Когда она может раскрыть свои эмоции и получить в обмен чужие… Даже сыграв при этом как-то перед собеседницей, но это не
Вот опять мне скажут, что так было всегда. Ну и пусть говорят. Постараюсь “быть спокойным и упрямым”, и скажу решительное “отнюдь”.
Так вот. Едешь ли в поезде ль, в автобусе - каждый смотрит в сторону, идут по улице, - каждый в себе. Общения между людьми нет как нет.
А лет 50-60 назад, люди здесь ездили в примитивных, раздрызганных автобусах, - и разговаривали друг с другом! Обсуждали новости района, политические сплетни, виды на урожай, действия террористов, новости региона. Один из того киббуца, другой из того города, каждый на выборах за свою партию голосует, - но разговаривали, не могли без общения. А сейчас могут.
Или же - в той, прежней, стране, как было?
Положительный пример: мой папа, сев в автобусе рядом с кем-то, начинал тут же поглядывать на соседа, и при первой возможности заводил с ним разговор. Расставались они, довольные общением и друг другом. А я, дурень, старался держаться от него подальше, стеснялся. Хотя вообще-то не так дурень, как “представитель нового поколения”.
Или же пример отрицательный, - трамвай, описанный у Ильфа и Петрова, гудящий весь день до вечера от склоки, затеянной с самого утра какой-то вздорной старушкой. А теперь - чинные автобусы и трамваи, метро, где каждый если и смотрит на других, то только вскользь.
В общении уже нет необходимости. Разве что в отстраненном общении, - обмене информацией. Близкое, то есть, эмоциональное, общение, или же когда раскрываешься, высказывая свою позицию, уже не нужно. Даже наоборот, неприлично и неприемлемо.
Когда мы приехали, я однажды, в гостях у местных, возьми да выскажись на своем “иврит кала” про ситуацию в стране. Вдруг смотрю, - моя жена, которая, как и положено женщине, намного быстрее уловила всякие деликатности, - смотрит на меня строго. И на мое молчаливое “а шо я такого сказал?” шепнула: “У людей может быть другое мнение на этот счет”. Признаться, мне понадобилось еще несколько лет, чтобы понять: в обществе, где царит право человека иметь свое мнение, открытое высказывание своего мнения есть насилие и агрессия по отношению к мнению других. А уж тем более, когда те другие угощают тебя тортиками и орешками.
Вот так. Но вернемся от тортиков к нашей теме.
Было когда-то, - информация подавалась в общем для всех виде, в газетах. Но эмоционально этого было недостаточно, и у человека всегда оставалось внутри незаполненное место для новой эмоциональной информации, которое можно наполнить только в общении с другими… И та агрессивность, которая была на улицах и в автобусах в Союзе, - это была все-таки связь между людьми, это были необходимое человеку общение, даже эмоционально окрашенное отрицательно, - неважно… Посмотреть-послушать как кто себя выражает, показать себя, показать свою агрессивность, - меня не замай, высказать свою
Надо как-то и самому поругать потребительское общество. Его уже ленивый только не ругает, а я вот как-то зазевался…
Так вот, помню, стареющие шестидесятники и их поклонники насмехались над внедряемым советскому народу страхом перед Западом с его потребительским обществом. Пели насмешливо: “Не ходите, дети, в школу, пейте, дети, кока-колу”.
Очень потешались над этим. Говорили: “кока-кола - это же просто газированная вода”. Короче, протестовали против демонизации Запада во всех его проявлениях.
А теперь ближе к правде. На самом деле пресловутая “кока-кола” - оно хоть дело и простое, но простота эта лукава. Простота эта покупала человека. То есть, ты выпил эту самую “кока-колу”, - все, ты куплен. Куплен феноменом широкого, свободного потребления. Или как мы тогда это называли, “нормальной человеческой жизни”.
Помню, в девяностом я впервые выпил в Москве, в аэропорту, стакан “Фанты”. Это была сказка. Это был вкус другой, нездешней, жизни. Спустя годы, я узнал, конечно, что содержание этой сказки, по большей части, - скучная химия. А тогда, после наших провинциальных “Дюшеса” и “Буратино” - это действительно был вкус новой жизни, иного мира.
Человек - конструкция такая многослойная, что куда там торту “наполеон”. Но в этой заметке нас интересует, в общем, два уровня: “человеческий”, то есть высшие проявления феномена “человек”, и уровень нормального живого существа, которое хочет нормально есть-пить, размножаться, обставить свою норку и так далее. Все мы, в общем, держим в узде наше “живое существо”, а то дай ему волю… Но обеспечивать его надо, а то ведь брыкаться начнет.
Так вот, мы видели тогда, что потребительское общество давало свободно, открыто, по дешевке, то, что нужно низовой, “животной”, сути человека: пища, свободная любовь, вещи для жизни и для дома. А ты - сколько бы ты не горбил на своем заводе в Верхониженске, всю жизнь был обречен “доставать”, добывать в очередях, - а не пойти и просто купить,
И этим потребительское общество покупало человека через нормальное, природное, “животное” удовольствие. По принципу: сделай приятно чьей-то собачке - ты доставишь удовольствие ее хозяину.
