Если вы нахамили тому, кто никак вам не ответил, то, наверное, вы далеко пойдёте, добьётесь всего, станете большим важным начальником, будете помыкать всеми вокруг и наслаждаться собой, и завершите свой век в богатстве и величии. Если же ваши планы не осуществятся, не предавайтесь унынию и не кляните судьбу. Разыщите того человека, которому вы когда-то нахамили и попросите у него прощения. Он обязательно простит вас, если сможет вспомнить кто вы такой.
Однажды ночью собрались в самом тёмном месте страхи, решили повеселиться, испугать кого-нибудь. Только начали искать подходящего человека, как смотрят: один человек сам к ним подходит. Спрятались они хорошенько в засаде, ждут, чтобы ближе подошёл.
И только он подошёл, как выскочили они отовсюду, набросились на него. Заметил их человек, начал каждого разглядывать – внимательно так. Потом вздохнул, встал на колени и вокруг себя в потёмках руками по земле водит. Страхи от удивления забыли, зачем собрались, спрашивают человека: «Что случилось? Может, помощь нужна? Ты что: нас не боишься, что ли? Или не узнаёшь?»
«Да, как вас можно не узнать? Узнал, только собрался хорошенько испугаться, вас порадовать, как понял, что страх потерял. Вот, ищу теперь… Куда он подевался? Вы не видели?»
«Что за ерунда такая? Как это – потерялся? А как он выглядит?»
«Мой-то страх лучше всех выглядит. Во-первых, он мой. Во-вторых, красивый. Глаза огромные. Волосы торчком. Голосище за версту слышно. Найдёте – сразу узнаете». Начали они вместе потерю искать. Долго искали. Всю ночь до самого рассвета. Очень старались. Всё облазили. Не нашли. Наступил рассвет, и улетучились ночные страхи.
Стоит человек, смотрит, как солнышко просыпается, и смеётся. Не терял он ничего. Не было у него никакого страха. Сказки всё это.
Что случилось? Ну-ка, цыц!..
Кто в окно и в дверь стучится?
Что за крендель эта птица?
С чьих нечитанных страниц?
Или пара снегирей
Сумасшедших от мороза?
Иль упрямца Берлиоза
Тень сквозит из-под дверей?
И опять всё тот же звук
Жуткий, еле уловимый,
Как ничем необъяснимый
С детства памятный испуг…
Что случилось? Кто бы знал
И за всё на всё ответил...
За окном - тревожный ветер
И пропущенный финал.
Однажды на человека напала тоска. Терпел он её недолго: написал заявление и подал жалобу на тоску в местный суд.
«Верховному судье от потерпевшего Жалоба. Вчера среди бела дня на тропинке возле кладбища на меня напала тоска. Ею мне были нанесены многочисленные психические травмы, последствия которых до конца ещё неизвестны. Размер морального ущерба подсчитывается. Нападение было столь внезапным, что особых примет я не разглядел, но предположительно – тоска была маскировочного зелёного цвета. Живёт, по слухам, в норе возле тропинки. Прошу разобраться и принять меры. Подпись: Человек. Дата: сегодняшняя».
Выехали на поимку тоски. Долго отлавливали. Тоска отбивалась, выскальзывала из рук, кричала, что не виновата, что он сам на неё наступил, когда она мирно грелась на солнышке возле норы. Не помогло. Схватили, привязали к палке о двух концах и приволокли в суд.
Увидел человек тоску, в каком она теперь положении, пожалел её, забрал свою жалобу, извинился перед всеми и попросил отпустить тоску. А пока её отвязывали да отпускали, человек принёс ей букет цветов. Увидела тоска букет, застыла от удивления и вся расцвела. Нет больше тоски, а дерево счастья – есть.
СПАСИБО ТЕБЕ
Сегодня я создал для вас страницу СПАСИБО ТЕБЕ. Вот её адрес https://www.facebook.com/spasibo21/# . На этой странице вы можете поблагодарить другого человека за Доброе Дело. Приглашаю всех моих друзей . И друзей всех моих друзей - тоже. У каждого есть кто-то, кого он не успел или случайно забыл поблагодарить.
Что за фамилия такая – Свиридок? Что за птица? Откуда взялась она, похожая корнесловием своим то ли на свиристелей, то ли на нежную свирель? Впрочем, когда я впервые увидел человека с такой фамилией, то ничего общего с ними в его облике не заметил. Коренастый профиль, хрипловатый голос, мужественное, обветренное лицо человека, много чего повидавшего на своём веку, но не сломленного, имеющего собственную непоказную, но весомую гордость.
