Ты поклоняешься Холдену Колфилду, покуриваешь травку и ведешь себя почти развязно. Ты слушаешь рэп, носишь просторные толстовки и увлекаешься Юнгом. Ты - не как все. НО ты один из многих, походящих на тебя. Хотя тебя можно любить, и тебя любят.
Ты своим существованием и поведением наводишь тоску и уныние. Ты плевать хотел на чужое о тебе мнение, ты не любишь "штампованные" фразы, ты любишь дразнить. Ты вообще не соответствуешь сам себе: ты - мельче, чем кажешься.
Ты и сам непростой. И ты это понимаешь. Я видела тебя однажды, интересовалась тобой многократно, восхищалась - как обычно - бесконечно, а разочаровалась - дважды. И да, я предвзята, и да, мне неприятно разочаровываться, но это не оправдывает тебя. Ты мог бы говорить что угодно, и твои слова были бы для меня тем же мусором, что мои сейчас для тебя, но смех в том, что мы даже не поговорим ни разу. Ни-ра-зу за всю мою и твою жизнь. Я не отчаявшаяся, я просто реалистка. И подругу свою я очень люблю, и всего-то.
Ты знаешь о нас больше, чем мы о тебе. Тебя трудно понять, разгадать, расколоть. Ты, Петер, хвастлив, но, наверное, умен.
Ты и вправду сумашедш и невезуч.
есть на свете такие люди, которые понимают, что я их люблю, потому что как иначе? я не могу их не любить. однако некоторые из них даже не подозревают, насколько сильно я их люблю. а некоторые засранцы об этом не вспоминают и тихонько делают свои дела, забыв обо мне. как вам не стыдно, маленькие засранцы. вы ведь даже не вспоминаете, что я жива. а я живу, вспоминаю о вас, делаю вид, что ничего не происходит, обижаюсь сильно (потому что я очень обидчивая, хоть и сдерживаюсь), и все равно вас ужасно люблю. эх вы, засранцы.
я не хочу выходить замуж. это жутко.
вот представьте (и это даже не стереотип): променять себя - на что? на бесконечную стирку, крики детей, ремонты, прогулки с собаками, уборки, штопанье носков, глупые сериалы, швабры, носовые платки, стиральную машину Bosch и прочую бытовую дребедень.
а ведь можно совсем по-другому. можно иметь работу, хорошую, достойную работу, которая не накроется медным тазом во время кризиса и не выставит вас за двери при малейшей трудности - потому что можно будет посвящать ей больше времени. можно в полтретьего ночи встать, выпить чашечку кофе, раскинуть пасьянс и понаблюдать за жизнью за окном. можно будет даже наверное иметь ребенка, посвящать ему достаточное количество времени, но это... это попозже. а муж? объелся груш. его, естественно, не будет устраивать трудоспособность, активность и амбициозность собственной жены, но больше всего его будет раздражать собственная лень на ее фоне. пусть живет с кем-нибудь еще. я-то не буду ходить старой девой. у меня будут мужчины, возможно, я даже смогла бы жить с ними, но это... это потом.
а сейчас, до мужчин, детей, и усердной работы и карьеризма, у меня будет только что закончившаяся учеба. работа, пусть пока что не серьезная, зато есть. друзья. их будет много в моем доме, я обожаю принимать гостей. я буду делать им безалкогольные коктейли, устраивать фотосессии и водить на выставки. а они меня тоже будут куда-нибудь водить. в парк, выгуливать себя и собак. собаки. у меня будет собака. шпиц. я люблю белый цвет.
а вообще-то я амбициозная. и фантазия у меня тоже ничего.
хочется лета. нет, не этой популярной и мокрой весны, а именно лета. когда в полдень асфальт раскален настолько, что город, кажется, уже не дышит.
люди по-прежнему занимаются своими делами, так же спешат по делам, но уже как-то более умиротворенно, потому что лето.
черт, давно же я не болела
либо я взрослею, либо заболеваю.
легкий свист в груди. так приятно.
мне безумно хорошо. это лучше наркотиков.
это лучше счастья - оно непостоянно.
это сильнее чувства или страсти. не сопоставить.
"это так непохоже на запад, это так непохоже на север".
легко, в прыжках.
"это так тише чем ночью".
но не так, как будто бы ты все ближе.
но...
