Здравствуй, дорогая сестрица!
Была несказанно рада получить от тебя весточку. История, которую ты мне поведала, заставила меня задуматься о нашей роли, роли колдунов и колдуний, в этом суетном, скучном, лишенным веры во что-то прекрасное, мире.
Но, как говорится, долг красен платежом, а потому я расскажу тебе об одном довольно забавном происшествии, которое случилось с нами прошедшим летом.
Я назову эту историю «Девочка с розовым бантиком».

Стояла теплая июльская ночь. Соловьиное пение вплеталось в темноту, словно шелковые ленты в чьи-то густые черные космы. А звезд на небе было такое немыслимое множество, что казалось, небо не выдержит этой тяжести и вот-вот обрушится на нашу грешную землю.
Вдоволь насладившись друг другом, мы с мужем лежали в постели, устремив томные взоры на бесстыдницу-луну, которая, как оказалось, все это время подглядывала за нашими озорными ласками.
Ах, сестрица, какое же это счастье, когда в твоей жизни есть существо, рядом с которым не нужно таиться, не нужно скрывать свои маленькие причуды и слабости, не нужно казаться лучше, чем ты есть на самом деле.
Внезапно мне пришло в голову, что мы давненько уже никуда не выбирались из этой глуши. Тогда я чмокнула мужа в щеку и сказала:
-Дорогой, а не сходить ли нам в город – поохотиться?

Здесь я позволю себе небольшой прыжок в своем повествовании и опущу скучные подробности того, как мы собирались, как шли через лес и как искали подходящее для засады место. Начну с того, когда добыча оказалась в поле зрения…

-Ну надо же! Какая красивая девочка! – воскликнула я, когда очаровательное белокурое создание лет десяти, с розовым бантиком и в таком же розовом платьице проходило мимо меня.
- У такой красивой девочки обязательно должно быть красивое зеркальце… вот такое, - тут девочка замедлила шаг, остановилась и устремила взор на меня, а я извлекла из корзины небольшое складное зеркальце с защелкой, раскрыла его и пустила солнечный зайчик прямо ей в глаза.
Разумеется, после этого маневра прелестное дитя изменило траекторию беззаботного своего движения и с широко раскрытыми от любопытства глазами приблизилось ко мне.
-А можно его подержать? – спросил ребенок.
-Конечно можно! Даже нужно! Ведь эта вещица для того только и предназначена, чтобы лежать в чьей-то ладошке. Держи, - сказала я и захлопнула зеркальце. При этом вещица издала характерный и очень приятный для слуха щелчок.

ЩЕЛК!
И ловушка захлопнулась.

С горящими от восторга глазами девочка взяла зеркальце в ладошку, нажала кнопочку и заглянула в него.
-Ой! – воскликнула она, - здесь целых два отражения! Одно - обычное, а другое – необычное (второе зеркало было едва заметно выгнуто и давало увеличенное отражение).
-Конечно, - сказал я, добавляя в голос нотки гордости, - между прочим, таких зеркал нигде больше не найдешь, только у меня.
Глупышка долго вертела зеркальце в руках то так, то эдак, любуясь двумя своими близнецами, но в конце концов со вздохом глубочайшей досады захлопнула его – щелк - и протянула его мне.
-Мне очень жаль, но у меня совсем нету денег…
Ах, дорогая моя сестрица, если бы ты видела эти глаза, ту глубочайшую досаду и грусть оттого, что сей великолепный предмет никогда уж не будет принадлежать ей – ты б, верно, расплакалась от жалости.
-Нет денег? Какая досада! А знаешь, если ты поможешь мне донести корзину до моего дома - я живу неподалеку, в-о-о-о-н за тем поворотом - я тебе его подарю.
-Правда? – воскликнула глупышка, не веря в свое счастье.
-Конечно, правда. Сама видишь, сколько их тут. Одним больше, одним меньше – какая разница?
-Спасибо! Вы такая добрая!
Девочка прижала зеркальце к сердцу, свободной рукой ухватилась за ручку корзины, и мы тронулись в путь.
Как ты сама уже догадалась, милая моя сестра, ни вечером, ни ночью девочка домой не пришла. Зато она пришла в себя. Правда, уже в лесу. Мы поняли это по стонам и шевелению в мешке. Немного погодя, она стала сучить ножками и кричать, призывая на помощь. Ах, сколько же было визгу! – хоть уши затыкай. Ну подумай сама: кто ее услышит в этой глуши? Разве что птицы… но птицы, как известно, с нами за одно.
Супруг мой не долго терпел это дело. Ты ведь знаешь, сестрица, как мы с мужем любим тишину. Тишина – это святое. Только в ней можно услышать самый важный и самый сокровенный голос на свете – голос собственного сердца…
Он поставил мешок на землю, извлек из-за пояса обитую войлоком дубовую колотушку и ударил нарушительницу лесной тишины прямо по голове.