Свиридку вечно нужны были от нас карты местности: то одной, то другой, то третьей. Ну, зачем они заместителю начальника центральной инженерно-технологической службы солидного газодобывающего предприятия? Какое ему до них дело? Сиди себе в тепле кабинета диспетчерской и координируй трудовые массы издали. А куда что везти по дорогам и без дорог, и где что находится – пусть другие службы разбираются. Дери с них три шкуры, сваливай на них все неудачи и живи припеваючи.
Нет, же. Это не про Свиридка! Ему каждое место на земле, где планировалась работа, нужно было знать досконально! Кстати, о фамилии его я всё-таки кое-что узнал. Она одного корня со Свиридовыми, происходящими от имени Спиридон. Есть предположение, что это имя имеет греческие корни и переводится как «надежный». Вот это - о нём. Геннадий Николаевич Свиридок - надёжный человек. Проверено. И не раз.
Случилась у нас беда – не беда, но, в общем, недоразумение: застрял далеко в тундре посреди вьюжной полярной ночи вездеход с молодыми геодезистами. Кое-как дозвонились они: своими силами не выбраться. Неужто, МЧС на ноги поднимать? Выручил Свиридок: за пару часов раздобыл другой вездеход, в соседней организации. Договорился и с командой добровольцев, поехавших вызволять наших ребят. Всех вытащили. Кто рассказал о том случае? Никто не рассказывал. Просто в той команде я был за штурмана, потому и знаю, как оно было.
Помню, как летели мы с ним в далёкую снежную заполярную глушь. Поздняя осень. Самый конец октября. А в Заполярье – в это время уже студёная зима, да, и само дневное время – короткое. Потому у вертолёта – четыре бака с горючим: два снаружи и два внутри салона. Садиться на дозаправку некогда: быстро темнеет. И в вертолёте рассаживались ещё по утренней темноте: кто успел позавтракать, а кто спросонья ничего не успел. Лететь – несколько часов в одну сторону, а столовых в дикой безлюдной тундре для нас никто не предусматривал, естественно. Ну, летим, дремлем, дожидаясь посадки в отдалённых местах. Свиридок загадочно смотрит на всех, выкатывает откуда-то из-за дальних металлических кресел запасное вертолётное колесо, накрывает его листом фанеры ( где высмотрел?) достаёт из своей поклажи разную ароматную тёплую снедь, затем термос с горячим чаем и приглашает всех пассажиров к импровизированному столу. Некоторые стеснялись, но в итоге все с удовольствием позавтракали. Конечно, у кого-то был с собой перекус, но вот так, чтобы не на одного только себя, а на всех заранее с собой взять покушать, такое предусмотрел только он – наш Свиридок, человек ответственный и знающий о разных дорожных трудностях не понаслышке. Поездки, организованные им, обычно проходят без особых осложнений. Промокшим или голодным никого не оставит, унылых - подбодрит добрым словом. Да, и с юмором - крепко дружит. С ним в пути не заскучаешь.
Работает у нас Свиридок с девяностых годов прошлого века. Правда, был период, когда сманили его на другое предприятие: заработком или должностью, не важно. А важно, что вскоре заскучал он на новом месте по прежним товарищам и вернулся. Многие знают Свиридка, но и он многих своих коллег помнит, не забывает и тех, кого уже никогда не будет рядом. Вот с какой душевной теплотой и болью вспоминал он о нашей сотруднице Надежде Анатольевне Краснопёровой: «Познакомился я с ней в 1998 году. Тогда проходило становление предприятия. Часто приходилось «вечеровать» на промысле. Мой ребёнок и дети Надежды Анатольевны ходили в один садик. И я нередко просил забрать ребенка из садика до моего приезда с площадки. Никогда не было каких-либо возражений или отказов. Это был человек с большой буквы, женщина, мать и высококлассный специалист. Обладая высокими человеческими качествами: отзывчивостью, порядочностью, доброжелательностью, уважительным отношением к людям, – Надежда Анатольевна пользовалась заслуженным авторитетом и уважением в коллективе».
Год назад на торжественном собрании по случаю профессионального праздника вручали ему благодарность от губернатора Ямало-Ненецкого автономного округа. Стоял он перед всеми с текстом губернаторской благодарности в руках смущённый какой-то, угловатый, как школьник, не то, что на привычном морозе да с ветром в лицо… И стоял возле него с такой же наградой его товарищ, кстати, тоже с удивительной фамилией – Муся Алексей Иванович, начальник смены центральной инженерно-технологической службы.
