для тех, кто любит мрачное чтиво:

вышла в свет моя книга, фрагменты которой я выкладывал в своем дневнике

вот она

http://xmag.ru/products/30918.html

черный точильщик ножниц
он сидит одиноко
он смотрит в окно
на безлунную ночь
на темное время
на то, как дышит оно
в руках его ножницы

весь он одет в черное
черные ботинки, черные брюки
сильно поношенная
а местами протертая до дыр
свободная черная рубаха
его черные с проседью волосы
свободно падают на лицо
прикрывая слепые
белые, как молоко коровы, глаза

черный точильщик
пробует лезвия ножниц пальцами
затем, внимательно вслушиваясь
в мелодию острой стали
несколько раз клацает

раз, два, три, четыре, пять

кладет ножницы на стол
подходит к окну и резким движением
широко распахивает его

в тот же миг на точильщика
обрушиваются запахи улицы
запах цветущего под окном каштана
запах весенних трав
запах прокравшейся в тишине ночи
большой бесцветной собаки
запах широкой, протекающей за городом реки
запах пролетевшей в небе птицы
запах нежности из окна снизу
запах ночи

черный точильщик ножниц
втягивает всю эту немыслимую
сотканную из запахов мозаику
улыбается едва заметной
с легким налетом грусти, улыбкой
перевешивается через подоконник
и, оттолкнувшись руками
вниз головой летит
на брусчатый тротуар

спустя мгновение раздается громкий хруст
это череп черного точильщика ножниц
будто яичная скорлупа
раскалывается от удара о камни

его найдут только утром
когда самая ранняя птаха, дворник
станет подметать улицу

почему он сделал это?
станут спрашивать друг друга люди
да кто ж его знает, - будут отвечать одни.
другие только разведут руками.
а третьи скажут, что
он никогда не дружил с головой…

в это утро, утро смерти точильщика
из окна, что в доме напротив
не послышится нежное пение
девушки с именем, начинающимся на «с»
не послышится оно ни завтра
ни послезавтра
ни через неделю, ни через месяц, ни через год
ее пение больше не послышится никогда
но вовсе не потому,
что черный точильщик ножниц мертв
о, нет
но потому, что за месяц
до его загадочной смерти
она вышла замуж
и покинула отчий дом
впрочем, люди никогда не свяжут
два этих события
они видят лишь то
что на поверхности

Голубое…
голубое…
голубое…

голубой мир несется сквозь пространство и время…

вот посреди голубого моря возвышаются голубые скалы…
это голубой остров, где в голубом тумане, среди голубых ветвей,
в голубых гнездах спят голубые птицы…

голубой ветер тихонько покачивает голубые деревья…

в высокой голубой траве наперегонки бегают голубые львята,
а грозный голубой вожак, издавая ласковое голубое рычание,
ласкает молодую самку, нежно покусывая ее голубой загривок…

в голубой долине дымит кострами голубая деревня,
в которой живут голубые люди…
голубые пастухи пасут голубых овец…
а их голубые жены носят им голубое молоко и лепешки…

а вот голубой ребенок…
он кусает папу за голубое ухо и смеется…
а голубая мама смотрит на это и улыбается голубой улыбкой…

на голубом песке голубой юноша сжимает в объятьях голубую девушку…
он шепчет ей голубые слова, а она издает голубые вздохи…

а по голубой степи несутся голубые кони…
и от грохота их голубых копыт рождаются голубые молнии…

а вот на голубой горе стоит голубой монастырь,
где его единственный обитатель –
голубой монах - по ночам при свете голубой свечи
изучает голубые письмена…

на краю голубого утеса голубым закатом любуется голубой демон…
лицо его исполнено печали, ведь он полюбил голубую девушку, но та боится его…
и теперь его голубая душа разрывается от голубой тоски…

а голубой воин сражается с голубым чудовищем,
что выползло из мрачной и древней, как сам мир,
голубой бездны…

а вот и голубой бог…
его голубая кожа туго натянута над голубым миром,
словно кожа на барабане…
он смотрит вниз и в его голубом сердце горит голубой огонь –
огонь голубой любви…

я выглядываю в голубое окно и вижу голубые сумерки…
голубая тишина окутала улицы…

стена наконец покрашена…
я беру тряпку и вытираю голубые кляксы…

голубой мир исчез…

Что это? - спрашиваешь голубая ты.
Это конец, - отвечаю голубой я.

