Город Снов. Город-призрак, мираж, неверное мерцание мечты.
Какая разница, что будет дальше, если я вижу его? И площади, и фонтаны, и мосты, и даже тех, кто населяет его?

И я пишу письма, лежа на коврах в кофейне, и я теряю конверт возле Собора, и смотрю на того, кто не может выбрать между двумя девами, идущими к фонтану...

Я вспомнила. Я расскажу. Хотя бы для того, чтобы снова не забыть

Сказка.
Пролог и часть 1.

СКАЗКА

Наша встреча зазвучит
новой нотой.
Перепутаны все главы –
ну и ладно.
Все, что я дала тебе –
помню.
Все, что взял ты от меня –
знаю.

Наше время прозвучит
новой песней –
Непредсказанный мотив
расставанья.
Мы так долго были здесь
вместе…
А теперь: «Прощай, мой друг!».
«До свиданья…»

Пролог
…и снова нам ничто не изменить. Вновь капли на ресницах задрожали, мне слышится предсказанный мотив. Я думала, все будет не печально: ты не уйдешь, я – Сказку допишу, враги разлуки – сон, любовь и город, послушные НВ-карандашу, вновь создадут условно-сладкий морок, и в рамках времени возникнет Новый Град. В нем будет много места для двоих. Для нас двоих, ты слышишь, милый брат? Но мы теперь отчаянно-слепы. И прошлого уже не изменить, не вычеркнуть и не прижечь железом. И лишь колени можно преклонить. Безумно, безнадежно, бесполезно…
Какие-то нелепые слова собрать пытаюсь бисером на нитку. Пишу судьбу – как с белого листа, и память не выдерживает пытку. Горит в огне и тает в небесах. На зеркало наброшу покрывало, чтоб больше не было ко мне пути от тех, кто уходил, кого я забывала.
Теперь уж нам ничто не изменить. Сквозь пыльное стекло не видно неба. Мне пить вино и трубочку курить, но где-то в уголке все тлеет вера, что нам однажды встреча суждена. Пусть ненадолго, пусть и мимоходом. Полынная угрюмая звезда все тащится под черным небосводом.
И на губах, как крошка миндаля, горчит вина – вчерашним чаем стылым. Мы пропустили только пару фраз, а показалось – вечность пропустили. Но, милый друг, я вспомнила тебя, пусть через годы странного забвенья, а я теперь уже совсем не та, которой ты не даровал прощенье – неважно это. Главное, что мы уже не встретимся под этим небом, милый. В руках – заколки и глоток мечты. Как глупо все! И как же все постыло!
Нарушив девственную белизну листа, я твой портрет опять изображу. Я напишу, как я жила одна, как умирала – тоже напишу. Ты не прочтешь – и славно, милый брат. Мне только рассказать – себе! – хотелось, что не забыла первый снегопад и песни, что когда-то нам не пелись.
И вот – на хрупкой белизне листа лежит любви слепая безысходность. Чуть шелестит «магический» кристалл. Я начинаю сумрачную повесть.
«Лишь Ваша тень мою тревожит память»…

обрывки воспоминаний

Разрушен мир. Разорваны страницы черновиков, желающих сгореть. Я равнодушно вглядываюсь в лица и не хочу душой своей стареть. Пусть все изменится. Легка и ненадежна, прошла эпоха Сказок и любви, и память все крадется осторожно по узенькой тропе. Горят огни. Болотные, неверные, земные. Она идет, без страха и борьбы. Косой по венам – чтобы я забыла героев, что мне были так верны…
Спускаясь к Лете, память оглянется, и скажет, что окончен ее путь. И в тот же миг моя душа проснется и улетит. Одна. Куда-нибудь.
Потом я буду жить. Уже не помня. И изменившись. Раз и навсегда. Прощальные слова моих героев, звезды прощальной странная вина – кому какое дело до расплаты? Кто виноват? И надо ли судить? Я возвращаю в родимые пенаты и буду снова трубочку курить. Потом засну. Увижу странный город. По улицам его пройду, не зная, что этот сладостный, тягуче-жгучий морок останется со мной. Не запятая – тире, отчаянья надежная подруга вмешается в привычные слова. Но здесь не будет места зимним вьюгам и отступленью от канонов сна.

