был на юге испании городок с заманчивым названием ла
сьюда де лос локос. и сумасшествие каждого его жителя
можно было описать квадратичной функцией, где переменная
есть нечто среднее между возрастом, сроком жизни в де лос
локос и количеством поедаемого сыра в год, ибо рождение
каждого его жителя, равно как и смерть, отмечалось всегда
невероятным пиршеством и весельем. апогей же своей жизни
они встречали в полнейшем запустении души своей, изрядно
поеденной меланхолией.
так было испокон веков: люди торжественно рождались,
скатывались до ничтожества к середине жизни и потом, вдруг
просветлев, торжественно умирали. посему городом правили
одни старики, по праву считавшиеся мудрецами, а достигшие
сорокалетнего возраста граждане, как правило, впадавшие в
депрессию, жалелись окружающими и, по возможности, их
никто не беспокоил лет десять, пока те не просветлеют.
к началу двадцатого века город не нуждался ни в
электричестве, ни в железной дороге, ибо каждый был
настолько сумасшедшим, что мог видеть спокойно видеть в
темноте, варить в кулаке яйца и свободно путешествовать по
миру. даже однажды один житель де лос локос уснул на
песках сахары, после чего его торжественно похоронили.
на закате знойного августского дня хуан и сесилья сидят на
берегу рио де кихоте.
эти отчужденные подростки родились в один день в разных
концах города, именно в тот день, когда умер настоятель
церкви падре карлос ферейра второй. со смертью его было
связано много всего.. одни боялись, что теперь призрак этого
злостного падре будет бродить по городу ночами и пугать
жителей; другие вообще думали, что он бессмертен и
похороны его - лишь инсценировка. однако на матерей, что,
надрываясь, кричали во время траурной процессии, все
косились как-то очень по-недоброму. дескать, нехороший
знак. и в самом деле, хуан и сесилья отличались от своих
сверстников: они были замкнутыми и одинокими детьми, почти
ни с кем не общались и не дружили.
однажды они гуляли в "золотом" парке, где и познакомились.
оба волочили ноги, поникнув головой. оба летали где-то в
облаках. сесилья споткнулась и упала, а хуан ей помог. в ту
секунду они поняли, что жить друг без друга больше не могут
и в тайне проводили дни на берегу рио де кихоте. да впрочем,
в скрытности той не было абсолютно никакого смысла, ведь
родители их уже порядком были схождены с ума: отец хуана
ежедневно стучал ложкой по столу через каждые
восемнадцать минут, а мать сесильи не могла глаз сомкнуть и
ворочалась в постели каждую ночь до самого утра и, когда
слышала топающего почтальона, бежала на улицу что есть
мочи, доставала свежую прессу и весь день, до самой ночи,
лежала посреди улицы, аккуратно, миллиметр за
миллиметром, вырезая крошечные квадратики из газеты и
поедая их с невероятным наслаждением.
уже десятый час, а влюбленным так не хочется расставаться.
каждая минута, проведенная вместе, для них значит так
много! сесилья еще не знает, что всего через несколько дней
хуан отправится в путешествие на одноместном самолете и
больше никогда к ней не вернется. уже полночь, над городом
сумасшедших висит полная луна. хуан думает о их
будущей жизни, их большом и просторном доме и
маленьких детках, бегающих во дворе. конечно, он не
подозревает, что до самой старости сесилья будет навещать
каждый день его могилу. в двадцать один год она поседеет, в
тридцать шесть окончательно сгорбиться, а в сорок четыре
превратится в ссохшуюся старушку, у которой не будет ни
семьи, ни друзей, которую похоронят в пятьдесят девятом на
муниципальные деньги и вместо банальных слов на ее
надгробной плите напишут "сесилья, самая сумасшедшая из
всех сумасшедших". возможно, отец хуана будет постукивать
по ее могиле ложкой, но, безусловно, ни хуан, ни тем более
его отец об этом не думают. они думают о светлом
будущем.
и через три дня хуан залезает в самолет. казалось, впервые
все население собралось вместе. все они, по-своему
сумасшедшие, словно проснулись и прониклись самыми
искроенными чувствами к этому смелому авиатору. и в
сущности-то все это выглядело немного странно.. ибо каждый
житель на том поле
тикающие часы под подушкой - блюз моей жизни
девушка отпила горячего кофию, открыла окно, задула свечи, сняла с себя белье и легла в постель.