ТЮК!

Когда мы пришли домой, муж извлек все еще лишенную чувств девочку из мешка и привязал ее к х-образному кресту. Вскоре она пришла в себя.
Если б ты только видела, дорогая сестрица, как извивалась эта малютка, когда супруг мой, этот старый развратник, словно птичку, нанизывал ее на свой розовый «шомпол»! Она напоминала змейку, маленькую вертлявую змейку – ужика или медянку.
Когда цветок ее девственности был сорван, супруг вышел из нее, припал к ее щелочке ртом и осушил красный нектар своими жадными губами. После чего Читать далее...

И опять за мною погоня.
С улюлюканьем, с песьим лаем.
Крики: "стой! Все равно догоним!"
И деревья мелькают...

И летят мои стрелы со свистом
Во врагов, что несутся в потемках,
На меня устремляя взоры
Глаз своих, переполненных злобой.

И вонзаются стрелы в груди,
В перечеркнутые оскалами лица,
Как цветок, из пробитой глазницы
Прорастают, пускают корни.

Ах как хочется крикнуть громко
Оглушающим звонким воплем,
Чтобы крик, как будто птица,
Взмыл над лесом, осенним лесом:

"отчего не сидится вам дома -
У печей, у горячих каминов,
На диванах глубоких, удобных,
В покрывалах, в халатах длинных?

Отчего не сжимаете крепко
Жен своих на постелях широких?
Отчего под расшитые юбки
Не спешите забраться скорее?

Неужели корявые сосны,
Неужели свистящие стрелы
Вам по нраву куда сильнее,
Чем родные, уютные стены?

Неужель острие под сердцем
В этом лунном тоскливом свете
Вам милее, куда милее,
Чем улыбки детишек малых?

Белены вы объелись что ли?
Или бешеный пес кудлатый
Искусал ваши руки и ноги,
Заразил вас недугом страшным?

Отчего же безумной оравой,
Улюлюкающей толпою,
Не жалея коней копыта,
Все несетесь, несетесь за мною?

Не верну я своей добычи!
Не отдам ни за что на свете
Моей маленькой, хрупкой принцессы –
Хоть колите, хоть рвите, хоть режьте!

Хватит стрел в колчане моем верном!
И клинок мой отравленный - острый!
И не дрогнет рука, нет, не дрогнет!
И удачу пророчат звезды!"

Ты не бойся меня, принцесса,
Я тебя никогда не обижу!
В паутинах забытого склепа
Целовать тебя стану жарко.

Ожерельем из ягод засохших
Украшать холодную шею,
И букеты цветов увядших
Заплетать в душистые косы.

Принесу десять бабочек мертвых
Серебристой ноябрьской ночью,
А еще голубые туфли
Подарю тебе… хочешь?

Мы прорвемся, поверь, принцесса,
От лихой ускользнем погони…
Я целую твои ладони
И от счастья сжимается сердце...

[463x698]
Умри меня, о храбрый рыцарь!
Умри по правде и во сне…
Под клекот запоздалой птицы…
На белой снега простыне…

Чтоб улыбнулась робко-робко,
Разбитый обнажая рот,
Твоей убийственной сноровке,
С которою вонзишь в живот

Кривую саблю с рукоятью
Из белой кости роговой,
Испортив бархатное платье,
Безлунной ночью ледяной.

Ты тварь поганую изрубишь
Клинком изогнутым в куски.
И до утра молиться будешь…
И снег горячий на виски…

А по тропе рисуя кровью –
Останки в пруд… для раков корм…
Себя не помня, выйдешь к морю,
Туда, где ветр и черный шторм…

Войдешь ты в воду по колено…
По пояс… и по грудь твою…
Сомкнется над тобою пена…
И я тебя САМОУБЬЮ.