“Наш человек”, – с усмешкой говорила Вика, и не требовалось никаких по этому поводу разъяснений. Что же именно включало в себя это притяжательное местоимение? Не социальное происхождение и не национальную принадлежность, не профессию и не образовательный уровень – нечто неуловимое, отчасти связанное с неприятием советской власти, однако этим не исчерпанное. Чтобы быть “нашим”, надо было еще испытывать неопределенное беспокойство, неудовлетворенность всем тем, что предлагаемо и доступно, недовольство существующим миром в целом, от алфавита до погоды, вплоть до господа бога, который все так паршиво устроил… Словом, чувство русской метафизической тоски, которая пробилась, как травка на весенней помойке, после разрешительного Двадцатого съезда… Те, кто исследовал свойства растущих капилляров мозга, правила китайской грамматики или электроискровые методы обработки металлов, не имели шансов попасть в категорию “наших”. Хотя среди них тоже находились тайные нелюбители советской власти, но они соблюдали правила маскировки – повязывали по утрам галстуки, делали парикмахерские прически, а главное, восемь служебных часов в день держали лояльное выражение лица, и именно по этой причине они оставались в категории “заказчиков”.
А “наш” человек, нечесаный и неопрятный, приходил к Вике в мастерскую ближе к полуночи, с бутылкой водки, с гитарой, начиненной “нашими” песнями, с новым стихотворением Бродского или своим собственным, или со щепоткой анаши, и оставался ночевать – с Козой или с Таней, как карта ляжет. “Нашесть” была превыше личного полового влечения. Иногда произрастали и легкие романы, в своем кругу, с выполнением определенных неписаных уставов. Сама Коза была деловым человеком, презирала “страсти-мордасти” и, обжегшись в юности, искоренила из своей жизни всякие сантименты, чему и Таню успешно обучала. Тане понравились эти правила, согласно которым ухаживания вроде тех, что гольдберговские мальчики ухитрились развести на целую пятилетку, полностью упразднялись, и дело решалось в краткий срок вечернего застолья, а к утру отношения исчерпывались либо продолжались, не накладывая решительно никаких обязательств ни на одну из резвящихся сторон…
живу через стенку. все, что происходит вокруг - как не со мной.
(пусто)
- Мне все равно, где играет актер. Может, в летнем театре, может, на радио, или на телевидении, или в театре на Бродвее, черт побери, перед самыми расфуфыренными, самыми откормленными, самыми загорелыми зрителями,
каких только можно вообразить. Но я открою тебе страшную тайну. Ты меня слушаешь? В с е о н и, в с е д о о д н о г о - это Толстая Тетя, о которой говорил Симор. И твой профессор Таппер тоже, брат. И вся его чертова куча родственников. На всем белом свете нет ни одного человека, который не был бы Симоровой Толстой Тетей. Ты этого не знала? Ты не знала этой чертовой тайны? И разве ты не знаешь - слушай же, с л у ш а й, - н е з н а е ш ь, к т о э т а Т о л с т а я Т е т я н а с а м о м д е л е? Эх, брат. Эх, брат. Это же сам Христос. Сам Христос, дружище.
Было видно, что от радости Фрэнни только и может, что двумя руками
держаться за трубку.
Прошло не меньше полминуты, и ни одно слово не нарушило молчания.
Затем:
- Больше я говорить не могу, брат.
Было слышно, как трубку положили на рычаг.
Фрэнни тихонько ахнула, но не отняла трубку от уха. Разумеется, после отбоя послышался гудок. Очевидно, этот звук казался ей необыкновенно прекрасным, самым лучшим после первозданной тишины. Но она, очевидно, знала и то, когда пора перестать его слушать, как будто сама мудрость мира во всем своем убожестве или величии теперь была в ее распоряжении. И, после того как она положила трубку, казалось, что она знает и то, что надо делать дальше.
Она убрала все курительные принадлежности, откинула ситцевое покрывало с кровати, на которой сидела, сбросила тапочки и забралась под одеяло. Несколько минут, перед тем как заснуть глубоким, без сновидений, сном, она просто лежала очень тихо, глядя на потолок и улыбаясь.
и волосы стали кудрявее, и я по-прежнему боюсь темноты.
я люблю пить теплое молоко на ночь и вдыхать лаванду.
мне нравятся теплые светлые оттенки и прозрачность моря.
я не люблю открытки и регулярно плаваю.
а люди гуляют осенними вечерами в поисках весны.
и глупая реклама как мышь выпрыгивает из каждой норы.
и вы не поверите, некуда и никуда без всего этого. так уж заведено.
гадали мне сегодня по руке, друзья, и опасения мои оправдались.
маленькая белая кошечка
фарфоровая белая чашечка
легкий кофе со сливками
маленькие светлые подушки
невесомая душевная легкость
______________________________________________________________
а потом - спать всем
tengo
tengo la camisa negra
весь день