А все же, что ни говори, люблю я Вильяма и в три.

А все же, в шумном этом мире, люблю я Вильяма в четыре.

А все же, честно вам сказать, люблю я Вильяма и в пять.

А все же, если правда есть, люблю я Вильяма и в шесть.

А все же, вам скажу я всем, люблю я Вильяма и в семь.

А все же, если меня спросят, люблю я Вильяма и в восемь.

А все же, я могу ответить, люблю я Вильяма и в девять.

А в общем, что ни говори… чё-то постоянно я его люблю, Вильяма этого… Великий поэт, конечно.

Знание не делает зверя человеком. Оно делает его зверем-убийцей. Ибо незнание закона не освобождает от ответственности. А знание – запросто.

Ненависть бывает двух типов – естественная, или душевная, и неестественная, или духовная. Естественная ненависть возникает на почве причиненного зла одного человека другому. Например, Петров украл у Иванова ценный коробок спичек. За это Иванов начинает ненавидеть Петрова. Если Иванову удастся набить морду Петрову и вернуть спички, то ненависть может и пройти. Хотя неприязнь может и остаться.

Сверхъестественная ненависть не имеет конкретной причины. Она возникает просто потому что. Вернее, она имеет духовную причину. Когда человек одного духа ненавидит человека другого духа, т.е ненавидит не он сам, а живущий в нем дурной дух. Такая ненависть пройти не может. Она может только ослабляться или искать компромисса, если по какой-то причине люди вынуждены сосуществовать.

Такая ненависть отличается от естественной, потом что ее целью является не восстановление своего права (как например, плененный ненавидит своего захватчика и ищет освобождения). Ее сверхзадачей является полное подчинение человека и уничтожение его личности. Т.е в нашем мире люди крадут, убивают, насилуют. Сверхъестественной ненависти этого мало. Она ищет подавления и внушения человеку, что он – ничтожество и комок серой слизи. Т.е. по сути, конечная цель – убийство. Это именно гипноз своего рода. Точнее, это именно гипноз.

Естественно, открыто такая цель не заявляется, а заявляются совсем другие задачи. Но такой человек атакует при любых условиях, так как им движет ненавидящий дух, не являющийся ему подконтрольным. Своих мотивов человек тоже не понимает, так как понимание мотивов ему не выгодно. Чтобы действовать так, как он действует, ему знать НЕЛЬЗЯ. В принципе, это и есть классический пример дурного медиумизма или одержимости. Разговоры, коммуникация, объяснения здесь бесполезны, так как проигрыш будет при любом ответе, в том числе и при его отсутствии. При его присутствии будет хамство, мордобой и ложь потоком. Ибо агрессор знает "как надо" и "как должно быть", и требует от другого поведения, соответствующего его представлению в абсолюте. Единственный его аргумент – это понт, а больше всего на свете понт боится правды.

Надеюсь, коллега, недавно задававший вопрос о диагнозе пациента, удовлетворен.

"Великие дела надо совершать не раздумывая, чтобы мысль об опасности не ослабляла отвагу и быстроту". Цезарь, Гай Юрий

V., еще один вывод:

Люди видят то, что хотят видеть.
Люди хотят видеть то, что им выгодно видеть.
Людям выгодно видеть то, что их оправдывает.

Не всегда, но часто.

Штирлиц как-то решил разыграть Мюллера на 1 апреля.
- Мюллер, а вы знаете, что я - русский разведчик?
- Не знаю! - в свою очередь, разыграл Мюллер Штирлица.

Проснувшись, Штирлиц вспомнил, что вчера на приеме у Мюллера он наговорил лишнего. Решив выяснить все разом, он вошел в кабинет и спросил:
- Мюллер, Вы догадались, что я - русский агент?
- Нет, - признался Мюллер.
- Ну, слава богу, - сказал Штирлиц и со спокойной душой пошел домой.

- Документы на стол! - закричал Штирлиц и врезал Мюллеру в ухо.
- Кстати, Мюллер, не найдется ли у Вас канцелярских скрепок?
Голос за кадром: Штирлиц знал, что лучше всего запоминается последняя фраза, и если Мюллера спросят, зачем приходил Штирлиц, тот ответит: "За канцелярскими скрепками".

Мюллер знал, что русские, размешав сахар, оставляют ложку в стакане. Пытаясь разоблачить Штирлица, Мюллер наблюдал за ним в кафе. Штирлиц взял стакан с чаем, размешал сахар, вынул ложечку, положил ее на блюдце и показал Мюллеру язык.

- Какого цвета у меня трусы? - спросил Мюллер.
- Красные, - не задумываясь, ответил Штирлиц.
- Вот Вы и попались! - воскликнул Мюллер, - Цвет моих трусов кроме меня знает лишь русская пианистка!
- Не валяйте дурака, Мюллер, - спокойно ответил Штирлиц, - и застегните ширинку.