[699x662]

[700x681]

Между мной и тобой – бесконечность.
Бездна времени. Тьма расстояний.
Мы – два солнца из разных созвездий,
Две звезды из дальних галактик.

Если б мог я однажды ночью
Вызвать огненный ветер ужасный!
Чтобы сжег он и кожу, и мясо;
Чтобы плоть превратилась в пепел;

Чтобы с тихим и ровным шуршаньем,
Будто листья с ветвей осенних
Неуютной ветреной ночью,
Черной пылью с костей облетела;

Чтобы пыль эта темной птицей
Взмыла в воздух прозрачный полночный;
Чтоб летела быстрее мысли
Выше туч, выше гор, выше неба,

Сквозь печальный космический сумрак,
Мимо дыр прожорливых черных
Много месяцев, год за годом -
На планету твою, колдунья;

Чтоб летела над морем, над лесом,
Над заснеженной белой степью,
Над озерами, над болотом,
К твоему жилищу родному…

И упасть к ногам твоим нежным
На холодную влажную землю;
Мертвым порохом лечь пред тобою,
Стать дорогой твоей и тропою;

Прикоснуться к твоим подошвам;
Зацепиться жалкой пылинкой;
Чтоб ходила по мне, чтоб топтала,
Танцевала колдунские танцы;

Чтобы утром, устав, обессилев,
Ты во сне фантастическом странном
Улетела бы к той планете,
Где остался скелет мой белый…

Ты б веночком украсила череп;
А, стянув с мизинца колечко,
Мне б на палец его надела,
Обручившись со мною на веки;

Прикорнула б к моим коленям;
Улыбнулась счастливой улыбкой;
И забылась глубокими снами…
(сон во сне – бывает ли это?)

А проснувшись в своей постели,
Услыхала бы голос отцовский:
-Где кольцо твое, милая дочка?
-Потеряла, - ответишь смущенно.

_____________________________________


Между мной и тобой – бесконечность.
Бездна времени. Тьма расстояний.
Мы – два солнца из разных созвездий,
Две звезды из дальних галактик…

[699x325]

[638x699]

Мое лицо под маской волосатой –
Сегодня долгожданный маскарад.
Надену ли ее опять когда-то?
Мое лицо под маской волосатой…

Я маску эту нацепил, играя.
Пока я в ней, не смогут опознать
Меня ни братья, ни сестра родная,
Ни тетка, ни отец, ни даже мать.

Какая бесподобная забава!
Трепещет сердце… кругом голова…
За каплей капля в рот течет отрава…
Какая бесподобная забава!

Смогу ли описать я это счастье?
Имен так много у игры моей:
Порок, Бесстыдство, Нежность, Сладострастье…
Смогу ли описать я это счастье?

Сегодня ночью я игрив и весел -
(сверкает в небе лунное кольцо)
Сокровище твоих пушистых чресел,
Как маску, надеваю на лицо!

В ночь перед отъездом мужа она нежна с ним, как никогда: в каждую ласку, в каждый поцелуй она вкладывает столько любви, нежности и страсти, словно завтра он отправится не в короткий трехдневный поход, но на далекую и долгую войну с маврами. Останься! Останься! Останься! Останься! Она умоляет его. Она хватает его за руки: пусть себе живет – она ведь ничего плохого не сделала! Не сделала, так сделает, отвечает он. Смогу ли я спокойно спать, зная, что где-то неподалеку топчет землю приспешница нечистого? А если однажды она украдет нашего ребенка или нашлет порчу? Или напустит мор? Что тогда?