[402x393]
улетим на луну! улетим на луну,
на бледнеющий в небе огарок!
там, в морях без воды, кувыркаясь по дну,
мы отведаем лунных поганок.

словно тени во мгле, мы скользнем по луне,
по виску черепушки небесной,
а у края глазницы, у бездонной дыры,
рассмеявшись, сорвемся, как птицы.

и осенней листвой будем падать, кружить
этой странной беззвездною ночью…
а когда упадем, брызнем алым дождем,
мертвым сердцем, разорванным в клочья.

упадем – прорастем. пустим корни во мрак
и в холодные лунные камни.
через тысячу лет только черный цветок,
как росой, увлажнится слезами.

посмотри в высоту – метеор пустоту
распорол саблей острой и звонкой.
твои губы дрожат, как листок на ветру,
гнутся линией ломаной тонкой…

«ты идешь?» «да, любимый, конечно иду»
«ты умрешь?» «да, родимый, конечно умру»
_____________________________________

сквозь безмолвие и тьму
два черных скелета летят на луну.

[600x424]
наверху, через двадцать ступенек,
при свече, неподвижная, спишь.
бугорки твоих белых коленок
смотрят в неба звездную тишь.

ах, не бьется, не бьется сердечко!
не стучит молоточек, молчит…
только проволочное колечко
у меня на ладони лежит…

то кольцо, что сплела ты когда-то,
подарив на морском берегу,
я ношу на цепочке, у тела.
как зеницу храню. берегу.

«вот тебе мой подарок (шепнула),
повзрослею – пойдем под венец»…
не сдержала… в пруду утонула…
по воде плывет мертвый птенец...

и теперь каждый скрип мои вены,
мои жилы вскрывает, как нож.
каждый звук ураганом измены
в пот холодный бросает и в дрожь.

мнится мне, что ночною порою
в коридоре твой призрак стоит -
не моргая, слепыми глазами
в дверь мою безучастно глядит.

и сжимается сердце немножко
будто крепом скрутили его…
что-то скрипнуло вдруг и окошко
распахнулось ни с того, ни с сего…

(на верху, через двадцать ступенек)

[528x400]


1

Слышишь шепот, на шорох похожий,
В тишине холодной и зыбкой? –
Это я шепчу твое имя:
Моя Маленькая Колдунья…

Я искал тебя в знойных пустынях,
Я искал тебя в черных скалах.
Умирал от жара и жажды,
Замерзал в сугробах глубоких.

За твое волшебное имя
Я хватался, как тот, кто тонет
В бурном море - за тонкий колос,
Не надеясь уже на спасенье.

Я тонул в половодных реках
И в коварных песках зыбучих,
Погибал в ледяных обвалах,
Задыхался в лесных пожарах…

Но опять и опять, раз за разом
Из воды выбирался сухим я.
Что за сила меня хранила?
Уж не ты ли, Моя Колдунья?

Я искал тебя днем и ночью.
И зимой. И весной. И летом.
Превращались одежды в клочья.
Разлетались надежды пеплом.

Пробираясь по вязким трясинам,
Я искал тебя в страшных болотах.
Я искал… да только напрасно -
Не нашел ни следов, ни намека.

2

Моя Маленькая Колдунья… -
Повторяю я снова и снова
В час глухой, одинокий, полночный,
Когда кровью на белой бумаге

В тусклом свете свечи огарка
Вывожу за буквою букву -
Твоим именем, нежным и странным,
Как ключом, размыкаю вечность.

А вчера обнаружил с грустью,
Что дубы вековые зачахли.
Те дубы, что далекой весною
Посадил на холме высоком.

Те дубы, под сенью которых
В лунном свете и свете солнца
На траве зеленой и сочной
Так любил я мечтать о счастье:

О твоем горячем сердечке,
Что полюбит меня и согреет;
О заботливой теплой ладони,
Что омоет меня и накормит;

О губах твоих, алых кораллах,
Что во мраке ночей осенних
Мне на ухо тихонько прошепчут:
«Мой мучитель… мой ласковый дьявол…»

Моя Маленькая Колдунья… -
Повторяю я снова и снова,
Летней ночью шагая по тропам,
Сапогами росу сбивая.