Слушать этот музыкальный файл

Ты тогда уже знал лучше нас, но молчали не дрогнув губы,
Что ты знал в тот последний час, час когда закричали трубы?
Рухнул в дребезги свод земной, и запели, и заплясали,
И схлестнулась волна с волной, разбиваясь меж стен Ронсеваля!
Разбиваясь меж стен...

Ты же знал на вопрос ответ, уходя обо всем уже знал ты,
И смотрел неотрывно вслед синий взгляд златокудрой Альды.
А ты спорить решил с судьбой, не познав ни любви, ни печали,
Принимал свой последний бой между стылых камней Ронсеваля!
Между стылых камней...

Слышишь - скачут! Как кровь в виске стук копыт - это мчит подмога!
Но сломавшись в твоей руке разлетелись осколки рога!..
Торжествующий крик врага, переливы пьянеющей стали,
Слышишь - звонко трубят рога, эхом бьются в груди Ронсеваля!

Эхом бьются в груди...

И сжимая в ладонях клинок, ты смеялся легко и беспечно,
Уходя за последний порог, в безоглядную дальнюю вечность,
В безоглядную дальнюю даль, к голосам, что безмолвно звали,
Оставляя на век Ронсеваль, оставаясь на век в Ронсевале...
Оставляя на век...
Оставаясь на век...

Рубеж эпох – «до», «после», «вместе», «вместо». Я вспоминаю, как когда-то жил. Ты приходила и садилась в кресло, и начинали танец миражи. Вся наша Сказка – встреча двух поэтов, двух взглядов, судеб, быстрый взмах клинка. Но вздохом оборвалось наше время. Я ухожу. Куда? – Не знаю сам.
И шелест недописанных страниц – как нервный тик часов на перекрестке, где две судьбы, увы, не разошлись, чтоб нам с тобою встретиться здесь после. И ветром перемешаны поспешно все наши мысли, мир, черновики, что мы мечтали воплотить. Надежды – как странны и смешны теперь они!
Не жалко недописанных страниц. Лишь эпизод, наметки, проба перьев, попытки предсказать и воплотить, очнувшись на рассвете от похмелья. Вот только недописанный сюжет не мог сказать про все, что будет с нами, когда настанет время разойтись с героями, что воплощали грани спешащего куда-то Бытия и веру в чудо двух смешных поэтов. Я все же помню. Да, тебя, сестра. Но что, скажи, меняется при этом? Сестра моя, кем выдуманы мы? Ведь, если мы других навоплощали, есть шанс, что мы – осколочки мечты, которую другие не узнали.
Рубеж эпох. «До». «Вместе». «После». «Вместо». Четыре слова. Грани Бытия. Ты приходила и садилась в кресло. Скажи, а где тогда был я?

Я снова в Городе Снов. Как сотни ночей подряд. Устало бреду вперед и прячу неверный взгляд среди многолюдья толпы. Среди балагана ряженых. Среди осколков мечты, воплощеньем – обезображенных.
Я снова в Городе Снов. Творю его, как могу. Хочу – тюрьму без оков, хочу – золотую луну. В многоголосье толпы теряю я голос свой. И верю – мы не одни: те, кто не верит в сон.
Иду по Городу Снов. Фонтаны, люди, мосты. Тысячи голосов. Ангелы – на острие иглы. Рубленость фраз – привычка. Точки. Тире. Иногда – запятые, будто затычки. Чтоб не рвалась строка.
Тысячи писем пишу, память – моя тетрадь. Только карандашу я могу доверять. Рваные рифмы, ритм. Сказка уже мертва. Только неверный крик: «Эй ты! Иди сюда!». Медленно подхожу, пряча неверный взгляд. Надо мне палачу острый топор подать. Плащ скользит по плечу. «Вот. Держи». Ухожу. Слышится тихий плач. Время в руке держу.
Иду по Городу Снов. Площадь, фонтан, стена. В тысяче голосов слышу: «Она мертва».

