Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.
И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам
Он прекрасен без прикрас -
Это цвет любимых глаз,
Это взгляд бездонный твой,
Опалённый синевой.
Это цвет моей мечты,
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружён земной простор
Это лёгкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах твоих.
Это синий негустой
Иней над моей плитой,
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.
И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.
Николоз Бараташвили
в пер. Б. Пастернака
***
Я усталым таким еще не был.
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутевая жизнь.
Много женщин меня любило,
Да и сам я любил не одну,
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.
Бесконечные пьяные ночи
И в разгуле тоска не впервь!
Не с того ли глаза мне точит,
Словно синие листья червь?
Не больна мне ничья измена,
И не радует легкость побед,—
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет.
Превращаются в пепел и воды,
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы,—
Ничего не хочу вернуть.
Я устал себя мучить без цели,
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца...
И теперь даже стало не тяжко
Ковылять из притона в притон,
Как в смирительную рубашку,
Мы природу берем в бетон.
И во мне, вот по тем же законам,
Умиряется бешеный пыл.
Но и все ж отношусь я с поклоном
К тем полям, что когда-то любил.
В те края, где я рос под кленом,
Где резвился на желтой траве,—
Шлю привет воробьям, и воронам,
И рыдающей в ночь сове.
Я кричу им в весенние дали:
«Птицы милые, в синюю дрожь
Передайте, что я отскандалил,—
Пусть хоть ветер теперь начинает
Под микитки дубасить рожь».
<1923>
Сергей Есенин
Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак.
Вдали стекленели горы, прозрачные, как рисунок
ребенка… Я был ребенком, чей взгляд одинокой болью
струился, как наша речка, поющая вдоль по полю
печальную песню русла. Я помню, как мне с балкона
открылось, что мирозданье мечтательно и бездонно,
и сон оленьего солнца, казалось, навеки вечен.
А с трепетных губ жасмина, как вздох, поднимался вечер.
Дышали стихом грядущим и сок лепестка, и мякоть.
И было столь синим небо, что очень хотелось плакать.
Я с мамой молчал. И это безмолвие было в ранге
святой тишины, в которой над нами витает ангел.
Мы в эту минуту были во сне прозрачного слова,
отчеркнутого кристаллом от четкой черты земного
и времени, и пространства… Я помню себя ребенком.
Я помню солнце безрогим, безропотным олененком.
Резвилось оно и катилось на дно витражей заката.
Вживались мы в зазеркалье стеклянного небоската.
Цвели розмарины, мама, устами прозрачных вестниц.
Предчувствием поцелуя порхали улыбки сверстниц.
Казалось, что все на свете из воздуха и дыханья.
Казалось, что все готово к свечению и порханью.
Но это мгновенье длилось не более, чем мгновенье,
и смаргивалось ресницей печального отрезвленья.
Пружина часов сминала зеркальную гладь покоя,
и снова кристалл разлуки оказывался рекою.
Но долго на дне заката, обрызганы красной пылью,
вечернего перезвона прозрачные крылья плыли.
Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак,
и был окоем прозрачен и чист, как детский рисунок.
Конечно, я был ребенком, но снова твержу устало:
прекрасное — невозможно, и все же существовало.
Эдуардо Карранса
Мне страшно. Мне непривычно писать в тишине, без музыки, без шумов... А тут так тихо, что даже давит, если бы не собственное дыхание. Мне страшно, но не потому, что с неких пор в диалогах я профан, а монологи кажутся недостойными чужих ушей или глаз... Мне страшно от постепенного осознания себя, реальности жизни и реальности этой реальности. Даже по клавишам набивать так непривычно. Но речь ведь не обо мне, сидящем тут. Не обо мне, чьи диагнозы соревнуются по скорости захвата и введения в панику. Речь о той части меня, что схожа с тобою. Не вини меня, если ошибки будут резать глаз. Я не совсем хорошо себя ощущаю... последние месяцы. Речь о масках. Об одной, о множестве. Об одной для всех или об одной на каждого встречного странствующего. Речь о том, кто мы и где реальные мы.