Я уложила девицу рядом с тобой и принялась стягивать с нее одежду. Лисья шубка. Платье зеленого бархата. Нижняя рубаха. Теплые пантолончики. Чулки. Сапожки. Ее тело оказалось белым и чистым. Душистым. Я нюхала его и никак не могла понять, чем оно пахнет… что-то заморское… ничего подобного я никогда в жизни не нюхала… я бы хотела пахнуть так же… а тут живешь в грязи и холоде, как собака, и каждый, кому не лень, норовит обидеть.

Приложив ладонь к ее животу, я ощутила, что в этом чреве зреет новая жизнь. Клубок затягивался все туже. Ты ведь не думаешь, дорогуша, что эта крохотная ящерка внутри твоего живота разжалобит меня? Никогда не могла понять, отчего вы, люди, придаете этому кусочку плоти такое серьезное значение, а женщину, вытравляющую из своего чрева эту занозу, называете детоубийцей… я смотрю на это иначе. По-моему, то, что женщина носит в себе, принадлежит ей одной… ни богу… ни дьяволу… ни кому бы то ни было еще… только она может решать, как этой штучкой распорядиться: вытравить, задушить в ляжках, утопить уже после появления на свет или же дать ему жизнь, взрастить, воспитать. Права женщины на то, что порождает ее нутро, безграничны. Думать иначе – величайшая глупость. Вот я и спрашиваю: ты же не думаешь, что этот крохотный розовый лягушонок остановит меня?

Шубка. Платье. Кольца. Перстни. Браслет и бусы. Все они перекочевали с ее тела на мое. Сапожки немного тесноваты, но это ничего – разносятся. Так, так, так… где-то тут у меня завалялась пудра и губная помада… ага, вот они! Сделав последние несколько штрихов, я извлекла из сундука услужливое зеркальце (я ль на свете всех белее, всех румяней и милее?) И устремила взор вглубь стекла. Из зазеркалья на меня смотрела не просто красавица, но благородная особа. Случилось самое настоящее волшебство: облезлая, потрепанная, блеклая дамочка в одночасье превратилась в яркую, облаченную в меха и бархат модницу!

Она устремляет в окно печальный взгляд, говорит, что у нее дурное предчувствие, что случится что-то очень нехорошее. На что он отвечает, что у женщин всегда дурные предчувствия, а мужчины идут в бой и побеждают. После чего кладет ладонь на еще ровный, но уже таивший в себе зачатки новой жизни живот. Не печалься, душа моя, говорит он, смахивая с ресницы девушки дрожащую слезу, ты и глазом не успеешь моргнуть, как я вновь окажусь в твоих душистых объятьях. Он целует жену во влажную от слез щеку и выходит вон.

Немного покрутившись перед зеркалом (в конце концов, я тоже женщина), я отправилась на прогулку. Хлеставший в лицо ветер и снег ничуть не смущали меня – я представляла себя знатной девицей на выданье, за которой, словно псы за текущей сукой, тащатся молодые маркизы и бароны, а я, задрав нос, прогуливаюсь, не обращая на них ни малейшего внимания. Вся в себе… такая неприступная… такая неотразимая… ни дать, ни взять – королевна… сказать по правде, несмотря на все те лишения, которые я постоянно испытываю, к которым давно уж привыкла, мне нравится моя жизнь. Свобода этого стоит. Но иногда так хочется побыть богатой, пожить в удобстве и роскоши… в окружении слуг и красивых вещей… иногда так хочется… хотя бы чуть-чуть. Что вы сказали, барон? Свидание? Завтра? Ах, нет! Завтра никак не могу – я должна навестить больную тетушку… бедняжка, у нее такая жуткая подагра…

Через час-другой эта забава мне прискучила. Вернувшись в дом, я, точно заботливая паучиха, принялась укутывать ее в свои обноски. Так… теперь застегнуть вот здесь… Прощайте, мои худые стоптанные сапожки! Вы служили мне верой и правдой… что вы говорите? Великоваты? Ничего страшного. А теперь – вуаль… А знаете, милочка, из вас получилась бы очень даже приличная ведьма!