Я просыпаюсь в кровати, когда ночь вступает в права. Пью утренний кофе, стараюсь не видеть глаза свои в зеркале на стене – слишком много ушло, мы сами уже не те, что улетали в окно, чтобы парить над миром, созданным в спешке. Бред. Пауза в Сказке. Прощание. Это и есть тот свет.
Хочется позвонить, чтобы уже сказать: ты постарайся забыть и не смотреть назад, не вспоминать меня, теплый весенний свет, вяжущий дым костра, – нас самих больше нет. И – апогеем сна, вздохом, летящих с губ: не отводи глаза, милый и нежный друг!

Это цитата сообщения bojibha9i Оригинальное сообщение

Ночь. Тишина растелилась по полю. Впереди дорога, абсолютно прямая и пустая. Здесь никого. Выпивая последнюю чашку кофе из термоса, надеюсь на лучшее. В машине заканчивается бензин, я понимаю, если остановлюсь вздремнуть в холодной машине, то больше не проснусь. Ждать помощи неоткуда. Но…
Свет фар высветил обшарпанную табличку на скрипучих цепях Таширо_Эдогава город призрак

...Она шла по темным улицам города. Со всех сторон на нее смотрели печальные фонари, а снег мягким пухом осыпал сонную землю. Мимо медлительно пролетали темные силуэты и шептались за ее спиной: «Смотрите… девочка со скрипичным футляром... смотрите...»

Этот шепот стоял в ушах невидимой заслонкой, а окружающая картина плыла перед глазами так же медлительно, как и шепчущиеся тени. Ничто никуда не торопилось, и снег продолжал каждой своей снежинкой, падая, описывать множество разных линий под мягким дыханием зимнего ветра. Снежинки, почти как мотыльки, влетали в конусы света высоких стражей дорог, навечно склонивших свои головы в неведомых думах. Дорога мерно текла, и все вокруг потихоньку останавливалось… Странно, свет огибал ее и порождал неприятную тень – высокую фигуру с острыми плечами, спрятавшую лицо в черный капюшон. Она тоже стояла, склонив голову к дороге, и наблюдала за шепчущимися силуэтами с высоты своего огромного роста. Потом она протянула руку и схватила один из них за горло, очертание, заскулив, обмякло, безвольно повисло и растворилось в холодном воздухе. Под скрывающим лицо капюшоном промелькнула тихая улыбка. Масса растворилась как стайка испуганных рыбок, а высокая тень твердым шагом довольно пошла дальше – сквозь спящий, вот уже два зимних месяца, пролесок. Фонари оглянулись, и голые деревья склонились, приветствуя её...

Их тени такие же – высокие и остроплечие, их руки такие же – длинные и тонкие, но они не похожи. Фонари смешали две противоположности так, что их стало сложно отличить. Она мелькала между деревьями, отражалась на их стволах и прикасалась к замерзшим ветвям, следуя каждому изгибу молчаливой тропинки. Силуэты притаились, и ни один из них не поплыл тем же путем: ощущение тяжелой улыбки удерживало их на расстоянии от этой странной фигуры, - немой ужас висел над ними.

А она тем временем уже протягивала свою маленькую руку к массивной деревянной подъездной двери, фигура за ее спиной сделала тоже самое. Тонкие пальцы схватили железную ручку, футляр накренился, и дверь со скрипом лениво отворилась, пуская своих гостей в темный подъезд. Почтовые ящики приоткрыли глаза и с испугом взглянули на вошедших, кто-то из них отчаянно скрипнул старыми ржавыми петлями, и опять наступила тишина. Шаги в темноте считали ступеньки. В конце второго пролета в темноте зеленым засветились два круглых светофорных огня. Кошка лениво моргнула и стала медленно убирать со ступеньки свой пушистый хвост. Это мягкое существо, казалось, улыбалось, так же как и черная фигура. Оно насмешливо сидело именно там, оно специально дожидалось её - оно не переставало охотиться.
Они хорошо видели друг друга в темноте. Огромная полосатая кошка смотрела в ее глаза, почти наполненные слезами. А она не отрывала взгляда от кошки, прося кого-то заставить ее сдвинуться с этого места. Все те же длинные тонкие пальцы легли на плечо девушки и подтолкнули вперед. Кошка подняла мордочку вверх и хитро прищурилась: «...мяу...» Рука выпустила на время футляр и прикоснулась к теплой шерсти: «...мяу»,- последний раз сказала кошка, и неожиданный грохот потревожил сонный подъезд. Хаос звуков рвущихся струн, крошащегося дерева, сдавленного дыхания и свинцового кашля обнял лестницу и лег на ступени.

