Ну вот так и проходит - когда иссякают силы.
Выхожу на балкон. За окном начинается дождь.
Если я через полгода буду клясться, что не любила, -
пусть же мне напомнят, что это ложь.


© Лемерт /Анна Долгарева/

Господи, отведи от меня всех тех, с кем шагаю не по пути
отведи от меня сатану и грех и раскаянье отведи
отведи от меня понедельник, дождь. отведи от меня апрель
отведи от меня лихорадку, дрожь да сплетенье пустых недель
отведи от меня приостывший чай. отведи от меня цингу
отведи от меня всю мою печаль - сучью северную тайгу
отведи от меня холостой заряд, отведи и ружейный залп
и пускай они что-то там говорят, будет только как Ты сказал
отведи от меня перебой в сети. отведи от меня молву..
или только всех тех, с кем не по пути. остальных я переживу.


(с) Екатерина Янишевская

Дай, Господи, ему, который врет,
Что нет тебя в природе — там и тут
Понять, но не потом, а наперед,
Большую важность нескольких минут.

Когда над ним погасят яркий свет,
И доктора в бессилии уйдут,
Шепни на ушко им, что смерти — нет
И дай недостающих пять минут.

Когда возьмет билет на самолет,
Проверь по сводкам дату и маршрут.
И, если будешь знать, что упадет,
Дай опоздать на несколько минут.

Когда он — самый близкий на земле,
Задумает устроить самосуд.
Пусть вспомнит обо мне, добре и зле.
Одумается. Дай ему минут!

Когда полюбит... Как любил меня,
Когда полюбит... Дай ему уют!
И больше никогда не отменяй
Как мне когда-то веру в пять минут.


(с)

Я больше не звоню ему. Не стоит…
Он дал мне столько холода тем летом,
Что можно было Арктику надстроить,
Что можно было заморозить всю планету.

Я больше не пишу ему. Не надо…
Он научил меня как стать циничней.
Он показал на дверь чужого ада,
И я брожу там. Мегабезразлична.

Я больше не ищу его. Зачем мне?..
Так и не понял слов – ни шепота, ни крика…
Я даже не ищу ему замену.
Я стоптана… исчерпана… безлика.

Мир умер. Я брожу по парапету.
В попытках рвать саму себя на части…
И сжаться в ком, и заорать в чужое небо:
«Я больше не ищу тебя! Ты счастлив?»


(c) Ижинка Елена

ни о чем не жалей,
ни о ком никогда не плачь.
и – особенно –
если кто-то из этих – я.
раз болезнь прогрессирует, значит, найдется врач,
не найдется врача – очевидно, найдется яд.
не скорби о потерянном: память течет рекой,
но она не заменит участия и руки.

… я надеюсь, что беды случаются не с тобой.
береги себя
береги себя
береги.


(с) Наталья Нечаянная

И такая, ты знаешь, мама, ненужность фатальная.
Для чего это все? Для каких таких берегов?
Для кого я везу это все контрабандное, нелегальное,
Высшей пробы накопленное тепло?
Мама, здесь никому это и не надо.
Я пустое место, ничья отрада,
Чемодан неуместно ненужных вещей
На складе не-первой-свежести-овощей.
Мама, я отрастила волосы ниже плеч.
Но никто в них не запускает пальцы.
И никто не станет меня беречь.
Мама, я чемпион одиночных танцев,
гений невстреч.
И поэтому я пишу только дурацкие стансы
И не фильтрую речь.


(с) Елена Пуговкина
[500x480]

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.


(с) Вероника Тушнова

Любители вульгарной психологии с отвратительным постоянством путают социофобию и социопатию, и это очень и очень зря. Если к -фобам среднестатистический законопослушный мизантроп может причислять себя с гордостью, то -патией лучше не хвастать. Это не тот, кто не хочет общаться, - он, может, и хочет, но трагически не умеет, социопат крайне деструктивен в этом процессе, крайне.
И когда я искала термины, чтобы обозначить нездоровое отношение к чужой любви, я подумала, что по аналогии филофобия и филопатия отлично подойдут.