Что означает эта фамилия, как и с какого языка переводится – понятия не имею, но человек Муся – замечательный. И тоже надёжный.
С ним носились мы однажды в вертолёте над едва начинающей зеленеть, с
Когда в одном случайном из миров,
Объятых вихрем вечностей мгновенных,
Среди иных бесчисленных вселенных,
Как бытием ниспосланных даров,
Случилась жизнь, а с нею – ты и я,
Нам с первой встречи истина открылась:
Мы будем вместе, что бы ни случилось,
И здесь, и там, за бездной бытия!
С книгами Эльдара Ахадова можно ознакомиться на сайтах его книг. Там же одним кликом можно перейти на сайты книжных магазинов и приобрести заинтересовавшую вас книгу в электронном или бумажном виде.
“Кругосветная география русской поэзии” – для всех, кто неравнодушен к истории российской словесности, к путешествиям и познанию дальних уголков своей страны и всего мира… Книга, представляет собой уникальную географическую карту впечатлений, созданную стихами и прозой русских поэтов, странствовавших по земному шару в течение последних трёхсот лет. Художественные достоинства стихотворных произведений, посвященных впечатлениям их авторов от увиденного во время путешествий (раздел «Мир глазами поэтов»), гармонично дополнены информационно-познавательной, историко-культурной составляющей: прозаическим повествованием второй части книги («Карта впечатлений»). Книга знакомит читателя с произведениями, посвященными путешествиям и созданными классиками нашей литературы: Пушкиным, Дельвигом, Баратынским, Тредиаковским, Бальмонтом, Брюсовым, Буниным, Набоковым, Пастернаком, Мандельштамом, Гумилёвым, Есениным, Цветаевой, Тарковским, Бродским и десятками других всемирно известных русских поэтов…
https://ridero.ru/…/krugosvetnaya_geografiya_russkoi_poezii/
“Кельtский пантеон” – поэтическое сказание о древних духовных традициях кельтского народа, населявшего несколько тысяч лет пространства Европы — от Австрии до Ирландии. В стихотворной форме в книге отражены мифологические представления континентальных и островных кельтов.
https://ridero.ru/books/keltskij_panteon/
“Тайны Пушкина” - книга посвящена жизни и творчеству великого русского поэта. Наряду с анализом некоторых секретов творческой лаборатории Александра Сергеевича в книге на основании малоизвестных фактов его биографии рассмотрены гипотезы истинных причин драматических событий последних дней его земного бытия, нашедшие отражение в отдельных статьях Ахадова и в его пьесе «Вызов».
Когда-то, уже давным-давно, жили в Баку два товарища, два ровесника: Ильяс и Гурген. Ильяс был деревенским азербайджанцем из старинного села на берегу реки Куры, а Гурген – родился жителем города, в котором и вырос. После окончания школы Ильяс приехал в Баку и поступил в институт одновременно с Гургеном.
Очень они разные были. Ильяс – молчаливый, сосредоточенный, слова лишнего не вытянешь, говорит тихо, а Гурген – шумный, громкоголосый, юморной, без шутки минуты не проживёт. Но сдружились они как-то сразу, с первого дня, пока экзамены вступительные сдавали. Именно Гурген был первым, кто показал Ильясу самые красивые места приморского города, который знал с детства, что называется «с закрытыми глазами». И в общежитие их поселили в одну комнату. На студенческую стипендию особо не пошикуешь, жили скромно, всем, что есть, делились друг с другом: и хлебом, и нитками, если что-то подшить надо было. И с девушками вместе знакомились, и женились почти одновременно. И квартиры от завода в один год получали. И дети у них почти одновременно на свет появились: у Ильяса – сын, у Гургена – дочка. Потом у Ильяса – опять сын. У Гургена – опять дочка. И в третий раз – то же самое.
Приходит Гурген с женой в гости к Ильясу, просит того на гитаре сыграть, тряхнуть студенческой юностью. Ильяс поручает своей жене принести ему ту самую гитару и играет, а Гурген поёт, громко поёт, совсем неправильно, но зато жизнерадостно: «Мы с тобой два берега у одной реки-и-и!». И все смеются, понимая, что пусть и неправильно, но ведь от всей души. Потом, уже без гитары, за столом с чаем и сладостями пели поочерёдно оба. То Ильяс – на азербайджанском напевал «Сары гялин», то Гурген – по-армянски «Ов, сирун, сирун». И ещё, и ещё песни вспоминали. Подолгу сидели.