А она всего лишь шла по темным улицам города...

...- Однажды ты уйдешь из моей жизни. И я ничего не смогу с этим сделать. Ты уйдешь вместе с первым весенним ветром, в безлуную ночь, а я останусь ждать тебя. Ждать всегда, не смотря ни на что, забывая про себя, про то, что надо жить, про нас, про тебя - забывая, и только помня, что я жду тебя.
- Однажды я уйду из твоей жизни. Но как быть, если жизнь твоя стала моей, а уйти из нее - уйти из своей жизни? Я уйду вместе с первым весенним ветром - пронзительным, холодным, смешанным с дождем и снегом, уйду и тебе останется лишь ждать. Ждать, не надеясь на мое возвращения, ждать, зная, что я не вернусь.
- Когда ты уйдешь, я останусь. Свернусь калачиком под теплым одеялом, еще хранящим твое тепло, сожму виски руками, закрою глаза. Я буду вспоминать тебя каждый миг, потому что мне покажется, что если я не буду это делать, призрачная надежда на твое возвращение совсем исчзенет.
- Мы будем ждать. Оба. Ты - меня. Я - что ты меня забудешь.
И - общим вздохом:
- Я дождусь.
Их разговор был столь похож на танец. Да и не могла быть иначе, ведь говорившие когда-то стали одним целым именно в Танце. Она - Сказочница, любившая танцевать под дождем. И он - Танцор. Ее Вечная Сказка, ее друг и муж. Она создала его так давно, что уже не могла вспомнить, зачем сделала это. но это было и не важно. Они были счастливы так долго, что иные сочли это ложью. Но счастье не бывает бесконечным, и они поняли, что однажды им придется расстаться. Навсегда - слово-приговор. Оно не омрачило их жизни, но теперь они стали больше ценить ее - хотя казалось ,что больше некуда.
- Зачем тебе ждать меня? Я не принесу тебе счастья...
- Мне не нужно счастье. Ты даешь мне во много раз больше - ты даешь мне покой.
- Не жди меня. Я возможно вернусь - но я не вспомню, к комцу я шел сквозь ночи, пытаясь убежать от цепких рук и глаз ветра безлунной ночи. Я не вспомню твоего имени, не вспомню лица, не пойму, зачем я шел к тебе. Но я вернусь.
- Я дождусь тебя. Я не вспомню тебя, когда ты вернешься. Не узнаю тебя в вошедшем незнакомце. Я забуду, что когда-то ждала тебя.Я забуду, кем я была с тобой, мы оба забудем это - и не вспомним когда встретимся.
И - общим вздохом:
- Мы встретимся.
Она действительно ждала его. Ждала даже когда умерла надежда, умирающая, как известно, последней. Ждала, когда забыла, кем она была, кем был он, забыв про их дочь - Танцовщицу, их общую Сказку. Ждала, дав ему свободу, ждала, умерев, ждала, кем бы она ни была. Ждала...
Он пытался вернуться. Он не помнил, куда он так рвется вернуться, к кому, зачем, он забыл ее, он забыл себя, но даже из-за Грани он пытался вернуться. Он забыл все - но возвращался...
- Я не узнаю, что ты вернешься. Ты придешь ко мне, и луна, предавшая нас однажды, исказит твои черты. Я не узнаю тебя, но что-то дрогнет в сердце, опустошенном вечным ожиданием.
- Я не узнаю, что я вернулся. Я приду, и ты отбросишь с лица прядь волос и лунный свет, отразившийся в глазах. Я не узнаю тебя, то сердце, застывшее, замороженное первым весенним ветром, впервые сожмется, начиная ток крови.
И - общим вздохом:
- Я люблю тебя.