Моя Маленькая Колдунья… -
Повторяю я снова и снова,
Подставляя лицо снежинкам
Заунывной ночной метели…

Я давно одичал в этой чаще.
Век за веком мои соседи -
Только птицы да звери лесные.
Я забыл человеческий голос.

Если б только старуха-удача
Позабыв про былые обиды,
Улыбнувшись мне, как когда-то,
Протянула радостный жребий…

Если б только случилось чудо
И холодной осенней ночью
Ты в чащобе моей заплутала б…
Босоногая… Рваное платье…

В волосах паутина и листья…
На руках, под ногтями – траур…
На устах – о помощи просьба:
-Приюти меня, добрый хозяин!

Накормил бы тебя, обогрел бы,
Подарил бы новое платье,
Приготовил горячую ванну,
Опоил бы сонной травою,

Уложил бы на брачное ложе…
Обнимал бы железным объятьем…
Заласкал бы до красной кожи…
Закусал до черных печатей…

3

Моя Маленькая Колдунья… -
Повторяю я снова и снова
Как таинственную молитву,
Как заклятье, как тайный шифр.

Моя Маленькая Колдунья… -
Повторяю я снова и снова
Сочетанье волшебных вибраций.
Что еще старику остается?

Годы крыльями бьют, будто птицы,
Улетают звенящей стрелою.
Стала слабой моя десница.
Изогнулся хребет дугою.

И все чаще дрожат колени,
И волос давно уже нету…
А когда-то ведь был красивым –
Была гордой моя осанка.

Сколько раз изменялось русло
Той реки, что меня поила?
Сколько раз на степях широких
Раскрывались шрамы оврагов?

Сколько зим живу я не свете?
Сколько лет топчу эту землю?
Знает это один лишь ветер,
Только с ветром давно мы в ссоре.

Обманул меня ветер-бродяга,
Ложь бесстыжую выдал за правду -
На вопрос о тебе ответил,
Что тебя и на свете-то нету…

_________________________________

Слышишь шепот, на шорох похожий,
В тишине холодной и зыбкой? –
Это я шепчу твое имя:
Моя Маленькая Колдунья…

[375x500]


под ребром вместо сердца порох,

чертов порох, вот–вот рванет.

под копытами листьев ворох.

черный ветер осины гнет.



вместо шляпы – стальная корона.

вместо рта – голодная пасть.

ровно в полночь к тебе, сонной –

показать запретную страсть.



научу тебя выть и плакать.

помогу полюбить боль.

не зови меня больше папой!

говори: мой черный король.



игры в папу и дочку в печенках.

игры новые нас ждут..

поиграем вот этим мальчонкой?

называется: «мертвый шут».



я – король, а ты – королева.

а мальчонка – наш мертвый шут.

игры в папу и дочку к черту.

игры новые нас ждут…

*


Скелет луны
над чахлою осиной

холодной ночью
ветреной и вязкой

качался
на веревке длинной...

*

Он шептал о любви…

Она лишь качала головой…

Он умолял…

Она говорила: «Нет!»

Он плакал и стонал…

Она молчала…

Он угрожал…

Она не верила…

Однажды темной ночью Он набросился на Нее
в неистовом порыве своей сумасшедшей страсти
и, прижав к земле, глумился над Ней, мучил Ее…

И стояла вокруг колдовская тишина…
Лишь тихие стоны разносились по округе…

Он был счастлив.

Она… не знаю.
Но какой же тоскливой и пустой была бы Ее жизнь без Него…

Когда же Он вновь стал ласкать ее
своими сильными теплыми руками,
Она подумала: «Какое счастье, что у меня есть Он!»


______________________________

Она – Трава.
Он – Ветер в поле.