"Хайль Гитлер!" - сказал Штирлиц, входя в кабинет к Мюллеру.
"Штирлиц, - раздраженно ответил Мюллер, - если Вы не бросите эти кинчевские замашки, я напишу в "Советскую культуру"

Гитлер принимает в своем кабинете Муссолини. Вдруг дверь распахивается, входит Штирлиц, ни на кого не обращая внимания, подходит к сейфу, открывает его своим ключом и начинает рыться в нем, выбрасывая ненужные документы на пол.
- Кто это? - удивленно спрашивает дуче.
- Русский разведчик Исаев, - безразличным тоном отвечает фюрер, - У нас Штирлицем числится.
- Так почему же ты его не арестуешь?
- А, все равно отвертится.

Мюллер предложил Штирлицу работать на него.
- Но я уже работаю на Шелленберга, - сказал Штирлиц.
- Как быть с трудовой?
- А если завести вторую? - предложил Мюллер.
- Знаю я ваши штучки, - не согласился Штирлиц,- вы ведь потом пришлете гестаповца проверять, сколько у меня трудовых книжек.
- С вами страшно разговаривать, - признался Мюллер, - Вы просто читаете мои мысли.

К даче Штирлица подъехала машина. Из нее вышел Мюллер в сопровождении взвода гестаповцев. Он постучал в дверь. "Кто вам нужен?" - спросили из-за двери. "Мне нужен Штирлиц," - сказал Мюллер. "А меня нет дома," - ответил из-за двери Штирлиц. Мюллер выругался, сел в машину и уехал. Так Штирлиц уже третью неделю водил гестапо за нос.

Стих что-то у меня тут последний (он же и первый) грустный. Надо другой уже! Хотя бы даже и ее...

Белла Ахмадулина

Я думаю: как я была глупа,
когда стыдилась собственного лба -
зачем он так от гения свободен?
Сегодня, став взрослее и трезвей,
хочу обедать посреди друзей -
лишь их привет мне сладок и угоден.
Мне снился сон: я мучаюсь и мчусь,
лицейскою возвышенностью чувств
пылает мозг в честь праздника простого.
Друзья мои, что так добры ко мне,
должны собраться в маленьком кафе
на площади Восстанья в полшестого.
Я прихожу и вижу: собрались.
Благословляя красоту их лиц,
плач нежности стоит в моей гортани.
Как встарь, моя кружится голова.
Как встарь, звучат прекрасные слова
и пенье очарованной гитары.
Я просыпаюсь и спешу в кафе,
я оставляю шапку в рукаве,
не ведая сомнения пустого.
Я твердо помню мой недавний сон
и стол прошу накрыть на пять персон
на площади Восстанья в полшестого.
Я долго жду и вижу жизнь людей,
которую прибоем площадей
выносит вдруг на мой пустынный остров.
Так мне пришлось присвоить новость встреч,
чужие тайны и чужую речь,
борьбу локтей неведомых и острых.
Вошел убийца в сером пиджаке.
Убитый им сидел невдалеке.
Я наблюдала странность их общенья.
Промолвил первый:
- Вот моя рука,
но всё ж не пейте столько коньяка. -
И встал второй и попросил прощенья.
Я у того, кто встал, спросила:
- Вы однажды не сносили головы,
неужто с вами что-нибудь случится?-
Он мне сказал:
- Я узник прежних уз.
Дитя мое, я, как тогда, боюсь -
не я ему, он мне ночами снится.
Я поняла: я быть одна боюсь.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
О, смилуйтесь, хоть вы не обещали.
Совсем одна, словно Мальмгрен во льду,
заточена, словно мигрень во лбу.
Друзья мои, я требую пощады!
И всё ж, пока слагать стихи смогу,
я вот как вам солгу иль не солгу:
они пришли, не ожидая зова,
сказали мне: - Спешат твои часы. -
И были наши помыслы чисты
на площади Восстанья в полшестого.

Белла Ахмадулина

По улице моей который год
Звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
Той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
Нет в их домах ни музыки, ни пенья,
И лишь, как прежде, девочки Дега
Голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
Вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
Друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
Как холодно ты замыкаешь круг,
Не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди.
Твой баловень, обласканный тобою,
Утешусь, прислонясь к твоей груди,
Умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
На том конце замедленного жеста
Найти листву, и поднести к лицу,
И ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
Твоих концертов строгие мотивы,
И - мудрая - я позабуду тех,
Кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
Свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
Объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,
Из бедного невежества былого
Друзей моих прекрасные черты
Появятся и растворятся снова.

Две трети суток я думаю о Брате. Половину другой трети я сплю. Другую половину трети я молчу с ним. Три трети суток я люблю его.

Дневник чтобы не забыть о том, о чем можно забыть.