...И вальс в ушах: орган, гобой и флейта, безумие, проклятие ночей, испанская гитара, стоны-песни, дыхание сплетаем. Вальс – ничей. И – наш. Инь-ян, сплетение дыханья. «Дай руку мне!» – и танец под дождем.
…и слиться воедино, сходя с ума, не различая кукол и кукловодов, Сказки и Сказочников, Несущих Смерть и Дарующих Жизнь. И вальс: три такта, скользить по мрамору полов, раз-два-три-кровь в ушах шелестит, ты слышишь? – это только снег падает с небес, налипая на подол платья.
И флейта, и орган, виолончель, «дай руку мне!», не холодно, не страшно, забыться, забывая о беде, забыв как сон тот бой ночной вчерашний. Молитва. На губах одни слова, и вальс, и снег, и кругом – голова, и флейта и гитара... Пустота. А в центре – вальс. И ты. И я.
Не страшно. Только шепот губ. Слова? Отнюдь... Считаем в такт: и раз, и два, и… вальс! Подшаг... Манящий круг, и в зеркалах застыл туман... Инь-ян. Но в капле черноты мелькнет звезда, как капля на ресницах.
Чувства в кругу машинерии мыслей. Ворохи тряпок, платья, подолы. Как карусель – все быстрее кружиться. Здесь зарождается оттепель новая. Чувства в капкане нечаянных взглядов, и не дано в танце с бешеным ритмом, как в поединке бездумных проклятий мне обернуться, остановиться. С музыкой слиться трепещущим телом, звуками флейты хрустальной напиться…
Сквозь зеркала – отраженные души. В бешенном ритме кружится, не зная, сможем ли мы после танца очнуться. Танец со Смертью – как танцы с волками, танцы над пропастью, даже не зная, где край...

Записки на салфетках
Выдумка, причуды Бытия, память неродившегося утра, тренировка посреди двора – все это то правда, а то «утка». Я скользнула по его клинку, ослепила, но он слишком близко. На листах – портреты и записка (ах, портреты… позже расскажу). И сверкнуло молнией – Оно. То, чего я все же не боялась. Имя. Смех, как будто торжество на губах врага. Врага?!

Сказочник
Рубеж эпох – «до», «после», «вместе», «вместо». Я вспоминаю, как когда-то жил. Ты приходила и садилась в кресло, и начинали танец миражи. Вся наша Сказка – встреча двух поэтов, двух взглядов, судеб, быстрый взмах клинка. Но вздохом оборвалось наше время. Я ухожу. Куда? – Не знаю сам. И шелест недописанных страниц – как нервный тик часов на перекрестке, где две судьбы, увы, не разошлись, чтоб нам с тобою встретиться здесь позже. И ветром перемешаны поспешно все наши мысли, мир, черновики, что мы мечтали воплотить. Надежды – как странны и смешны теперь они!
Не жалко недописанных страниц. Лишь эпизод, наметки, проба перьев, попытки предсказать и воплотить, очнувшись на рассвете от похмелья. Вот только недописанный сюжет не мог сказать про все, что будет с нами, когда настанет время разойтись с героями, не созданными нами.

Пауза
Миг равновесия. Апогей. Капли потерянных лет. Сон равнодушия. В синеве неба плывет рассвет. Словно хмельная твердь падает небосвод. Отзвук прошедших лет. Летопись странных снов. Словно дурной обряд: вязью вести слова. Тысячи строк подряд прямо смотреть в глаза тем, кто давно ушел, тем, кого больше нет. Пауза. Апогей. Это последний рассвет.

