Мне сорок.
Мне сорок, меня звали Йоджи Кудо.
Мне сорок, меня звали Йоджи Кудо, я живу в Киото.
Мне сорок, меня звали Йоджи Кудо, я живу в Киото и выращиваю орхидеи.
*****
Мы были глупыми людьми с очень низкими потребностям и пошлым мечтами. Мы хотели славы, жизни, денег и любимого человека под боком. Вот только всего и сразу мы так и не смогли получить. Это как строить замки из кубиков льда.
Мы строим башню из кубиков льда. Как в детской игре – кубик за кубиком, выше и выше, пока, наконец, шаткое строение не начнет рушиться. И поставивший последний кубик – проиграл.
Мы строим башню из слов. Из холодных слов, холодных, как эти кубики льда. Мы прячем наши чувства под маской равнодушия и профессиональной сосредоточенности, и – что уж тут лгать – все мы были чертовски хороши в этом.
Но…
Врать…
Врать все равно тяжело…
Это были странные вечера и ночи. Мы шагали вниз и одновременно взлетали на обтрепавшихся крыльях вверх. Добегали до последней ступеньки и, поскользнувшись, кубарем катились вниз.
Я не знаю, чего хотел от меня рыжий телепат из команды Шварц. Он просто приходил по вечерам в Центральный парк, закуривал эти свои отвратительные дешевые сигареты из ближайшего киоска и, облокотившись на скамейку, считал звезды.
Иногда мы разговаривали. Обо всем. О жизни, вселенной, мертвых и о Кроуфорде.
Пожалуй, последний и являлся главной причиной, из-за которой Шульдих приходил раз в неделю на это место, чтобы смотреть со мной на небо. Я никогда не озвучивал своей догадки вслух. Зачем? Все равно он бы не сказал правды.
Это была наша маленькая тайна.
Я думаю, что несмотря ни на что именно Шульдих стал катализатором того решения, которое я впоследствии принял.
Он редко говорил о себе или о чем-нибудь другом. Он задавал вопросы и смотрел на звезды.
- Ее звали Аска?
- Да
- Если когда-нибудь она вернется, ты сможешь все бросить ради нее, забыть об этом мире, об этих ночах?
-Возможно, но пока мне не везло.
- Тебе ни к чему быть одиноким.
- Да?
- Да, - твердо повторяет он, - ты не можешь винить себя. Это была ее жизнь. Ее выбор. Каждый из нас делает свой выбор. Твоя Аска сделал свой.
- Свобода выбора?
- Да. Ты не виноват в ее смерти. Она погибла из-за своего упрямства и своей глупости.
- Иногда «свобода выбора - это свобода от выбора», Шульдих…
- Да, но иногда надо делать этот самый выбор, чтобы не стоять на том же месте.
-Стоять на месте? Пока я только бегу и никуда не двигаюсь…
- Как и все мы, Кудо. Как и все мы….
Это было интересно читать книги европейских авторов и сыпать в разговорах умными фразами. Маленькое превосходство над другими. И над самим Шульдихом. В одну из редких минут он признался, что пробовал читать классику, но у него не получилось. Только « Унесенные ветром» он и смог осилить. Сказал, что в нас что-то есть от главных героев этой книги. Я спросил с кем оттуда, он сравнивает себя. Он сказал, что с Реттом Батлером. А про меня он ничего не сказал…
- Ты ошибся, Шульдих, я не одинок. У меня есть Вайссы…
- Ну-ну…
Его всегда забавляла эта ситуация. Он знал, что я с Аей из-за того, что я придумал себе такое наказание.
- Я сплю с Кроуфордом.
- Это уже близко… Но кто дарит тебе успокоение, с кем ты забываешь о том, кто ты есть? Кто близок тебе?
-Ты…
Пожалуй, следует признаться…С Шульдхом я тоже иногда спал…. Он называл это благотворительным трахом и никогда не оставался до утра со мной в одной кровати. Где-нибудь в три часа ночи он начинал одеваться, курить и язвить по поводу того: «… какая же ты все-таки шлюха, Кудо…» Такие ночи были редки. Но запоминались как нечто особенное. В комнате стоял сигаретный дым, как в августе после полудня и до самого вечера пекло так, что не хотелось нос высовывать на улицу, и солнечный свет лился в окна расплавленной желтовато-янтарной субстанцией – вязкой, тягучей… омерзительной. Мы шагали против течения. Комары жужжали под самым ухом, и я знал, что страсть, благородная настоящая страсть, пахнет летом и морем.
- Глупо, Кудо… Что он находит в тебе?
- Кроуфорд? Не знаю… Он говорит, что я не глуп, что мы похожи, что у меня особый вкус.
- Какой?
- Жженых карамелек и горького американского кофе.
- Да?
Помню, после этого разговора он впервые поцеловал меня. Грубо, я даже попытался обидеться. Не знаю, зачем он делал это. Эти его глаза, глаза сумасшедшего дьявола, часто преследовали и преследуют до сих пор меня во снах. Он часто смеялся. Хриплым задыхающимся смехом, как у метавшегося в лихорадочном бреду.
С ним действительно было уютно и спокойно. Не правильно…
С Аей было по-другому. Страшно и нервно. Но правильно. Это был мой собственный закон.
С Кроуфордом… Я не знаю… Знаете было бы проще если бы я знал, что он любит меня. Моих чувств в этом случае было мало. Что-то было не так в этих отношениях. Он был со мной дольше, чем другие. И, пожалуй, я виноват в том, что он так не разу не сказал о своих чувствах. Мы четко
Читать далее...