Отъехав от замка на расстояние трех полетов стрелы, он останавливает коня, разворачивается и смотрит на замок. На одной из башен различает крохотный силуэт той, что окружила его нежностью и заботой. В груди же у него так щемит, словно он отлучается не на два-три дня, а на веки вечные. В тот же миг он дает себе клятву, что это будет самая последняя ведьма, которую он отправит на тот свет. Он машет жене рукой, поворачивается к замку спиной и вонзает шпоры в конский бок. Но!

Я бы никогда не прибегла к этой мере, если бы ваш супруг не был столь непреклонным, приговаривала я, подхватив девушку под мышки и подтаскивая к тому месту, где три дня назад сама была на волосок от смерти. Ну, скажите на милость: чем я ему помешала? Читать далее...

Не спуская с ведьмы глаз, чтоб не вздумалось ей выкинуть какой-нибудь дьявольский фокус, он опирается на меч и погружается в раздумья. Почему, думает он, вам, ведьмам и колдунам не живется, как всем? Чем не угодил вам милостивый боже. Чем вас приманивает враг рода человеческого? Какие блага кроме радости чинить зло сулит? Неужели не страшна вам геенна огненная? Неужели не боитесь муки посмертной? Зачем живете в тени рогатого? И с чего все начинается? Кто к кому идет первым? Вы к нему? Или он к вам? У нас есть все, оружие, храмы, богатства, а главное – люди. А у вас? Что есть у вас? Ничего. Обреченная на истребление и вымирание горстка разрозненных одиночек. Нищие, темные, вы верите в вами же выдуманные предрассудки. Люди боятся вас, трепещут перед вами… но на самом деле вы не способны защитить даже себя. На что надеетесь? - ведь вас так мало, так ничтожно мало. А нас так много. И с каждым годом, благодаря таким, как я, вас становится все меньше и меньше, а нас, добрых христиан, все больше и больше. Сколько таких, как ты, я отправил «на покой»? Не сосчитать …

Если бы ты знал, что в тот день твоя судьба переломится как ветка в моих руках, ты держался бы от меня на расстоянии пушечного выстрела. Но ты этого не знал. Как не знал и того, что свой удар я нанесу в тот миг, когда ты будешь ждать меньше всего. Как не знал и того, что небеса и ад уже начали меняться своими местами. Не для всех… для тебя.

Завораживающая картина. Поздняя осень. Почти зима. Морской берег. Унылое серое небо. Холодный рваный ветер. Первый снег припорошил стылую землю. На морском берегу стоят двое – он и она. Он - доблестный рыцарь… белая кость… голубая кровь. Она – невеста дьявола… ведьма… черное сердце… дурной глаз. В его руках – обоюдоострый меч. В ее – не достойная внимания безделица, сухой ивовый прутик (тот самый, что стоял у двери, и который она едва успела схватить). Он – палач. Она – его жертва. Он думает о боге. Она… да кто ж ее разберет… его красивое, мужественное, закаленное походами и войной лицо открыто небу и ветрам. Ее – сокрыто густой черной вуалью. Уродство всегда прячется от людских глаз.

Но на самом деле все это – море, берег, снег и ветер - декорация, которая не имеет никакого значения. Единственное, что по-настоящему важно – что в какой-то момент ведьма говорит: замри! – и ломает ветку пополам.