Сказочник
Я просыпаюсь в кровати, когда ночь вступает в права. Пью утренний кофе, стараюсь не видеть глаза свои в зеркале на стене – слишком много ушло, мы сами уже не те, что улетали в окно, чтобы парить над миром, созданным в спешке. Бред. Пауза в Сказке. Прощание. Это и есть тот свет.
Хочется позвонить, чтобы уже сказать: ты постарайся забыть и не смотреть назад, не вспоминать меня, теплый весенний свет, вяжущий дым костра, – нас самих больше нет. И – апогеем сна, вздохом, летящих с губ: не отводи глаза, милый и нежный друг!

разномастность слов - лишь попытка выразить мысль как можно точнее. Comprene vous, mon cher? я перебираю слова, меняю лица и маски, пытаясь понять, кто же я на самом деле. Сказочница, творящая Сказки, воплощающиеся в кошмарах и реальной жизни? Тэсса - маленькая девочка, рассказывающая Сказки безумцам, заговорившим с ней, играющая в старые фарфоровые куклы и пытающаяся сохранить остатки разума? Жанна Даркштайн, горящая в огненной бездне и сходящая с ума от осознания, что тот, кого она любила, выбрал путь одиночества - но рядом с ней? Таширо Эдогава - ведущая бредовый дневник, сильная и гордая птица, которую невозможно представить в клетке? Мортаис-Смерть, убивающая невысказанностью лжи?

Имена, обличья, маски...

Впрочем, это все не имеет ни какого отношения к написаным строкам. Сказка остается Сказкой вне зависимости от того, из чьих уст ты ее впервые услышал.

А я - все равно сущемствую. Просто за всеми этими именами, прячется неизменное.

Хотя...

...вычеркнуть написанное, и начать очередной отрывок из Сказки

Давайте все же будем честны - фантом - это только фантом, а мираж - не более, чем мираж. Так и Сказка - это всего лишь Сказка. Вне зависимости от того, как к ней относится Сказочник.

Это цитата сообщения Повелитель_Луж Оригинальное сообщение

-516-

Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя
Не потому, чтоб я её любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у нее одной молю ответа.
Не потому, что от неё светло,
А потому, что с ней не надо света.
(c) Ин. Анненский

Это цитата сообщения Мир_пустоты Оригинальное сообщение

Э.М.Ремарк «Приют грез»