Если вы встретили человека, который теряет интерес к объекту, как только вызовет любовь к себе, это филофоб. Охотник, завоеватель, дон жуан и говнюк - до смешного примитивный образ, которым мамы пугали нас в детстве: "добьётся, обманет и не женится". Серёжа Паратов, однажды прокативший вас на своей "Ласточке" и небрежно высадивший на берег. Да, такие бывают, это не мифический персонаж. Психологи, наверное, знают точно, каким помойным веником его били в детстве, но это, по большому счёту, неважно. Главное, понимать: сколько бы он ни говорил о своём одиночестве и горькой ничейности, объясниться ему в любви - что в карман насрать, вы мгновенно всё портите и теряете привлекательность. Интересно в этот момент смотреть ему (или ей) в глаза: сначала секундная вспышка острого удовлетворения, а потом можно буквально в прямом эфире увидеть, как угасает интерес. Вы больше не приз и не добыча, а просто дохлое животное. Следовательно, если вы зачем-то хотите иметь его при себе, не показывайте своей любви, вот и всё. Секс - да, сколько угодно, но чувства - ни-ни, и при правильной игре он останется вашим на долгие годы.

Иное дело филопат. О! Это сложный и любопытный объект для наблюдения. Если слушать, что он говорит, его легко перепутать с предыдущим персонажем. Филопат часто рассказывает, как ему важен независимый партнёр, не оболваненный самозабвенной привязанностью. Поверив ему и попытавшись подстроиться под этот запрос, вы получите хорошего друга и старательного любовника, но не более того. Если есть задача его обольстить, совершенно бессмысленно поддакивать и демонстрировать заказанную им внутреннюю свободу и самодостаточность. Зато какой эффект производит признание в безусловной и отчаянной любви, вы бы видели. У него становится беспомощное лицо, а потом он начнёт срывать с себя рубашку - но не ради секса, а чтобы немедленно отдать её вам.
Потому что филопат существует в неутолимом голоде по чужой любви. Он в жизни испытал как минимум одну рабскую зависимость, и в глубине души мечтает стать объектом чего-то подобного, но жутко боится снова вляпаться в безответность, поэтому мысленно торгуется: "сначала ты меня полюби, а я потом". Вслух сказать нельзя, просить любви стыдно, да и штука это обременительная, но уж если она вдруг обрушилась, филопат обезоружен и покорён. Помня своё состояние в том же качестве, он будет обращаться с вами, как с тухлым яйцом, бережно и аккуратно*.
Отныне вы можете вертеть вашим филопатом, как пожелаете, он будет лишь беспомощно улыбаться и повторять "но он/а же меня так любит!"
"Так любит" - и поэтому он будет вас содержать, подчиняться, мириться с вашим дурным характером и бытовой непригодностью.
Иногда они на минутку прозревают, именно филопат сочинил однажды злющее "тех, кто вас любит, нужно убивать". Но вы просто пообещайте умереть без него, и это пройдёт.
Может показаться несправедливым, что я записываю это милое уязвимое существо в -паты, а не в --фаги, например. На мой взгляд, его болезненность состоит в готовности наплевать на свои чувства и выстраивать отношения только в зависимости от чувств партнера. Например, влюблённый филопат, который уверен, что его привязанность односторонняя (или более сильная), ведёт себя с объектом страсти совершенно возмутительно. Он, как олень, всегда готов метнуться в сторону, ломая кусты; постоянно ищет повод прервать "неправильные" отношения, даже если ему в них теоретически комфортно. Ему до истерики страшно, что он уязвим для того, кто не принадлежит ему всецело. Поэтому филопат станет изводить свой "холодный" объект ревнивыми подозрениями, а при первом удобном случае бросит - впрочем, рыдая. Ему будет ужасно, но собственная боль для него привычная и незначимая, к тому же, ему проще самому произвести хирургическую операцию над собой, чем жить под угрозой, что бросят его.
Единственное, что несколько извиняет это существо - больней, чем себе, он никому не сделает.

Иное дело, если вы "горячий объект", ваше-то переживание признано сверхценным, поэтому он будет закрывать глаза на любые выходки, за единственным исключением. Когда филопат вам осточертеет, избавиться от него наверняка можно только с помощью однозначного заявления. Скажите, что вы его разлюбили (лучше для верности добавить, что у вас новое увлечение). Он (или она) тогда ненадолго окаменеет, осмысляя свою потерю, а дальше возможны два варианта. Либо радостно заорёт "Добби свободен!" и пустится колесом - значит, вы его порядком тяготили, но признаться он Читать далее...

Так вышло, что кот — это единственный случай безусловно взаимной любви в моей жизни. Про всех остальных надо добавлять оговорки: я его любила, а он меня нет; он меня любил, а я его нет; мы друг друга, в общем, любили, но…; мы оба не очень умели любить; другую женщину он любил больше; мы любили, но не доверяли друг другу, или не понимали. И так далее, и так далее, со множеством уточнений, будто подписываешь юридический документ и отчаянно боишься отдать лишнего, маскируя торговлю попыткой честности: «не хочу обманывать, у нас не совсем то».
А вот с котом — совсем, так вышло.


