Значит так. Написана первая глава из 7. Пунктуации нет совсем, орфография на уровне 3 по 10 бальной. Потом подправим. Кому интересно - пролистайте, оставите свое мнение и скажите стоит ли это дописывать или мне забить.(это не исторический рассказ и не прямая автобиография, просто смесь и того и того=))
Старинные часы пробили семь раз, господи, как же не хочется вставать, но придется. На дворе 13 октября 1858 года. Понедельник. Надо опять тащится в родной лицей №4 для обучения каким то мистическим наукам. Никакого обучения и науки там нет близко. Или, по крайней мере я их там не замечал.
Громко простонав, я принялся одеваться в черный сюртук, проклиная скупость своих дражайших родственников. Хоть я и был отпрыском мелко дворянской семьи, содержавших достаточно большое поместье в достаточной близости от центра столицы Лифляндской губернии, достопочтенным предкам моим по всяческим причинам не хотелось содержать полный штат прислуги. И посему каждое утро, вот уже 5 лет утренний туалет мне приходилось совершать опираясь только на свои, истощенные бытием, силы.
Сползая вниз по лестнице, и взяв не разобранный с пятницы портфель, я бросил взгляд на свои серебрянные карманные часы. Двадцать минут восьмого. Рано конечно, но я обожаю пунктуальность, и предпочитаю быть везде заранее нежили опаздывать, даже не смотря на то, что в лицее совершенно нечего делать приехав раньше. В сущности пунктуальность совершенно бесполезное качество. Но таков мой принцип.
Наспех накинув черное пальто я вышел из дома и направился в сторону конюшни. Кучер уже подготовил экипаж для доставки моей дрожащей персоны к месту последующей учебы. Ввалившись в карету я попытался досмотреть сон, который был так досадно оборван стуком дедушкиных часов. Но не тут то было, досада, от того что карета без герба, не дала мне заснуть. У моей семьи вообще герба не было, и положение было не вполне однозначным. Мои далекие предки еще во времена Анны Иоанновны сделали ставку на Бирона. И что в результате? Мы есть бог весть кто, и живем в провинциальной столице, вместо того что бы наслаждаться блеском Петербурга. О времена, о нравы.
Двадцать минут, и я был благополучно доставлен к стенам лицея №4. Промямлив что то проде «спасибо» кучеру, я устремился навстречу новым знаниям, и наверстыванию сна. Первым уроком была Биология и Человеческая анатомия. Прекрасная возможность всласть поспать, с одной единственной помехой. Помеха эта имела имя: Александр Озолинш. Урожденный виконт местного дворянского рода, болие благородного нежили мой, но что то мне подсказывало, что болие бедного нежили мой. Однако его цинизм и безразличие ко всему стирали какую либо разницу между нами и превращало его в моего злого гения и превосходного собеседника. Что конечно же крайне мешало мне выспатся.
- С утром добрым.
- Какое оно к черту доброе, с злобным утром.
- Опять не выспался? Снова читал французские журналы по востоковедению?
- Катись к черту со своими шуточками, дай поспать.
И так каждый день. Впрочем я не жалуюсь, своими жалобами я и добился того отношения к себе. Вернее того что я мирюсь с таким отношением к себе. Тьфу, черт, о чем это я думаю то? Сново возомнил себя философом. Ну да не важно, по крайней мере остаток урока я могу спокойно продремать.
Вторым уроком была метафизика. Забавнейший предмет должен вам сказать. С наукой он имел мало чего общего, но должен вам сказать – зрелищно, очень зрелищно. Что то вроде интерпретации алхимии на базе это новой и модной науки физики. Но бесполезно, учитывая манеру нашего преподавателя, бывшего холопа, преподавать. Голубев Михаил, безумно талантлив, и, на первый взгяд, совершенно безумен. Смотреть на всякие маленькие молнии и катушки бесспорно очень интересно, но при этом вдумываются в то, что говорит педагог, нет уж увольте. А сижу я на этом предмете с мадмуазель Ириной. Девушка она крайне милая, но мне совершенно не очем с ней поговорить. И в результате я сново сижу делая вид что внимательно слушаю Михаила Юрьевича.
Затем шла Литература. Знаете, в наверно не поверите, я очень люблю читать. Байрон, Сократ, модные мученики Пушкин и Лермонтов. Это наше все. Но такой человек как наша преподовательница, да да именно преподовательница, что вообще женщины могут смыслить в искусстве, вызовет отвращение к литературе в сердцах любого преосвященного отрока. Клянусь богом, будь я побогаче, я не пожалел бы свободных средств что бы добиться ее увольнения.
А потом была большая перемена. Это то время, когда весь лицей выбирается из учебных кабинетов в узкие коридоры, и начинают орать бегать и толкаются, будто бы они не достойные лицеисты, а стадо безумных баранов лишенных пастора и бога. Все это безобразие длится двадцать минут, за которые можно либо поесть, либо пообшатся с болие младшими лицеистами. При моем пренебрежении к еде, я конечно выбираю второе.
Вот например стоит группа девушек на год младше меня, среди них Маргарита, Анастасия и Вера. Меня с ними связывают, не побоюсь этих слов, внеучебные, как
Читать далее...