1.Истинное счастье – мир в душе! Это почти то же самое, и все же совсем другое. Довольство может быть просто так, само собой, без борьбы, без особых усилий. И даже большею частью так оно и есть. Мир в душе обретаешь только после борьбы, после жестких боев и блужданий. Ясное понимание своего «я»…
2.Все случайно и призрачно в жизни: капелька тумана, дуновение вечернего ветерка – они не ведают, откуда берутся и куда деваются… Так и человеческая жизнь – лишь смутный сон перед рассветом…
3.Жить можно по-разному – внутри себя и вовне, - вопрос лишь в том, какая жизнь ценнее. Шампанское, туалеты, кавалеры, празднества – мне кажется, со временем все это тоже надоедает и наводит тоску. А чем кончается песня? Что остается в старости? Другая жизнь кажется мне, намного возвышеннее. Для женщины, высший смысл которой состоит в ее женственности, материнство – прекраснейшая доля! Подумайте только, как это замечательно: продолжать жизнь в детях и таким образом обрести бессмертие.
4.Женщина, не ставшая матерью, упустила самое прекрасное, да, самое прекрасное, что было ей написано на роду. Какое разливанное море счастья для матери заключено в первых годах ее ребенка, от первого неразборчивого лепета до первого робкого шага. И во всем она узнает себя самое, видит себя молодой и воскресающей в своих детях. Женщина может натворить в своей жизни Бог знает что. Но одно-единственное слово все перечеркивает: она была матерью.
5.У мужчины любовь в большей степени вожделение, у женщины – жертвенность. У мужчины примешано много тщеславия, у женщины – потребности в защите. Я имею в виду женщину, а не самку.
6.Многие называют любовью обычное томление чувств. А любовь – чувство в первую очередь душевно-духовное. Из-за этого ей вовсе не надо быть платонической, блеклой и бесплотной. Но физическое созвучие должно быть лишь усилением или выражением душевного единения. Любовь – это упоение. Но не упоение плоти, а упоение душ. Высшая степень душевно - духовного единения, выражающаяся и физически, - вот что такое любовь.
7.Вечного счастья струна – утраченная мелодия, реющая где-то над жизнью, нечто неуловимое, сотканное из надежды на исполнение желаний, рыдающего блаженства и загадок. Часто это нечто кажется забытой песней детских лет, часто – далеким звоном будущего, часто оно звучит загадочно близко, когда поднимаешь дикие безбожные глаза к далеким горизонтам и устремляешься душой в новые страны, а часто доносится, как аромат сирени в тревожной ночи. Это нечто – и холодный снег на глетчерах, и сверкание снежных вершин над горячечным челом, и звездное серебро в раскаленных кратерах воли и тоски. У него нет имени, это и чашки весов, и вечное стремление их уравнять – Великое Оно, которое сильнее всего склоняет нас к душевному миру.
8.Когда над сверлящими и стучащими в голове мыслями разливается приятный покой и мир нисходит на душу, - вот что такое Великое Оно, о котором никто не знает, что это, почему и как… Оно означает все. Без слов и образов. Глубокий покой чувств.
9.Любовь – высшая степень растворения друг в друге, - это величайший эгоизм в форме полного самопожертвования и глубокой жертвенности.
10.Любовь – это высшая красота в чистейшей форме. Любовь - это красота… Любовь – это жертва и благостное служение…
11.Мы слишком любим самих себя. Эгоизм считается плохим качеством. Никто не хочет прослыть эгоистом, но каждый – законченный эгоист! Мы очень дорожим своим «я»! Каждый стремится найти свою мелодию, свой тон, свое звучание. Все идут разными путями, а нужно пройти через многих людей, прежде чем найдешь путь к самому себе, и нет пути труднее этого. Ведь надо сбросить с себя груз тщеславия, завышенной самооценки и самомнения, а это процесс болезненный. От Я к Ты – великий путь человечества. Может, мы никогда и не сумеем свершить этот путь, а все же – и тем не менее! – стремимся. От Я к Ты, к великому Ты! И потом уже – от Ты к Все! Путь обращения в чувство – к великому Оно! Человечество! Что значат названия? Звук пустой! Чувство – это все! Чувство без слов и образов… Глубокий покой…
12.Смерть – это хамелеон. Она всегда является нам в ином обличье. Или, вернее, мы сами – хамелеоны, ибо всегда встречаемся с ней в ином образе. И смерть нам то друг, то враг. Не разочаровывают нас только Бог и Смерть. Значит, они образуют единство. И имя этому единству – Жизнь! Смерть – это тоже часть жизни, ее отрицание. Все вплетается в великую гармонию единосущности. И ты под конец примиряешься со всем…
13.Все течет, все находится в равновесии, все справедливо, и – несмотря на несправедливость – все хорошо. Добро и Зло: что ты назовешь Добром, я могу счесть Злом. Что благо для одной особи, может быть вредно для вида в целом. Что кажется высоким из долины, может показаться низким с горы. Что представляется Злом с вершины духа, может быть Добром с духовно высокой точки зрения, а с более далекой – опять-таки Злом, и в конце концов с самой далекой – ни тем, ни другим. Это выравнивание точек зрения – Читать далее...

Случайно, читая старые файлы в давно запароленной папке, наталкиваюсь на слова, перечитываю…
Время берет за горло, память душит шелком твоих простыней, словами твоими, в ночи звучавшими, горло дерет, до слез, выжимает слезу, как будто ты вернешься, если увидишь ее.

И вот – возвращаешься к старой Сказке, когда-то написанной и заброшенной, снова к лицу прикладываешь маску: ах, не судите меня за прошлое! Снова берешь карандаш, бумагу, садишься в кресло глубокое. Но не пишешь – только читаешь. Что ты грустишь, волоокая?