Приходит Ильяс в гости к Гургену, просит того шахматы достать. Гурген достаёт шахматную коробку, они расставляют фигуры и начинают партию. А жена Гургена тут же приносит шахматистам ароматный чай в стаканах-армуды. И, обязательно, - сахарницу с кусочками наколотого щипцами крепкого сахара. Ильяс долго думает над каждым ходом, у Гургена терпения не хватает, он делает ошибку, потом вторую и, наконец, сдаётся, шумно, но как-то по-доброму, возмущаясь медлительностью соперника. А тот, довольный такой, смеётся в ответ. Потом они начинают обсуждать нюансы всесоюзного чемпионата по футболу. Один – болеет за «Нефтяник», другой за «Арарат», но за сборную переживают и болеют оба одинаково…
Прошли годы. Наступили странные тяжкие времена. В городе стало тревожно. Появились беженцы из дальних горных азербайджанских деревень – голодные, жалкие, бесприютные, с детьми, одетые кое-как, некоторые – со следами побоев. Вскоре начались погромы городских армян. Пролилась невинная кровь. Всюду чувствовалось незримое присутствие смерти.
Однажды поздно ночью в квартиру Ильяса кто-то тихо, но настойчиво постучал. «Странно» , - насторожился Ильяс, – «Звонок же работает. Почему стучат? И почему так тихо?» Жена проснулась и встала, чтобы открыть дверь, но Ильяс решил сделать это сам. За дверью стоял Гурген, бледный, как полотно. За его спиной виднелись его плачущая жена в ночной сорочке и наспех накинутой шерстяной шали и три испуганные дочки. Гурген и Ильяс посмотрели друг другу в глаза. Обоим всё было ясно. Ильяс знаком пригласил несчастных в дом. Следующие два месяца пятеро армян жили в семье Ильяса. На улицу не выходили. Жена Ильяса готовила им еду вместе с женой Гургена. Ильяс делился с ним всем, что было в доме, так же, как они оба делали это в юности, когда жили в общаге.
Эта история закончилась вроде бы благополучно. Гурген и его семья не пострадали, окольными путями им удалось выехать в Ереван. Но Гурген был бакинцем до мозга костей и не смог привыкнуть к новым местам обитания, он очень изменился, перестал шутить, начал часто и серьёзно болеть, и, однажды, не проснулся: может, вспомнил во сне свой Баку и… сердце остановилось.
Когда Ильясу сообщили об этом, он молча вышел на балкон, закрыл за собой дверь и не выходил несколько часов. Плакал ли он там в одиночестве или просто не мог говорить, об этом никто теперь не узнает. Нет больше Ильяса. Он ушёл вслед за своим другом туда, где уже никто и ничто не помешает их вечной дружбе и любви к той мирной добродушной жизни, о которой когда-то пели они оба на своих родных языках.
Поздравляю тебя с отличной новостью! Только что на совещании принято решение, касающееся лично тебя. Тебе присвоено почётное звание лучшего работника нашего предприятия. Решение принято единогласно! Ты давно достоин этого. Ты действительно лучший из лучших!
- Спасибо. Даже смутился, честное слово. Так приятно.
- Мы очень ценим тебя дорогой! В своей профессии ты – специалист высочайшей квалификации, не только у нас в стране, но и за рубежом таких специалистов не найти.
- Спасибо, а зарплату скоро дадут, вы не знаете?
- Что ты! Какая зарплата? Посмотри, что в стране творится: мы не живем, а выживаем!!! Проси что хочешь, только о деньгах не заикайся и не вспоминай даже. Ради тебя мы пойдём на всё: повесим твой портрет на доску почёта, вручим тебе переходящее знамя, почётную красную ленту тебе дадим – с надписью! Я лично тебе руку пожму! Тебе и этого мало? Постыдился бы, а ещё передовик! Как не стыдно думать о деньгах! Ты о работе больше думай, ночей не спи, спасай коллектив! Что молчишь?
- Думаю.
Болото начиналось неподалёку от железнодорожной насыпи, уныло растянувшись вдоль неё на несколько вёрст. Было оно покрыто неглубокой водой, лишь местами до колена, а чаще – чуть выше щиколотки. Ходить в сапогах – можно, а вот лежать – неприятно и неудобно, особенно, если головы не поднять. Поднимать же головы немецким солдатам было смертельно опасно : местность открытая, окапываться негде, да и не особо окопаешься в воде под пулеметным огнём.