ветер шуршал страницами ее любимых романов,а изредка, как бы вспоминая, щекотал ее тонкие пальцы. все тело ее покрылось мурашками. слегка испуганная, девушка закрыла глаза.
и в этот момент она почувствовала как тепло начинает исходить из ее центра; словно дымка, разливается по всему ее существу. девушка начала медленно вырисовывать круги на животе. и чем быстрее она это делала, тем больше удовольствия ей это доставляло. и даже кожа приобретала все более насыщенный, яркий цвет.
она ясно почувствовала, что лежит на песке. где-то пели птицы, и слышен был гул самолета.. девушка задвигала ногами, с удовольствием вырисовывая круги уже на песке своими длинными тонкими пальцами.
волна коснулась нежной кожи ее ступней, и девушка очутилась в зеленовато-голубом пространстве, вся окруженная непроходимым холодом. тело ее все как окаменело, она не могла пошевелить и пальцем. щемящий холод прорывался наружу из ее центра, он выбивал из нее душу. справа упали две капли. то ли то были капли с неба, то из какой-то невообразимо далекой страны, решившие упасть около ее правого уха.. такой поступок показался девушке чересчур отважным и она рассмеялась так сильно, что смех ее разорвал вдребезги весь холод.
и она оказалась в бездне. ощущения здесь так притуплялись, что вскоре девушка стала сомневаться в своем существовании. и постепенно стала отдаляться от себя самой. внезапно она увидела свое тело на расстоянии семи шагов, висящим бес сознания в этом пошлом прозрачном пространстве. невидимые змеи окружили тело; и оно начало разлагаться. бледный цвет кожи сменился серым, а потом и вовсе сошел на нет.
девушка открыла глаза, встала с постели, оделась, зажгла свечи, закрыла окно и отпила уже остывшего кофию.
сегодня мы с девочкой из химфарма резвились словно дети малые. смеялись и летали
а ирими наге вообще самый возбуждающий. когда она нежно сворачивает твою шею, останавливается на секунду и ты слышишь ее робкое дыхание, а затем следует бросок, полет над татами и ее скромная улыбка
а еще я сегодня всем руки выкручивал, в честь праздникофф
сны в последнее время отображают всю меня окружающую действительность, колющую реальность
а реальность отображает сны. я даже пою чай бес сахара, ведь во сне тот был сладким.
а иногда эта действительность приобретает такие извращенные формы, что становится противно уже от того, что та гадкая действительность, которая меня окружает,бьет лицом в грязь, а потом еще саркастично ухмыляется, сука
а сегодня ты, роф, снилась опять. издевающаяся действительность намеренно искажает свои формы
я хотел бы написать повесть с красивым названием lluvia de soledad, красивым началом, вроде erase una viuda que llovia; llovia cada dia y cada noche y con cada vez mas y mas fuerte на красивом испанском языке, отдавая в каждой фразе глубоким смылом и стилем..
но языка я не знаю, стиля не имею, а смысла и подавно
так что плакала моя вдова дождя
блядь
кто-то стырил мою зубную щетку!!
ненавижу понедельники
эхо безмолвья пролетело над городом. оно было того же цвета, что и волосы флоры. и душа его такая же была
я попытался с ним заговорить, спросил, не холодно ли ему, но эхо все норовило ускользнуть.
минут через десять, поняв, что идти боьше некуда, эхо село на землю против меня и тяжело вздохнуло. мы пошли в местную забегаловку, где выпили пива, а потом вместе отправились на поиски флоры. мы оба любили флору. причем любовь та казалась такой естественной и больно колола - черт! - душу, эхо это тоже понимало.я спросил его, отчего флора с ним рассталась. тогда эхо рассказало мне историю про необъятную колыбель, в которой флора бенадажно летела в бездну. ее мрачное лицо, обжигающая серая кожа раньше мне казались высшей степенью красоты, но вдруг я понял, что вся истинная красота в ней еще сокрыта. мы шли, не задумываясь куда, пока не нашли флору. девушка лежала бес сознания посреди огромного поля. я нежно ее поцеловал в губы и тут же унесся в необъятную колыбель, где флора резвилась, словно дитя малое, улыбалась, и мы любили друг друга
эхо пошло дальше летать над городом, наводя мрачную скуку, хотя само улыбалось