Люди, очень вас прошу помочь мне! Мне нужны любые фотографии, видио, и т.п. касаемых группы Lacrimosa. Фаны этой группы, я вас тоже ищу! [400x550]

Синее небо лопнуло с треском и грохотом. Молнии, разрывая нежную плоть густо-насыщенного синего цвета, падали в объятия тишины. Гром парил над землей, иногда вторя своим басом безумному свисту ветра....А ветер рвал, крушил, метался по пустоте равнины в поисках новой жертвы....Словно маньяк на бесконечно-извилистых улицах города. Гроза правила этим сумасшедшим мгновением времени, как разгневанная царица, убивающая своих подданных безо всякого разбора.....
       ...прошло время.....или нет. В ревущем мире не существовало обыденных границ. Буря разразилась во всех направлениях пространства, она ревела во всех веках....в прошлом, будущем...настоящем.....Но силы кончились. Или царице просто надоело. Резко, мгновенно ветер стих, замолкли его завывания....Молнии мигнули последний раз, будто на прощание, и пропали....
       ...на истерзанную землю опустилась ночь, принеся долгожданный отдых....Бескрайняя равнина утонула во тьме. Медленно растворялись тяжелые горбатые тучи. Тишина...тишшшина....Ночь.
       Царство другой правительницы теперь опустилось на равнину....неторопливое, густое и вязкое....ноооочь.....Сам смысл этого слова потерялся где-то в межзвездном пространстве, слившись со светом миллиардов крохотных точек....
       Усталая земля расслабилась, укрывшись матовым одеялом из тумана....Она спала. А туман застыл над ней, охраняя сон. Ветра не было. Тишшшина. Нооочь....Легкий шепот темноты парил в мягком бархате неба. Длинными тонкими пальцами Ночь перебирала невидимые струны - и темнота пела....Пела о безграничности счастья и о краткости жизни, о мгновениях солнечного света и о плавном скольжении птиц по небу, об осенней смерти и о своем царстве....Звуки плыли, исчезая в тумане, превращаясь в ничто....Они плыли, уходя за грани мира, растворялись где-то за пределами вечности...
       А звезды все так же блестели с высот, маня к себе...Ночь все так же кружила над миром, неслышно шелестя шелковыми крыльями....А туман скрывал землю от посторонних глаз.... Это была чудесная ночь...Ночь.... [700x525]

      Иногда нам проще быть узниками своей души, затаиться в ней и контактировать с обществом лишь сквозь выкованные нами же решетки, перемещаться не дальше длины цепи, пользуясь лишь той свободой, которую могут предоставить выбранные с любовью кандалы. Быть всегда на стороже, по настоящему расслабляясь лишь в созданном у себя в мозгу или сердце мире. Но однажды, вдруг понимаешь, как там не хватает кого-то еще.

 

[500x600]

Наконец-то нашла на русском языке песню со смыслом, а то уже порядком бесит эта попса....

Ещё несколько:
[показать]
[показать]
[показать]
[показать]
[показать]

Решила попробовать себя в роли фотографа. вот, что получилось.

 

Настроение сейчас - Без комментариев...
[700x525] [700x525]

Даже я с моим искушённым воображением встала в ступор, когда прочла ЭТО. Девушки, фанатки Tokio Hotel, я очень вас уважаю (в конце концов тоже одно время интересовалась этой группой), но неужели вы возомнили, что ваш кумир супер-герой????? А ведь если соберутся фаны всех групп, которых оскорбили в этом рассказе - не то что токов, самих фанаток в живых не останется!