На небольшом островке- взгорке посреди болота аккуратно, скупо, но метко работал пулеметный расчет, состоявший из двух пареньков, прикрывавших отход своего партизанского отряда, только что удачно завершившего подрыв железнодорожного полотна на протяжении почти двух километров. Позади взгорка начиналась уже настоящая непроходимая топь, и потому окружения ребята не боялись. Топяное болото (зыбун) образовалось на месте озера, заросшего камышом с редкими открытыми местами-окнами, затянутыми сверху яркой зеленью плавучих растений. Ребята надеялись на заранее изготовленные два трехметровых шеста с рогатинами на концах и болотоступы , из согнутых петлями длинных гибких веток, оплетенных крепкими веревками. А ещё – на свою смекалку. Смышлёный худенький Ринат за день до начала операции случайно высмотрел лося, пробиравшегося через болотную топь. Он помнил, как отец рассказывал ему о том, что лучше всех в болотных премудростях разбираются именно лоси: обычно они знают, где можно пройти и не провалиться. Ринат приметил лосиную тропку и рассказал о ней командиру и Феде Кудашову – своему другу и второму номеру по пулеметному расчету.
Федя – крепыш-увалень, смотревшийся рядом со своим хрупким напарником чуть ли не богатырским медведем -мордвин. Он и имя-то своё по эрзянски произносит: Кведор. Смешливый Ринат не раз подначивал его: «Ну-ка, скажи ещё раз, как тебя правильно зовут? По-вашему?» «Кведор» - нехотя произносит приятель, и - Рината снова потряхивает от еле сдерживаемого смеха.
Поначалу немцы шли на них смело, по-хозяйски. Однако, вскоре вынуждены были пробираться ползком, то и дело, теряя товарищей по оружию. После того, как на насыпи появилась пара пулеметов, они вновь осмелели и кто-то из них даже крикнул на ломаном русском языке: «Эй! Рус! Ставайс!»
Федя не выдержал такой наглости, сложил свои лапищи рупором и крикнул в ответ: «Русские не сдаются!» Ринату стало смешно: «Федька, ты – мордвин, я – татарин, а они нас с тобой, чертей русских, сдаться просят!» Оба расхохотались. Через пару минут один немецкий пулемет замолчал навсегда, а другой - скрылся от греха подальше за насыпью.
Потеряв несколько десятков солдат ранеными и убитыми, немцы прекратили атаки. Так дальше продолжаться не могло. Все понимали, что с наступлением темноты пулеметчики непременно попытаются скрыться точно так же, как ушёл от преследования прикрываемый ими отряд партизан. И немецкое командование непременно найдёт виновных из числа тех офицеров, которые не выполнили свой немецкий воинский долг.
«Мы для них – русские, Ринат. Мы все тут – русские. Все, кто бьёт врага. Пусть боятся» - произнёс Фёдор, всматриваясь в затихшую железнодорожную насыпь. «Пусть» - кивнул в ответ, посерьёзнев, Ринат Гареев и вдруг добавил: «После войны буду в институт поступать. На зоотехника. Коней шибко люблю». «Да, нам бы сейчас лошадь не помешала, жалко пулемёт бросать. Однако, через болото нам Максима не перетащить… Эх…» - отозвался Федя и слегка прикоснулся, словно хотел погладить да застеснялся, к стволу пулемета.
Вдруг послышался резкий свистящий звук, почти следом - на болоте, позади ребят, раздался взрыв. Мины. Немцы подтащили к насыпи с другой стороны несколько миномётов и начали методично обрабатывать минами пулеметный взгорок и всё вокруг него. Обстрел продолжался около двух часов. На взгорке не осталось живого места. Немцы осторожно цепью пошли вперёд. Взгорок молчал. Первыми добрались до него два автоматчика и молодой обер-лейтенант. Возле развороченного «максима» неподвижно лежало два тела. Офицер закурил. Один из солдат, недавно потерявший в бою приятеля, носком кованого сапога начал яростно пинать тела лежащих. Внезапно они со стонами зашевелились. Пинавший от неожиданности отскочил в сторону и тут же пустил автоматную очередь в Федора Кудашова, наверное, от того, что тот был крупнее. «Не стрелять!» - закричал офицер, отбросив сигаретку. Один из двоих партизан был уже точно – мёртв, но оставался второй. Он наверняка знает местонахождение партизанской базы, поэтому он пока что нужен живым. Потом – будет не нужен. Но – это потом. Не сейчас. Обер-лейтенант приказал доставить пленного в деревню, в свой штаб. Там у него был переводчик.