Отбросив сломанную ветку в сторону, я повернулась к тебе лицом. Подошла. Заглянула в твои усталые серые глаза. Погладила по седеющим волосам. Зря ты так со мной. Видишь, ты и глазом не успел моргнуть, как все перевернулось с ног на голову, и ты сам оказался в полной моей власти. Теперь я могу выпустить из тебя кровь или кишки. При этом ты не издашь ни звука. Не шелохнешься. Не дернешься. Могу вырвать твои глаза и сердце. Могу утопить или отрезать голову, как это собирался сделать ты... Но я предпочитаю кое-что другое… в тебе так много силы и здоровья, а я так голодна…

Он не шелохнулся, ни когда она разжимает его пальцы, чтобы вытащить меч из его рук, ни когда, подхватив под мышки, тащит в свое логово. Он превратился в огромную, закованную в железо куклу. Куклу с горячим бьющимся сердцем. С равномерным, как у спящего, дыханием. С распахнутыми глазами. Куклу, не способную ни видеть, ни слышать, ни чувствовать, ни тем более шевелиться. В куклу, чья судьба находится в руках того, кто ею играет. Втащив его в дом, она ставит его поближе к очагу, выходит на улицу, подбирает с земли медвежью шкуру, возвращается, подкидывает в горящий очаг побольше дров, раскидывает шкуру у самого огня, укладывает «куклу» на нее, раздевается и принимается за дело…

После того, как, стянув с тебя доспехи, шерстяную и льняную рубахи, я приспустила твои штаны, моему взору открылось зрелище, от которого внутри у меня все сжалось. Ну, наконец-то! А то в последний раз, года два назад, мне попался один… сам здоровенный детина, а достоинство у него крохотное, как у юнца. Не достоинство, а сплошное недоразумение.

Я не спешила. Я растягивала удовольствие. Я долго рассматривала твоего «зверя». Любовалась. А потом уложила голову тебе на живот и твое «чудовище» оказалось прямо перед моим лицом. С невыразимой нежностью я ласкала его кончиками пальцев, теребила густые заросли в самом низу живота и предавалась мечтам о том, что когда-нибудь и в моей жизни появится тот, а может быть, та, кому я смогу подарить всю нежность моего тела и весь огонь моей изболевшейся от одиночества души.

Никогда тебя не обижу, говорит он девушке, стань же законной моею супругой и матерью для наших детей! А она, глядя в его спокойные, честные, исполненные отеческой нежностью глаза, и ничуть не усомнившись в искренности его слов, соглашается. Через год играют свадьбу. А спустя несколько месяцев, она говорит, что под сердцем у нее зародилась новая жизнь.

Семя мужчины – квинтэссенция мужчины, хочешь понять его душу, выпей его семя… твоя душа мне понравилась, но мы с тобой – смертные враги. И вовсе не потому, что так хочется мне. Это твое решение. И я не Читать далее...

Сейчас, когда я смотрю на черные волны, которые беспокойное море гонит к берегу, мне кажется, что все случившееся – всего лишь сон, странный сон, который приснившись однажды, навсегда врезается в память и остается с тобой до конца твоих дней.

Еще я думаю о том, что ты никогда не узнаешь ни моего имени, ни моего возраста. Не узнаешь моих привычек и слабостей. Не узнаешь, о чем я мечтаю перед сном, что я люблю больше всего на свете, а что ненавижу, на что я способна, а чего не сделаю никогда и ни за что. Ничего этого ты уже никогда не узнаешь. Почему? Потому что в тот день, день, когда все началось, ты сделал то, чего не должен был делать никогда и ни за что…

------------------------------------------------------

В тот тоскливый ноябрьский день дул колючий порывистый ветер. Темные тучи клубились над морем. Вот-вот должен был пойти снег. Изнемогая от скуки, я решила прогуляться по морскому берегу. В моей груди теплилась надежда найти что-нибудь из тех редких, но подчас удивительных даров, коими порою балует нас море. В последний раз, например, мне повезло найти башмак с серебряной пряжкой (вот она, украшает мой пояс), а до этого – странную книгу, начало у которой – вот потеха! – в конце, а конец – в начале, страницы которой были испещрены невиданными знаками. Я и раньше слыхала, что на другом краю света есть страна, где книги пишут задом наперед, но думала, что это наглые враки, теперь убедилась: нет, не враки.