*

в моем сердце торчит гарпун
острый гарпун твоих глаз
ядовитый гарпун твоих манящих запахов

хочу ли я выдернуть его
ни в коем случае! напротив
мне хочется ухватиться покрепче
за его мощное древко
и засадить в свой миокард
в эту неутомимую мышцу
что качает по венам и артериям
ужас и восторг
боль и наслаждение
засадить поглубже
да так и оставить зарастать
темной дымящейся плотью

мое сердце
загарпуненная касатка
черный убийца-кит
изо всех своих сил
рвущийся куда-то вдаль
рычащий, урчащий
выпускающий из дыхала
вместо водяной струи
фонтан кровавой пены

мое сердце
свирепый, посаженный
на невидимую цепь оборотень
цепь выкована
из шуршания твоих юбок
звонкого стука каблучков
твоих жестов и прикосновений
твоего смеха и голоса
цепь издает оглушительный грохот
при каждом движении
закованного в нее красного чудища сердца

мое сердце
пойманный в капкан волк
он способен в любое мгновенье
перегрызть себе лапу
чтобы жить дальше
чтобы стать свободным
и все же зверь
безучастно взирает на приближение
своего убийцы, охотника

капкан… гарпун… цепь…
так вот что ты приготовила для меня
проклятая моя колдунья

что ж, я получил по заслугам
мне не остается ничего иного
как зашить рот нитками
и молча наблюдать за тем
как ты покрываешься пятнами
превращаясь в безмолвную
черную куклу
[699x388]

*

Ворвись в меня, моя душа
Ворвись и сердце оживи
Чтоб мои руки (два ерша)
Тебя терзали до зари

Вонзись в меня, как острый нож
Как сабля или как гарпун
Вонзись под шелест наших кож,
Как в степь вонзается табун

Зажгись, как факел, как костер
Зажгись и опали нутро
Зажгись и выжги все дотла
Как выжигает боль вино

Взорвись во мне, моя душа
Взорвись, как бомба, как звезда
Взорвись и я сойду с ума
Как сходят с рельсов поезда

[530x700]
*


Стариковские плечи устали.
Ах как ломит, как ломит спина!
В небесах седеющих тает
Ледяная луна…

Не простая для старца задача –
Гроб тащить из земли одному.
От натуги, как старая кляча,
Весь дрожу. Предрассветную тьму

Светлячок золотистым зигзагом
Распорол и исчез меж ветвей.
Шелестят, как будто бумага,
Листья сонные. Соловей,

Встрепенувшись, завел свою песню…
Обещанье любви… вечный зов…
Пробуждается в коконе тесном
Паучок-мухолов.

Просыпаются юные травы,
Заливаются светом дубравы,
Шлет зверью и букашкам привет
Краснощекий рассвет…

Я хочу, чтобы ты улыбнулась;
Чтоб раскрыла пошире глаза;
Чтобы сердце в груди громыхнуло,
Как грохочет гроза;

Чтоб душистых волос осока
Колыхалась на теплом ветру;
Чтоб на яблоню старую ловко
Забиралась ты поутру;

Чтоб пекла и пирог, и пряник;
Землянику в высокой траве
Собирала б с улыбкою пряной
Да с веночком на голове;

Чтобы в час полуночный, во мраке,
Когда спят поля и леса,
Когда воют лесные собаки,
И смолкают птиц голоса,

Я скользнул за тобою тенью
По пятам, в тишине ночной,
По траве, по влажным кореньям,
А укрывшись за толстой сосной,

Подглядел, как в лунном сиянье,
Без одежды, в чем мать родила,
На секретной поляне,
В травах сочных, возле костра,

Выгибаешься, трогая тело,
А украсив низ живота
Алым кружевом ласок смелых,
Раскрываешь уста

И протяжные, томные вздохи
Стайкой бабочек между ветвей
Улетают к далеким звездам,
Белолобым циклопам ночей.

Ну а я, шелохнуться не смея
Все стоял бы, дыханье тая,
От смущенья краснея,
Как краснеет заря…

Лес ожил, наполнился звоном.
Черный мрак превратился в тень.
Сотни птиц и букашек сонмы
Нежной песней приветствуют день…

Дай согрею тебя, родная -
Как озябших греет весна…
Ах какая же ты ледяная!
Ледяная моя Луна…

[300x400]
.