Допрос с пристрастием продолжался
Загоскин…Что лично для меня значит эта фамилия? Почему для меня, живущего в Сибири и работающего на Крайнем Севере, за тысячи вёрст от Пензы, она – не пустой звук и не чужая история? Начну с того, что детство моё, с той самой его поры, которая остается в памяти человека, пока он жив и именуется первыми детским воспоминаниями, прошло неподалеку от села Загоскино – в соседней Ермоловке. Появилась она в начале 18 века как имение Михаила Васильевича Ермолова, в 1710 году у него 9 дворов. К 1864 году в селе работали винокуренный завод, 4 поташных завода, 4 маслобойки (конопляное масло), мельница, к 1877 году открылось 2 лавки. В том же 1710 году появилось и первое известное упоминание о селе Загоскино. В статье Холмогоровых «Материалы для истории, археологии, статистики и колонизации Пензенского края в XVII и XVIII ст.» ( «Юбилейный сборник Пензенского Губернского Статистического Комитета», 1 июля 1901) говорится: «В деревне Загоскине за Афанасием Ивановым Дубасовым и Никифором Ивановым Загоскиным 2 двора помещиковых с 11 человек обоего пола деловых; в 1710 году было деловых 12 человек и 1 двор крестьянский с 4 чел.». Недалече оно – на горке стоит. В Загоскинскую сельскую школу ходила когда-то в юности моя матушка. А в Ермоловке жил я в доме моих татарских деда и бабушки: бабая и аби.
За воздухом звонким, как песня,
В край светом объятых берёз,
К бабуле в деревню под Пензой
Мой дед меня в детстве привёз.
Я помню тот сказочный поезд
И розвальни-сани, и снег,
Сугробы по грудь и по пояс,
И конский размеренный бег,
Синичек под тёплой застрехой,
С геранью и печкою дом…
Куда бы я после ни ехал,
А помню всё время о том.
Конечно, тогда ещё слышал я разные истории о барском доме, например, о задушенной во время пугачевской смуты загоскинской барыне. А вот о русском морском офицере, путешественнике, литераторе, исследователе Аляски и общественном деятеле Лаврентии Алексеевиче Загоскине по малолетству своему я ничего не знал. Но, как и многих детей, с той поры, как научился читать, именно в тех краях душу мою впервые начали волновать смутные мысли о далеких и таинственных путешествиях, о кладах, зарытых разбойниками где-то возле речки Пензятки. И первый в жизни собственноручно сколоченный плот спустил я на воду там же, неподалеку от села Загоскино… О самом Лаврентии Загоскине, истории его рода и о его путешествиях узнал я много лет спустя и, дабы не отвлекать внимания читателя, все ссылки на материалы, упоминаемые ниже, даю в конце своего повествования.
Загоскины, один из древнейших коренных дворянских родов Пензенской губернии. Род свой Загоскины вели от татарина Шевкала, прибывшего в 1472 г. из Золотой Орды на службу к великому князю московскому Ивану III и за верность жалованного поместьями в Обонежской пятине. При крещении Шевкал получил имя Александра Айбулатовича и сохранил прозвище Загоска, как называли лесную кукушку. Позднее это прозвище превратилось в фамилию Загоскины. Почти все Загоскины были военными. Родовое имение на Пензенщине было пожаловано в 1693 г. предку Загоскина - стольнику Дмитрию Федоровичу - царями Иваном и Петром Алексеевичами «за службы предков, и отца его, и его, которые службы и ратоборство и храбрость и мужественное ополчение и крови и смерти предки его, и отец его, и сродники, и он показали в войну в коруне польской и в великом княжестве литовском до перемирного в Андрусове постановления». Земли в Пензенском уезде были выделены Загоскиным в 1700 и 1704 годах.
Дмитрий Федорович Загоскин, воевода в Нерехте в 1684 году, стольник в Крымском походе 1687 года, и его сын Алексей имели земли в нескольких губерниях, в том числе и в Мокшанском, Городищенском, Чембарском и Пензенском уездах Пензенской губернии. Загоскины занесены в 6-ю часть родословных дворянских книг Московской и Пензенской губерний. С ними в родстве состояли древнейшие знатные фамилии: Охлебены, Хомяковы, Ступишины, Мертваго, Сабуровы, Мартыновы. В роду было много сухопутных и морских офицеров, военных инженеров, ученых, высших чиновников и один писатель. Представители рода избирались губернскими и уездными предводителями дворянства, служили в земстве. Прадед путешественника - Лаврентий Алексеевич(умер до 1764 года), в честь которого мальчик получил свое имя, - сражался под знаменами Петра под Нарвой. Петр был посажёным отцом на его свадьбе с М.А. Эссен, дочерью пленного шведского генерала и благословил молодых образом, который долгое время хранился в семействе Загоскиных. Два сына Лаврентия Алексеевича стали основателями больших ветвей рода.