А что давала советская сторона конфликта? Она поставляла человеку какие-то невнятные лозунги единства, братства и совместного труда на благо чего-то там.
Они обращались совсем к чему-то другому в человеке, не к его животной основе. И, - следим, - обращение это не было подтверждено положительными эмоциями для его “животного”. А раз так, то это уже была заявка на проигрыш. А лозунги эти, получается, были всего лишь “внеэкономическими методами принуждения”, и не больше.
Мы живем после массового уничтожения людей во время Второй мировой войны.
Обычно упирают на количество, потому что и раньше были массовые уничтожения гражданского населения, но уж это, дескать, было уж слишком большое. Но особенность его была совсем в другом. Подходил состав теплушек с капризными и мечтательными детьми, заботливыми бабушками, озабоченными отцами и хлопотливыми матерями, их направляли “на дезинфекцию”, и через несколько часов выгребали их пепел из крематориев. А там уже выгружали подошедший состав. Массы обычных людей были уничтожаемы планово, по-деловому, на промышленной основе, без ненависти, даже без эмоций. “Ничего личного“.
Мы живем опытом этого феномена, простого и будничного действия.
Поэтому очень легко можем себе представить парадокс их тогдашнего существования перед уничтожением, перед войной вообще. Живут как обычно, но откуда-то уже надвигается такое страшное, которое представить себе просто невозможно. И дальше все происходит нормально, по-бытовому. В жизни всякое бывает: тебя ведут, ты идешь, вместе с детьми, смотришь, чтоб шли хорошо, чтоб не потерялись, чтоб вели себя прилично, одергиваешь рубашку, легкая перебранка с женой, смотришь на людей на улице, а вас ведут уничтожить.
На сотни тысяч и миллионы нормальных людей медленно надвигался ужас, а они этого не видели.
Мы живем после них и опыт того трагического абсурда, который происходил с ними, нужен для нас сейчас, если попытаемся понять - видим ли мы то, что на нас надвигается? И еще вопрос, предшествующий этому: действительно ли это так?
Умно налаженная система СМИ, рекламы и интернет-публикаций хорошо использует для “обытовления” приближающейся катастрофы цивилизации естественное для человека теоретическое восприятие смерти как неизбежности. Словечки “коллапс”, “крах” - экологический, экономический, - стали уже привычными. Наемные, зарабатывающие свои деньги, люди создают уже не сумму мнений, а массовое восприятие общей смерти как бытовой детали нашей нынешней, сегодняшней жизни.
Продажа личных бункеров, масса советов в интернете - как спрятаться и просуществовать еще сколько-то, философские обсуждения на тему “кого бы ты оставил, а кого бы взял в бункер”, фильмы…
Скоро будут пьесы, теле- и радиообсуждения, массовые опросы и детские утренники на эту тему.
Ничего личного, просто дело, которое им нужно сделать - приучить людей к мысли.
О том, что никаких ихних “коллапсов” может не быть, даже речи не идет. О том, что все поведение природы, планеты, все глобальные проблемы -
Характер отношений в стае альтруистичен. То есть каждое животное подчиняет свои личные интересы интересам всего "коллектива". При иных взаимоотношениях стая как единый организм существовать не может. Ранг животного зависит от уровня развития психики, а не только от физических данных.
Ведь, как известно, выживает не столько самый сильный, сколько самый умный. А вожаку приходится организовывать охоту (у волков групповой загонный тип охоты, требующий хорошей организации), принимать решения о разделе добычи. Поэтому в стае царит мир и покой. Младшие слушаются старших и чувствуют себя абсолютно защищенными, а старшие несут бремя ответственности за всех
Волчья стая имеет семь рангов, это прекрасно организованное общество, где каждый понимает свои права и обязанности. Управление происходит без силовых приемов, все четко организовано, роли распределены, никто никого не удерживает, но почему-то все выбирают совместное существование. Выделение социальных рангов в стае слабо связано с полом и старшинством по возрасту. Эти факторы, как и физическая сила, лишь обеспечивают выполнение полезных функций, не более того.
Реплика: Стоит это почитать. У волков, оказывается, все по-человечески. Прочитаешь такое, и образ кровожадного зверя меркнет. И появляется образ существа, живущего по законам природы, живущего по законам (извините за выражение) справедливого общества. И законы эти удивляют своей красотой и практичностью.
На самом деле, волки, какими нас пугали в детстве – это люди, пресловутая "волчья стая" – это наше общество, где закон - каждый себе. А то, в чем мы обвиняем зверей - не больше чем "перенос", один из незрелых способов психологической защиты. А пока - все могущество нашего разума применяется для самоубийства человечества и разрушения среды обитания.