Была ты странною мечтательницей нежной…
Играла с ветерком в перегонки…
Но в эту ночь сугробом белоснежным
Лежишь передо мною, а венки,

Венки, что сплел я из березы веток,
Покрытых почками и пахнущих весной,
Украсили твою грудную клетку
Зеленою, душистою волной…

Распорядилась сила колдовская,
Чтоб мой цветок, роняя лепестки,
Лежал в гробу, незримо увядая…
Сжимают сердце черные тиски…

Душа, как птица, улетает прочь…
В твоих глазах, двух звездочках зеленых,
Навеки поселилась ночь…
Гроза грохочет бубном похоронным…

А время продолжает вечный бег
И продолжает дождь стучать по крыше…
Но смолк, навеки смолк твой смех -
Его я больше не услышу…

И, захмелев, от горя, точно бражник,
Тобой навек отвергнут, нелюбим,
Как часовой стою, как стражник,
Над телом остывающим твоим,

А ты белеешь привиденьем, отражая
Луны ущербной серебристый блик…
Такая неподвижная… такая
Родная и чужая в тот же миг….




Продолжение здесь

http://www.stihi.ru/poems/2008/04/01/3291.html

[405x698]
.

И мечтала она о принце,
Принце черном, как небо ночное –
Чтоб глаза серебром отливали;
С кровью синей, как в полдень море;

Чтоб сверкающий в ухе скелетик
Танцевал бы от каждого шага
На закате ли, на рассвете;
Что б корона, и шпоры, и шпага;

Чтобы конь его, легкий как птица,
Рыл бы землю железным копытом;
(за оврагами – слышишь? - волчица,
звезды в небе, как желтое сито!)

Чтобы волосы, как травинки,
Шелестели в морозах трескучих;
А ресницы – как будто снежинки
Из холодной декабрьской тучи;

Чтоб скользнул он в окошко, как кошка,
Но под пенье друзей пернатых
Целовал бы ладошку немножко:
«Я нашел тебя, Носферату!»



Продолжение здесь
http://www.stihi.ru/poems/2008/04/01/3291.html

.

вот бы повстречать лошадку
черного коня с серебряным седлом
скакуна лихого, точно вихрь
иноходца с золотым зрачком

чтобы подхватил меня, как ветер
легкую пушинку под луной
чтоб унес за чертов лес, за горы
за моря, в далекий край чужой

в замок с крышей острой, точно шило
с подземельем, где в цепях скелет
с черным цветами на окошках
где отца в помине нет, как нет

в замок, где на троне из железа
споря с бледною обманщицей-луной
в окружении шутов горбатых
черный принц сияет молодой
[700x525]

.

Как в бескрайнем лесу дремучем
Дом стоит на пороге ночки,
Дом стоит на пороге ночки,
В доме том лишь отец да дочка.

Но отец-то – колдун проклятый,
Впрочем, дочка колдунья тоже.
Стены дома плющом объяты.
Дверь обита человечьей кожей.

На камине-то череп детский,
Череп женский да стариковский.
Над камином-то нож огромный,
Нож кривой, безобразный, отцовский.

Тем ножом злой колдун роет землю –
Мертвецов извлекает наружу.
Отсекает им головы, руки,
Не помеха ему даже стужа.

Ведьма-мать утопилась недавно.
Отчего, почему – непонятно.
Дочь молчит, хоть и видела что-то,
Лишь во сне бормочет невнятно:


Ты придешь и меня поцелуешь
Поцелуем горячим и сладким,
Как жених красотку-невесту
Перед свадьбой – тайком, украдкой…

Лет тринадцать исчезло куда–то
Как девчушка алым птенцом,
Появилась на свет. Носферату -
Нарекли ее мать с отцом.

Что за странное, редкое имя!
Как с таким под фату и венец?
Ни Кристина, ни крошка Мальвина…
Носферату - покойник, мертвец.

Впрочем, сказка моя не про это,
Хоть про это, конечно, тоже,
Расскажу про любовь колдовскую,
Как огонь лижет белую кожу…



сказка целиком здесь
http://www.stihi.ru/poems/2008/04/01/3291.html
[700x525]

[525x700]
*


Ах, отец–отец, колдун проклятый,
Что ж ты делаешь со мной во мраке ночи!
Мне бы закричать, да нету мочи.
Ах, отец–отец, колдун проклятый…

Мне бы оттолкнуть тебя руками,
На ноги вскочить и обернуться
Птицей черною. И ввысь. И не вернуться.
Только б оттолкнуть тебя руками…