Я долго бродила вдоль кромки прибоя, внимательно вглядываясь во все, что попадалось на моем пути, но увы, ничего кроме обломков кораблей и лодок, веток да кое-какого рванья мне найти не удалось. С чувством легкой досады я вернулась в дом, разделась, переобулась и уже собиралась растопить очаг, как вдруг в груди ни с того, ни с сего шевельнулось чувство тревоги. Я насторожилась. Я прикрыла глаза. Я спросила свое сердце: что это? И сердце ответило: незваный гость. Красивый, как бог и опасный, как преисподняя. Берегись!

Я вышла из дому. Ноги мои ноги, ну-ка дайте ответ: с какой стороны ждать гостя? Я закрыла глаза и стала вращаться вокруг своей оси. Круг… еще один… и еще… но вот ноги мои прирастают к земле, словно стволы деревьев – ни шагу в сторону. Я открыла глаза и устремила взор к самому горизонту. Ты придешь оттуда. Ты уже близко. Я знаю. Я чувствую. Глупая чайка взмыла в небо с острого камня. А вот и гость. Всадник.

Это был ты. В руках ты сжимал копье, на самом конце которого трепетала на ветру орифламма белого цвета. Белый… цвет невинности. Цвет чистоты. Цвет легких облаков. Цвет снега. Цвет свадебного платья. Цвет молчания. В твоих руках было копье, на самом конце которого трепетала на ветру орифламма белого цвета. Что это? Знак? Добрый ли?

Свою жизнь он посвятил борьбе за веру Христа. Приняв участие не то в двух, не то в трех крестовых походах, и отправив на небеса не одну сотню еретиков, мавров и колдунов всех мастей, он возвращается в стены родного замка живой и невредимый. Только голова - почти седая, это в сорок-то лет, а некогда горевшие огнем истовой веры глаза стали спокойными и как будто уставшими…

Не зная, что от тебя ожидать, я решила понаблюдать за тобой. Когда ты вошел в мое жилище, я делала то, что сделала бы на моем месте всякая порядочная ведьма – тихонько сидела в уголке и отводила тебе глаза. Ты постучал, но не дождавшись моего «войдите», осторожно открыл дверь. Вошел. Распрямился. Ты оказался даже красивее, чем я ожидала. Слишком красив. Слишком статен. Высокий. Темноволосый. Аккуратная бородка. Закаленное непогодой и трудностями лицо. Ты не из тех, кто, унаследовав фамильный титул, натягивает доспехи и строит из себя героя. Ты настоящий. Тертый калач. Воин. Рыцарь.

Ты извлек из сумы огарок свечи, затеплил от уголька в очаге и стал осматривать мое скромное жилище. Словно искал что-то. Вглядывался. Щурился. Не то… не то… опять не то… когда же взор твой упал на полку с человеческим черепом, ты странно хмыкнул. Хм! Говорят, ведьмы умеют читать в сердцах людей – это чистая правда. Но когда сердце твое замирает от любовного томления… какое уж там? Сейчас я понимаю, что значило твое «хм», но тогда… я словно ослепла, сделалась глупой и доверчивой.

Как я уже сказала, все это время я сидела в темном уголке, тихо наблюдая за тобой. Но ты не видел меня. Из всех колдовских трюков этот - мой любимый. Знал бы ты, как это будоражит – находиться у человека прямо перед глазами и ждать, когда он посмотрит сквозь тебя. Посмотрит, но ничегошеньки не увидит, словно ты – пустое место: воздух или туман, или ночная мгла. В такие мгновения сердце мое радостно екает, а в ногах появляется щекочущая слабость.

Ты вышел. А я еще долго, сидела неподвижно, словно кукла, в темном углу. Нет, я не боялась, что ты вернешься, но мне хотелось как можно дольше наслаждаться возникшим в душе чувством. В груди у меня вместо сердца была трепещущая в силках птичка. Сойка или воробей. Мое истосковавшееся по приключениям сердечко билось бойко и горячо - от опасности, от Читать далее...