(с) Марта Кетро

Тех, кто тебя любит, нужно убивать*. Лучше прямо сразу, как только заметишь этот собачий взгляд, неотрывно следящий за твоим лицом, эти брови домиком и рот арочкой, эту манеру бродить за тобой из комнаты в комнату и всё время держать тебя в поле зрения. Разумеется, жалко, и кажется, что пока не за что. Но сделай это сейчас, иначе будет поздно. Потому что он, любящий, выроет неподалёку тёплую затхлую норку, из которой будет некоторое время наблюдать за тобой, а потом начнёт наступать, слегка подталкивая и даже подтаскивая, чтобы ты просто заглянул, только одним глазком посмотрел, как у него всё замечательно. Ну да, уютненько…. Всегда тепло, еда, чистая постель, множество занятных безделушек, каждую из которых он готов подарить тебе, - мило, хотя и душновато. Ближе к зиме тебе начинает казаться, что это даже хорошо, когда ниоткуда не дует. Возможно, в этом году ты устоишь и, кое-как перезимовав в сугробе, встретишь весну свободным, почти свободным, потому что между лопаток у тебя поселится ощущение красной точки, оптического прицела его любящего взгляда. И ты привыкнешь, что иногда всё-таки нужно звонить. Хотя бы отвечать на эсэмэски. Хотя бы есть его стряпню раз в неделю. Хотя бы спать с ним раз в десять дней. Потому что любит.
Потом приходит неизбежное чувство вины – кажется, что ты губишь его жизнь, бездумно пользуясь теплом его сердца и ничего не давая взамен. И однажды, когда вечер твой будет особенно одиноким, ты придёшь к нему без звонка и останешься. Потому что приятно увидеть, как его лицо озаряется счастьем только оттого, что ты рядом. Чувствуешь себя волшебником. Нужно ли говорить, как это закончится? Как его объятия станут всё теснее, твоё личное пространство всё меньше, его просьбы превратятся в требования и счастье на его лице сменится капризно-раздражительной маской. Поэтому убей его сейчас.
А потом, когда останешься один, загляни в шкаф и достань из-под вороха белья фотографию того единственного, кому хотелось отдать свою жизнь, кто умел делать тебя счастливым, от кого невозможно было отвести глаз. Того, кто убил тебя однажды.

*кроме детей и кошек.


© Марта Кетро

... я совершенно неожиданно сказала слишком толковую для себя вещь. Она спросила о критериях правильной связи, и я вдруг ответила:
— Очень просто. Отношения, которые тебя поднимают, правильные. А те, что принижают, где ты виноватая, ненужная, неприкаянная — неправильные.
Вспышки счастья случаются везде, но правда там, где ты себе нравишься и чувствуешь свою подлинность, что ли. Я-настоящая, например, — любимая. А нелюбимая — нет, это какой-то подменыш. А кто-то настоящий — сильный или добрый, у всех по-разному. Надо искать, с кем ты хорош.

...отношения, которые лишают радости, разрушительней, чем кажутся. Всё, что забирает эту способность, вредно для души.


(с) Марта Кетро

Как надо, думаю я сегодня ночью, сильно не любить людей, чтобы втягивать их в такие сложные, выматывающие, а главное - тотально бессмысленные танцы, как отношения, - в смысле, отношения - все вот эти логи асечные с милю длиной, все вот эти коктейли терпковатые из ревности, желания бешеного, нежности материнской, умиленной - и сознания полной своей обреченности; все это затейливое иглоукалывание - вот тщеславие, вот комплекс вины, вот амбиции; все вот эти разборки в такси, ночные, со слезами, с водителем, опасливо косящимся в зеркало заднего вида; обиды, глотаемые регулярно, строго по часам, как противозачаточные таблетки - как же надо, ребята, устать от себя и хотеть от себя избавиться, сбыть себя кому-нибудь, сбагрить, задарма втюхать, бонусом, я не знаю, рекламной акцией, бесплатным подарком покупателю - чтобы каждый раз вестись на это, соглашаться, давать себя отвязать, ногой от берега оттолкнуть, чтоб еще ближайшие полгода в открытом море мыкаться, все кляня, и искать какую-то новую пристань.

Довольно много в этом острого, да, чистого жизненного спирта, девяностошестиградусного, шибающего в ноздри; ощущение жизни, вывернутой на максимум, до упора, истошного такого, лихого, свежего счастья вовлеченности, задействованности в большую, опасную, адреналиновую игру; незамутненной радости контактного спарринга с миром, когда он тебе хук поддых, а ты ему локтем в челюсть с разворота - но это же так в итоге опустошает, Господи, потрошит же, как старую тряпичную куклу, мне двадцать лет только, а я уже набита разочарованиями вся, под горлышко, и форму не держу уже, и поролон лезет из швов.