Или стать студеною водицей,
Чтобы, как родник в песках зыбучих,
Сквозь твои объятья просочиться.
Стать бы мне студеною водицей…

Стать бы мне осевшей на пол пылью,
Чтобы ты смотрел, да не увидел,
Чтобы ты искал, да не заметил.
Вот бы стать осевшей на пол пылью…

Звезды вновь заглядывают в окна –
Смотрят, как меня во тьме ласкаешь,
Как ты стонешь, как ты засыпаешь.
Звезды вновь заглядывают в окна…

Я не смею шелохнуться - камень,
Ледяная глыба над обрывом.
Стать бы мне подков нетерпеливым
Звоном… Но не смею… камень…

Мне бы закричать, да нету мочи.
Ах, отец–отец, колдун проклятый
Что ж ты делаешь со мной во мраке ночи!
Мне бы закричать, да нету мочи…







Сказку целиком можно прочитать здесь:
http://www.stihi.ru/poems/2008/04/01/3291.html

.



в эту ночь, самую темную из ночей,
в ночь, когда мрачная Геката поворачивается к миру
своей таинственной, пугающей стороной,
чьи-то стопы с тихим всплеском
сбивают верхушки волн.

это женщина с белым, как мел лицом,
вся в черных одеждах,
бродит по поверхности моря.

глазницы ее пусты – чья-то свирепая рука вырвала ей глаза,
и теперь глубокие черные дыры,
точно два жутких цветка, украшают лицо.

капли темной, почти черной крови падают в воду,
струятся из жутких провалов по белым щекам,
впитываясь в платок,
которым она утирает свои страшные слезы.

стопы ее едва касаются поверхности.
кажется,
что она медленно парит над самой водой,
парит как огромная черная пушинка,
как черная мысль, как черный сон
или как чудовищный черный ангел,
парящий над морем
в поисках утраченных глаз.

долго, должно быть, полночи,
бродила она по воде.
но вот, наконец-то остановившись,
вдохнув всей грудью,
широко-широко раскрывает огромный рот
и издает такой страшный и протяжный вой,
что волны в миг умирают
и море превращается в зеркало.
в темное, идеально ровное зеркало.

даже бывалые моряки,
эти насквозь просоленные морские волки,
в такие ночи беспрестанно молятся своим богам,
умоляя уберечь от напасти.

порыв ветра невероятной, фантастической силы,
точно невидимый глазу
и бьющий крыльями по воде дракон,
налетает на море,
вспенивая и вновь оживляя
темные умершие валы.

женщина поднимает руку.
черная змея платка,
платка, пропитанного кровью,
этими страшными слезами,
этой влагой боли,
извивается в ней.

подхваченный бешеным дыханием ветра,
платок, словно птица, взмывает высоко в небо
и, на мгновение замерев, превращается,
точно случился ядерный взрыв -
в несметную стаю черных немых созданий.
и шелест их крыльев
похож на шелест бумажного пепла.

кривые огненные клинки
секут небо на тысячи рваных лоскутов,
но птицы не боятся молний,
ибо сами они черные молнии,
разящие этих слабых смешных человечков.

женщина давно уже молчит,
а черные бестии,
беззвучно вспарывая небо крыльями,
летят к суше.
туда, где люди.

пролетая над полями и лесами,
над горами и равнинами,
над городами и деревнями,
птицы рыщут по земле
холодными, как лед, глазами.

и горе тому из смертных,
кто в эту ночь обратит взор ввысь.
и не важно,
будет ли он любоваться безлунным небом,
обнимая на мягкой сочной траве возлюбленную,
или же, прервав сладкий сон, выйдет из дому -
напиться ключевой воды,
или то будет младенец, что, не желая спать,
уставился в темный проем окна…
все это будет неважно.
черная птица, схватив устремленный в небо взгляд,
проникнет по нему в человеческое сердце
и из перьев своих совьет гнездо,
куда и отложит
сверкающее фантастическим черным блеском яйцо.

какое-то время - месяц, год, полвека или век –
внутри яйца будет что-то зреть и ворочаться,
расти, набираться сил,
а в тот самый миг,
когда черная скорлупа треснет,
человек найдет свою смерть!