Прежде, чем перейти к тем далеко не полным сведениям о жизни великого
Много раз слышал я эту песню. В разном исполнении. А в сердце врезалось это. Есть в кинофильме «Живой труп» такая сцена. Главный герой, Федор Протасов, которого играет наш прекрасный душевный артист Баталов, просит послушать песню цыганки Маши. И являются двое цыган с гитарами – один в годах, другой - молодой, курчавый. И начинают они играть. И третий брат-цыган с гитарой является и подхватывает. И встаёт, не поднимая очей своих, выходит вперёд красавица цыганка Маша. Гордая, молодая, отчаянная. И начинает петь… Нет, не петь! Так не поют, так душу наизнанку выворачивают. Душу, которая слышит эту коротенькую песню и не может наслушаться. Песню, в которой и слов-то почти нет, да и не значат они в общем-то почти ничего. Значит здесь иное, почти потустороннее, волшебное – голос… Здесь голос говорит-поёт-очаровывает, втягивает в себя, в ненарыдавшееся цыганское нутро своё …
Эх, браты! Браты, браты цыганские!!! Подают они, всё подают да подают тройку серопегих сестрице своей, красавице Маше. И уносят её серопегие на огромных призрачных песенных крыльях вдаль от любимого, о прощании с которым так и не нарыдается никогда её светлая душенька-слеза! О прощании с тем, кого, может, и не было никогда, и нет, и не будет, хоть и стоит здесь перед ней тень, похожая на него. Да не тот он. Тот был – мечта цыганская, князь, король, гений, владыка! А этот… Она и видит его и не видит в упор, словно сквозь пустоту глядит сквозь эту тень и поёт она не ему. Тому поёт, который был и есть, и останется в её душе… И с ним прощается.
И стихает цыганский хор, вечный, как народная душа. Унеслась тройка серопегих. Погасла не вечерняя заря-зоренька… Только песня осталась с нами. И голос – красоты неописуемой молодой голос цыганки – Маши.
Любое предприятие сродни вагону пассажирского поезда. Кто-то в него постоянно заходит, а кто-то сходит - чуть ли не на ходу от радости. И все счастливы. Одни - тем, что обрели, наконец, достойную работу, а другие - тем, что всё-таки расстались с этим кошмаром...
А вы не записаны в боги?
Так сделайте амбры глоток!..
И что мы имеем в итоге?
И где тот итог-молоток?
Быть богом, овцой, прохиндеем,
По свету болтаться лет сто...
В итоге мы что-то имеем,
Обычно неведомо что.
Зачем надо было родиться,
Стремясь - кто в салат, кто полет?
Не важно. Но что-то сгодится,
Сгодится и в дело пойдет...
В хорошее, доброе дело,
Не в яму же, верно, сынок?
Подумаешь: жизнь пролетела...
Но это ещё - не итог.
На похороны Автандила пришло много народу. Честно говоря, он сам не ожидал, что столько народу придёт: вся площадь перед домом людьми заполнена! Думал, подойдут два-три человека, он им стол накроет, посмеются они над его шуткой, ну, поворчат немного, а потом будут сидеть до самого утра, молодость буйную вспоминать, проделки разные, беседовать с ним обо всём на свете, душой делиться. И всем будет хорошо. Даже кино такое есть: про то, как человек поминки по себе делал, и всем было весело, и этому человеку - тоже. Автандил, честно говоря, надеялся, что никто всерьёз не поверит в его кончину, про кино вспомнят. Поймут, что это шутка такая. Нет. Поверили. Не вспомнили. Пришли.
Дочка из соседней комнаты кричит: «Вот теперь, папа, выкручивайся, как хочешь! Люди хоронить тебя пришли! Выгляни в окно хотя бы для приличия, скажи им что-нибудь. Обрадуй! Рукой помаши!»
А что сказать? Грустно ему было вчера. Жутко тоскливо. А все люди занятые, деловые, никто со стариком по душам говорить не хочет. Некогда им! Кому он только ни звонил, кого только ни упрашивал навестить его. Всем некогда.
И вот когда Автандил, наконец, понял, что никто к нему не придет, он обиделся. И сочинил - от обиды - объявление: «Семья уважаемого Автандила с прискорбием сообщает о его скоропостижной кончине. Прощание с покойным состоится завтра на площади перед его домом ровно в 15.00. В связи с трауром в дом без приглашения раньше времени просьба не заходить». И отнёс своё объявление в местную газету, которую по праву так все и называли – «Городская сплетница».