В баре

- Креп... крепленого.
- Крепленого нет.
- Вот мразь. Тогда еще... этот... абсент.
Левой рукой с длинными, загнутыми желтоватыми ногтями Мэнсон ожесточенно чесал свой затылок. Дым дешовых сигарет разъедал ему глаза, все представлялось ему в туманной дымке, ярко-фиолетовым; в любом случае, ему было тяжело сфокусировать свой взгляд – после всего выпитого. Перед ним стояли, лежали под столиком, валялись осколки - пустых бутылок. Ему казалось – их не меньше десятка. Впрочем, его это не особо пугало. Сейчас он, скривившись от отвращения, наконец нашел то, что искал, отнял руку от своей прически и скинул блоху, которая свалилась на пол с грохотом. С противоположной стороны на него мрачновато смотрел Тиль Линдерман. Потихоньку Тиль, изо всех сил стараясь, чтобы это не заметил его друг, ногой под столом подталкивал бутылки в свою сторону, радуясь и предвкушая то, как он пойдет их сдавать в пункт приема стеклотары. Но Мэнсон все равно бы ничего не заметил – он гипнотизировал взглядом бутылку абсента, которая двоилась, троилась и даже изредка обрастала рогами с хвостом и нападала на него. В этом случае Мэнсон с воплем падал под столик. И ломал Тилю все бутылки.
Все тонуло в алкогольной дымке. Три девушки, страшные, все в ножевых порезах и шрамах, в нарядах из ситца с рисунком в цветочек, местами разодранных, и ковбойских сапогах со шпорами, а одна даже в валенках – извивались у столиков, бегали – от одного к другому, пританцовывая с кружечками пива, смеялись – оглушительно, отдавая перегаром. Отвратительное кафе – на стенах паутина, тьма, грязь и удушливый запах пыли, плесени, тараканов, некачественного спирта и рассольника. Зал был битком набит. В куче сена в углу, в мешковине, валялся Вилле Вало. Люди побогаче, такие, как Тиль Линдерман и вся его команда, тихонько потягивали заплесневелое пивко и мечтали о светлом. Благороднее всего смотрелся очень грустный, очевидно влюбленный, человек, который пытался утопиться в бутылке абсента – Мэрилин Мэнсон. Хотя некоторые посетители, такие, как Том Каулиц, довольствовались только лимонадом, и, конечно, очень из-за этого комплексовали.
Вот где-то притаился и что-то грызет Хим. А вот Тарья, Анне, и Эмми Ли – те самые девушки, которые прохаживались между столиками и ждали своего счастья. Они не очень дорого стоили. Но у Мэнсона все равно не хватило бы денег на них, поэтому он с тоской смотрел в сторону барной стойки.
Что-то он мог различить в фиолетовой дымке. Это был Тило.
За барной стойкой, в самой глубокой темноте - которую нисколько не мог смягчить тусклый свет из маленького разбитого оконца – в самом углу – стоял, сутуло прислонившись спиной к дверце шкафчика, бледный, худой, некрасивый человек. В глазах была запрятана невысказанная боль, и можно было заметить, что пальцы его дрожали, напряженно впиваясь в стойку – а взгляд слабел, взгляд – сейчас уже почти безразличный к окружающему. Изредка, от громкого звука, или смеха, который заканчивался обычно приступом мучительного кашля – от смеха, который звучал почему-то пошло и вместе с тем обыденно – бармен вздрагивал, испуг и напряжение сковывало его – но, успокоившись, осознав, что до него никому нет дела, и все равно не в силах он преодолеть напряжение, опускал глаза долу или закрывал лицо руками, а по рукам бежала и бежала мелкая дрожь. Тило погружался в нирвану.
Так он и сидел в этот раз... Но, как и всегда, он не был спокоен – нет, никогда он не мог быть спокоен – и вновь, время от времени, он снова будто выходил из забытья, и все же не полностью – и его затуманенный, немного испуганный и не совсем осмысленный взгляд вновь бесполезно блуждал по пьяным мордам посетителей. Но ему было лучше – здесь, в темноте – он сидел и ждал, и радовался втайне, что не нужно было выходить из его угла – всякий норовил плюнуть ему в спину или ударить по лицу – не сильно, беззлобно, но ужасно больно. Каждый раз от удара Тило прикольно взвизгивал. Один раз он даже потерял сознание, но тогда его чуть не забили до смерти. А сейчас он все-таки жив. Каждый день – новые страдания, и опять он покрывается синяками, и вновь видит на полу свои зубы, и собирает их, но не может почему-то водрузить их на место; и тогда он только тихо плачет в углу каждое утро. У него был только один друг – ручная крыса Коля, только это доброе существо его понимало. Он рассказывал ей о всех своих горестях, бедах, роняя на нее слезы, передавал ей все слова, которыми его обзывали, иногда с ней так и засыпал здесь, в паутине. Но счастье длилось недолго – Тиль Линдерман прибил Колю одним ударом, бросив в нее сковородку. Бармен полгода оплакивал утрату. Это была его любимая крыса.
Теперь Читать далее...

Мой мир. Мои мысли.