Да-да!
именно по треску черной скорлупы
безглазая смерть и находит человека!
коснувшись его своей бесконечно длинной ледяной рукой,
она намертво вцепляется в душу
и навсегда уносит ее в темную-темную гавань.

а безглазое создание,
еще какое-то время побродив по поверхности моря,
погружается в пучину
до наступления следующей безлунной ночи…




(с)

[500x396]
.


знаешь, что я вижу,
когда смотрю на тебя?
я вижу мертвеца,
ибо ты покойник и есть.
ты угас. ты потух.
ты вспыхнешь лишь в одном случае:
если я хорошенько спрысну тебя бензином
и поднесу горящую спичку.
лишь тогда ты сумеешь превратиться
в радостный факел…
заглядывая в твое сердце,
я вижу лишь пустоту.
много-много серого.
твое нутро затянуто
невыносимо толстым слоем
унылой, тусклой паутины…
пау-тины, этой паучьей тины.
ты – мертвая паучиха!

медленно и надрывно
словно смертельно раненое животное
поезд ползет по черной ночной степи –
черная точка на черном крепе,
если смотреть сверху,
откуда глядят птицы.
среди немощных стариков,
пожилых мужчин и женщин,
привлекательных и не очень особ,
среди воинственно настроенных юношей,
среди белых, смуглых, темных
и еще черт знает каких,
еду я – тихо сижу,
не вступая в беседы и споры,
которые то тут, то там
вспыхивают, горят и затухают
словно факелы в руках мятежников.
кто слушает, многое слышит…

грохочут чугунные молоты колес,
гуляют по уходящим в бесконечность
наковальням рельсов.
молоты куют время.
секунды.
минуты.
часы.
второй день пути умирает,
из последних сил сопротивляясь
своему палачу – ночи,
а гвалт, стоящий в вагоне,
следуя за днем,
как следует жена
на погребальный костер мужа,
медленно погружается
в могилу ночного сна.
ночью вы не живете,
но словно мертвецы
покоитесь на гробах-лежанках.
по ночной степи едет поезд.
у поезда черные окна.
поезд везет мертвецов.
мертвецы лежат:
одни, раскинув руки и ноги,
другие – свернувшись в клубок,
словно плод в мертвой утробе.

голова мертвеца,
сидящего передо мной,
в такт движения вагона
безвольно болтается на груди,
уставившись в пол незрячими глазами.
другой смотрит в окно,
но видит лишь черноту.
окна черны.
я затерян среди десятков,
сотен мертвецов,
но я один знаю страшную истину:
ВЫ ВСЕ ДАВНО УМЕРЛИ.
и тот факт,
что поезд мчит вас вперед
не меняет ровным счетом ничего.
вы – мертвецы.
вы умерли в тот самый миг,
когда ваши души оказались здесь –
в мире, населенном покойниками.
мертвецы говорят,
ходят,
роют землю,
сидят,
лежат,
не подозревая о том,
что мертвы.
никто вокруг не помнит
настоящую, истинную жизнь,
жизнь, когда сердце
разрывается от любви и ненависти,
от счастья безумного и горечи обреченного.
жизнь, которая каждую минуту,
каждое мгновение висит на волосок от смерти
и потому ценится,
как самое великое сокровище мира.
кто помнит о такой жизни?
о настоящей жизни?
о жизни, в которой душа
переполнена ужасом и восторгом,
нечеловеческой тоской
и звериной злобой?
а я помню.
один из тысяч.
миллионов.
и я хочу крикнуть что есть силы,
заорать бешенным воплем:

опомнитесь!
опомнитесь, люди!
ведь это – давно не жизнь!
вы все пребываете в аду!
я хочу крикнуть это.
я хочу.
но у меня нет сил.
нету сил.
но даже если случится чудо,
даже если я найду их,
даже если крикну,
чтобы прервать этот смертный сон,
это адское оцепенение,
чтобы разбудить,
чтобы вернуть к жизни,
даже если это случится,
мертвые уши не услышат меня.
потому и сижу я один.
молчалив
и печален.
изредка улыбаясь,
когда мимо проходит мертвый младенец
или мертвая старуха
гладит мертвых цыплят.

вы все давно умерли.
у вашего поезда черные окна.






(С)

[426x600]
.




выстрел
беззвучный выстрел
лоно твое прошил

красная
казнь
наслажденья



.