Заказ у него приняли, деньги – тоже, за срочность – отдельно, чек выписали. Никто даже не поинтересовался: как это так, почему покойник сам объявление даёт? Главное, что платит хорошо. А думать зачем? Деньги делать надо, делом заниматься, делом!
Вернулся Автадил домой, все телефоны отключил, дочке-студентке, ошалевшей от папиной выходки, всё спокойно объяснил, а телефон у неё до утра отобрал - на всякий случай. Входную дверь закрыл на ключ. На звонки и стуки в дверь не отвечал.
И вот настал час скорби: пятнадцать ноль-ноль. Что-то должно было произойти. Но ничего не происходило, хотя сама по себе ситуация никак не могла рассосаться. Народ скорбел и не расходился. А Автандил всё ещё не мог решиться ни на что. «Папа, если ты выйдешь и скажешь им правду, они тебя убьют!» - страшным шепотом произнесла дочь, обняла его и заплакала – «Папочка, дорогой! Не выходи!» Автандил любил свою дочь, после ранней смерти супруги, воспитывал её один, второй раз не женился. Он мог вынести ради неё всё, что угодно, но он не мог показать ей перед всеми, что её папа – трус, что её папа прячется в доме и кого-то боится. Вот этой мысли он перенести не мог. Автандил нежно отставил дочку в сторону и пошёл к входной двери.
Возле двери он обернулся и сказал: «Всё будет хорошо, дочка!» - и добавил,- «что бы ни случилось: на улицу не выходи! Это приказ. Выйдешь - обижусь». И вышел за дверь.
Дочь бросилась к окну, раздвинула занавески и с замиранием сердца стала вглядываться сквозь слёзы, почему-то тут же хлынувшие из глаз.
Автандил вышел из дома. Толпа замерла. Наконец, кто-то не выдержал:
- Так ты не умер?
- Вай! Кто вам такую чушь сказал? Откуда такие слухи!?
- В газете напечатано! Вот!
- Что «вот»?! Эти сплетники что угодно сейчас печатают! А вы всё верите! Я живой, здоровый! Идёмте в дом! Теперь долго жить буду!
Люди засмеялись. Заговорили все разом и хлынули в дом. Есть о чём поговорить! Будет что вспомнить…
Доподлинно знают любые гонцы
О том, что у света бывают концы.
Увы, не избегнуть свиданья с концом,
Хоть девицей будь, хоть большим молодцом.
И мысль о грядущем суровом конце
Свербит в головах, как иголка в яйце.
Вот в школе дневник передали отцу:
Малыш понимает, что дело - к концу.
Невесту, сбежавшую из-под венца,
Жених называет началом конца.
И вовсе не следует быть мудрецом,
Чтоб видеть, как деньги уходят с концом.
Имей хоть хибару, хоть целый дворец:
Однажды всему наступает конец.
Хоть прячься в яйце, хоть живи без яйца:
Лишь глупостям нашим не будет конца…
Грозный царь, милосердный правитель,
Господам и рабам судия,
Покидая земную обитель,
Вспоминал суету бытия.
Мир реальный, ушедший и мнимый
Созерцал равнодушно старик,
Но нечаянно образ любимой
Перед ним из былого возник...
За мгновенье восторженной страсти,
За наивной любви благодать -
Всё величие славы и власти
Был готов он сейчас же отдать,
И... не слившись с минувшим в экстазе,
Навсегда уходя в забытьё,
Повелел начертать на алмазе
Драгоценное имя её.
Как листок отсечённый алоэ,
Горько помнящий, что инвалид,
Из меня выпирает былое
И болит, и болит, и болит…
И горчит, как целебный столетник,
Молчаливая память моя -
Друг-соратник, палач-собеседник,
Не давая ни сна, ни житья:
Горький-горький, колючий-колючий,
Окликает опять и опять,
Каждый миг, и заминку, и случай
Заставляя меня вспоминать.
Ещё не брызнул сок берёзовый,
И не приник к земле сугроб,
Как вновь на женщин хлынул розовый
Словесный сахарный сироп.
Хоть стриженные, хоть заросшие,
Хоть в туфельках, хоть босиком –
Сегодня все они хорошие,
Святей мечетей и икон.
Все ласковые, все ранимые,
Любую так и ждёт успех,
Одновременно – все любимые,
Но каждая – любимей всех.
Увы, исполненный восторгами,
День отсияет, как звезда,
И вместе с мартовской восьмёркою
Сироп исчезнет, как всегда.
И всё ж, когда всё это кончится,
Я подойду к тебе один,
И так обнять тебя захочется,
Без всяких видимых причин…