Смотреть это видео

белый…
это луна и звезды
и снег вокруг затерянного
в чертовой глуши дома
это зубы твои
и кожа твоя
а еще спрятанные
в земле твоей плоти
белые корни костей

красный…
это твой рот
твои жадные до поцелуев губки
твои нежные с прожилками вен соски
твоя кровь
а еще твое желание
пожрать меня
своей голодной волосатой пастью

черный…
это окружающий нас мрак
твое колдовское сердце
травы твоих волос
расширенные зрачки
треугольник внизу живота
а еще черный гроб
в который ты ложишься
притворяешься мертвой
и с нетерпением ждешь
моего появления

белый. красный. черный
вот они, три цвета
три волшебных цвета
которыми я рисую
картину игры
нашей игры
твоей и моей

разве она не прекрасна?

Смотреть это видео

Смотреть это видео

[255x431]
ночь. тишина затопила углы,
лестницы, стены
в небе холодном нет ни звезды
это измена

в комнате мрак - выколи глаз,
хуже не станет.
сердце мое, больная герань -
вянет

долго мечтаю, глаза опускаю
в небо
вот бы признаний сладкую стаю
мне бы

вот бы разделся в комнате темной
смежной
вот бы шепнул: «здравствуй, родная»
снежно

вот бы скрутил, выстрелил белым
залпом
чтоб захлебнулась: где же ты был,
папа

[271x697]
я повешусь, поверь
у тебя на глазах
чтобы сердце твое
захлебнулось от боли

я повешусь, поверь
на твоих волосах
чтобы мысли твои
стали черною молью

чтоб глодали они
твоей совести мех
чтобы губы твои
позабыли про смех

чтоб забыли про пищу
твое чрево и рот
чтобы мной подавился
небесный урод

Оживи меня.
Я – застывшая глина в остывшей земле.
Оживи меня,
Кровью, стеблем жасмина, пентаклем в золе.
Оживи меня.

Чтобы руки плескались, как крылья в ночи.
Растолкай же меня, зарычи, закричи.
Заклинанием страшным голос сорви.

Оживи меня. Оживи меня. Оживи.

Оживи меня.
Окропи мою рану живою водой.
Оживи меня.
Поцелуй. Обними. Колыбельную спой.
Оживи меня.

Но опять в полпути замирает ладонь…
И в последней агонии бьется в печке огонь…
И луна за окошком как будто в крови…

Оживи меня. Оживи меня. Оживи.

Оживи меня.
Я – холодная кукла в холодных шелках.
Оживи меня.
Расскажу поминутно и про страсть, и про страх.
Оживи меня.

Мне шепнула листва, что в осеннюю ночь
Ты задуешь свечу и отправишься прочь,
И уже не вернешься, зови – не зови.

Оживи меня! Оживи меня! Оживи!

Не жалей мою душу, не жалей мою плоть.
Оживи!
Все запреты нарушив, можешь бить и колоть.
Оживи!

Можешь руки крутить, рассекать резаком,
Тетивою душить, прижигать угольком…
Все, что хочешь! Но только… мои стены взорви.

Оживи меня. Оживи меня. Оживи.

мой таинственный гость – раскат грозовой
дробь дождя в небольшое оконце
танец черного ветра с бездыханной луной

ожиданьем зовется

мой таинственный гость – сонной птицы испуг
стук копыт по тропе осторожных
серебристый клинок, чуть изогнутый лук

устоять невозможно

мой таинственный гость – это тень на стене
сизый шрам на изломе плеча
запах крови и пота наяву и во сне

поцелуй сгоряча

мой таинственный гость – сладкий вздох на устах
жаркий шепот. и слабость. и сила
без замаха удар прямо в пах. прямо в пах

раскаленное шило

мой таинственный гость – это шпоры в бока
темный плащ, обещанье вернуться
плети стон, на эфесе рука

сухожилия рвутся

мой таинственный гость – одинокая ночь
бесконечные взгляды на звезды
бриллиант-метеор, улетающий прочь

и улыбка сквозь слезы