И вот – возвращаешься ты к героям, покрытым плесенью, старым, ненужным, давно забытым, к неспетым песням, к будущему – и минувшему. Глядишься на дно колодца, где память искать не хотела. На дне бокала ты видишь солнце. Ах, какая же ты нелепая! Перебираешь в горсти крупицы – браслет из бисера. Как давно он порван! А раньше, помнишь, туман клубился, когда вы вместе гуляли по городу, и он – закрепил его на запястье, сказав: «Он будет с тобою вечно». Ты помнишь волнение тонких пальцев. И вертишь маленькое сердечко – побрякушку, так и не ставшую амулетом.
И все же странное это дело: Сказку забросив, дать волю тем, кто жить в ней хотел…

Укутавшись в старый дырявый плащ, сев на землю, юбку не подобрав, рассказываю кукле своей фарфоровой о кровавой луне, что плывет над городом. О старинных обидах и старых друзьях говорю, о безумной любви и о ветре. Сказку творю. Вспоминаю: когда-то, в незапамятные времена, рядом со мной горела ночами его душа. Сгорала в огне, в бездне, в бреду, от которых поныне избавиться я не могу. Захолонув плащ поплотнее, смотрю внимательно на огонь, хочу танцевать в нем, иль обрести покой, но вспоминаю…
…И посреди двора – удар. По граням Бытия. Не по руке. Две тени на снегу. Танцуют. Я так не могу – могу иначе. Плавно. Невпопад. Лучом луны скользнула по клинку. Неверный блик бросается в глаза – его. Слепит…
Потом – стихи. И рваных строчек ритм, попытки «причесать» и не глумиться. И вечное: «Все! Больше не пишу!», и крик: «Дурак!»… Как холодно – без жизни.
И – Сказка. Тоже – невпопад и ни про что. Да просто так. Из вредности, пожалуй. Рассыпанная по полу крупой. Скрипит, зараза, под его ногами. Ах… Сказка! Все герои в ряд, и разговоры, как было б лучше. Как не навредить.
Писать, писать и в клочья рвать, сожрать в ночи все суши, закупленные наутро. Потом, смеяться, будто бы нелепо…
Укутавшись в старый дырявый плащ, сев на землю, юбку не подобрав, рассказываю Сказки прохожим, почти что лезу из кожи: «Только послушай, молю! Сказку тебе подарю!». Уходят, сбегают, пряча неверный взгляд: вот сумасшедшая тоже! Кто ж Сказки – дарит прохожим? И поплотнее плащ запахнув, Сказку творю, Сказку дарю старой фарфоровой кукле. Только ей, и никому – больше.
«Мне милостыни не надо – возьми мою. Сказку».

Это цитата сообщения Firearms Оригинальное сообщение

Жил-был человек. Когда он был еще ребенком, бабушка всегда говорила ему: "Внучек, вот вырастешь ты большой, станет тебе на душе плохо, меня уж не будет - ты иди в храм… тебе всегда там легче станет".

Так и случилось. Вырос. Стало жить невыносимо. Пришел в храм.

И тут к нему один подходит: "Не так руки держишь"! Вторая подбегает: "Не там стоишь!" Третья ворчит: "Не так одет!" Сзади одергивают: "Неправильно крестишься!"… В конце концов подошла одна женщина и говорит ему: "Вы, знаете, вообще бы, вышли из храма, купили себе книжку о том, как себя здесь вести надо, потом бы и заходили!"

Вышел человек из храма, сел на лавку и горько заплакал. И подходит к нему Христос: "Что ты, чадо, плачешь?" Поворачивает человек свое заплаканное лицо и говорит: "Господи! Меня в храм не пускают!" Обнял его Господь и тихо говорит: "Ты не плачь, они и Меня давно туда не пускают..."

Это цитата сообщения БЛОГбастер Оригинальное сообщение

Уроки анимации или все, что нужно для изготовления аватар:

Блики
Блестки1
Блестки2
Блестки3
Блестки4
Исчезающий текст
Вращающийся шар
Летящие звезды
Моргающие глаза
Мигающая надпись
Металлический блеск
Огонь
Переливы цветов
Прыгающие буквы
Помехи
Слайд шоу 1
Слайд шоу
Слезы
Эффект написания текста
Текст из звезд
Эффект лупы в движении
Текст в движении
Далее