Меня в игру-то взяли еще двух лет не прошло, я новичок еще, дилетант, едва осваиваю техники и ходы - но уже неотвязный привкус повтора, неверия, предсказуемости исхода.

Как тетки в пятьдесят лет заводят восемьдесят седьмой по счету роман? Какие помещения арендуют, чтоб не таскать в себе эти тонны расставаний?..

Я дурак и нелепый, неуместный моногам, мне непостижим азарт плодить мертворожденные иллюзии, раз за разом, не снижая темпа, просто ради процесса.

Я не в смысле "уйдем же в скиты", я в смысле ну, банального ответа за тех, кого приручили. Как-то не швыряться, что ли, тяжелыми, сакральными, убойной силы словами и жестами просто ради создания видимости, что и ты ради кого-то живешь, что и ты на что-то значительное способен. Не затыкать пустоты в себе случайными мужчинами и женщинами, как комканой газетой - обувь, чтоб не ссыхалась. Мужчины эти и женщины приживутся в тебе, пригреются - а ты их как раз и вышвырнешь, потому что опять весна.

Не говорить "я же твой", когда еще кто-то как минимум имеет на тебя вполне себе имущественные права.

Не употреблять "я же люблю тебя" как легальный эвфемизм "с тобой очень удобно, мне нравится тобой пользоваться".

Не множить скорбь.

Один увернется, а в другом от этих слов сквозные дыры будут с пушечное ядро еще много лет, а ты вроде как только приободрить попытался.

Столкнулись, слиплись, разомкнулись, канули, а человек стоит, и сквозь него дорогу видно, и мяско по кромке дымится слегка, пшшш.

Да нет, у меня все хорошо на самом деле.


(с) Вера Полозкова

Вот что думает журавль с высоты полёта, естественно, птичьего:
как тепло синице в руке и как ровно бьётся сердце синичье,
как ей в этой руке ни туда, ни сюда, но и слава б-гу,
и ещё о многом.

Вот о чём, в свою очередь, размышляет синица:
журавлю одному чище думается, больше слышится, крепче спится,
и что ты все равно один, под тобою облако или земля.
И о том, который смотрит на журавля.


(c) Александра Аксолотль Закирова

Всё становится бессмысленным и неважным, когда умирает вера.
Ей не поют панихид, не провожают в последний путь.
Она не имеет цвета, запаха и размера. Она само естество и суть.
Вы не пришли, когда мне едва дышалось, когда накрыло лавиной бед.
Не приходите теперь, ведь всуе, я не желаю с вами делить побед.


Vera Moshko, 2012

собирать вещей не больше, чем входит к тебе в рюкзак,
не заводить собак и детей.

не толстей, не привязывайся, не богатей,
уходи в такую ночь: серебристый зигзаг
молнии, оборванные линии электропередач,
дождь в лицо и немного град.
позади лежат восемь жизней твоих удач
и горят.

в детстве казалось: самое страшное - обрасти жирком,
врасти в свой чрезмерно уютный дом,
помнишь, как читал "Цитадель",
как боялся, что герой так и останется капиталистом и мудаком,
и как радовался, когда он сбежал, прорвался,
не растворился в мире густом,
утек, просочился в щель.

в детстве думал: самое верное - рвать узлы,
перекусывать зубами или перерезать ножом.
дети все, как волчата, голодны, крепки, злы,
не отягощены воспоминаниями и багажом.

в детстве думал: самое страшное -
город один навсегда,
человек один навсегда,
дом один навсегда.
думал: надо менять квартиры и города,
телефонные номера,
пейзажи двора -
именно в тот момент, когда ты понял: пора.

а теперь в двадцать три считают тридцатилетним,
а теперь стоишь на камушке предпоследнем,
если дальше прыгать - то в темноту, от которой болят глаза,
из которой ни голосов, ни вестей.
и стоишь, повторяя все громче и все сильней:

"собирать вещей не больше, чем входит к тебе в рюкзак,
не заводить собак и детей".


© Лемерт /Анна Долгарева/

а в этом мире, что сник, поблек,
впитал отъявленного гнилья,
кто знает, что я за человек
и вообще
человек ли я?


(с) Кукла Саша / Александра Мисанова

мой диагноз по сути мало кому известен -
самым близким и, может, книжному магазину:
слишком много людей, с которыми интересно,
слишком мало, с которыми, в принципе, выносимо.


(с) Кукла Саша / Александра Мисанова