Становимся ли мы настоящими только когда одеваем свои маски? Или когда стоим в пустом доме перед зеркалом или когда один на один сходимся со своими страхами и проблемами... Или мы никогда не знали и не узнаем, какие мы на самом деле?
Я хватаюсь за голову, потому что мне кажется, что смерть вокруг меня. Не сжимает кольцом, но заполняет ячейки, которые в моём мире розданы тем или иным персонажам. И мне кажется, будто она берёт верх. Иногда, не всегда вовсе. Но иногда мне кажется, что я стал принимать смерти что-то значащих для меня людей слишком серьёзно. Я паникую всё чаще. Тихо, внутри себя. Я не могу об этом говорить вслух. Нет. Нельзя. Это неправильно.
Нигде не должно быть моих фото, и ни у кого. Я перестал ходить в один клуб потому, что случайно попал в кадр к приглашённому фотографу. Меня будто внутренностями вырвало. А Е. и А. потом разбирались с этим, чтобы то фото удалили. Не скажу, что было стыдно, но крайне некомфортно - да. И я не хожу туда больше. А всё дело ведь в масках, отчасти. Я ведь сам не знаю, какой я. Я не знаю, каким меня видят люди. Я не могу контролировать своё выражение лица, впечатление от него. Это как неосознанный обман. Это не отражает моего гнилого нутра. Это сводит с ума. Как будто сердце превращается в скорый поезд со сломанными тормозами... А еще фотографии крадут души. ФОтографии... Я осознал это слишком поздно. Когда у меня почти не осталось этого. Ошмётки, обрывки. Возможно, оттого и это чувство - "лишний". "Неправильный". "Деформированный".
У каждого препарата есть побочный эффект. Как бартер - меняю одно за другой, исходя из приоритетов на сегодня.
Ты знал, какой ты? Какова твоя натура? Ты потерял это знание... Но знал ли ты это достоверно в какой-либо отрезок своей жизни? Это похоже на то - когда знаешь день и час своей смерти? Это просто вопрос, и, поверь мне, он уместен. Я очень много не пишу сейчас сюда, куда меньше обращаю в буквы, чем то, что в моей голове. Я уже писал почему... Это лишь пересказ теперь. Не прямая речь. Какой тогда в этом смысл...
Какое твоё настоящее имя? Данное матерью и отцом? Имя, которым зовут тебя приятели или то, как ты обращаешься к себе? Никак не обращаешься к себе?.. Какое твоё настоящее лицо? То, каким видели тебя мама и папа, какой-то определённый твой приятель? Ты видишь себя в зеркале одним и тем же человеком, или же по-разному? Я лично в собственных показаниях путаюсь, и это еще больше меня сбивает с толку. У меня такой хаос в голове, но никто во всем мире его не поймёт. Как и я не пойму Ваш. Я так устал кипеть. Я выкипаю, с шипением схожу на нет. Выгораю. Осознание цикличности реальности душит меня. Всё возвращается. Смысла не больше, чем у хомяка, бегающего день ото дня в колесе. Я слышу, как в темноте что-то хрустит...Буд-то ломается.
Капли дождя на стекле мерцают в отсветах проносящихся мимо машин. Словно звёзды на чернённом небе. Я верчу в руках озябшими пальцами горячую бумажную кружку кофе. Разглядываю на столе крошки, след, оставленный предыдущим посетителем и временным наместником этого стола. Боюсь заглянуть в прошлое - кем он был. Даже в теплоте помещение кофе пускает пар. И я до сих пор не расстегнул мокрого пальто. Мне до сих пор зябко, хотя, по большей части и изнутри. Как слово "прощай", которое так и не успел произнести вслух. Если бы не подкладка - вымок бы до нитки, и спасибо старым ботинкам из кожи, что я не погибну завтрашним утром...
Я закрываю глаза и переношусь в поле, застланное туманом, укутанное в вязкий и влажный воздух. Пожухлая трава, унизанная бусинами капель. Запах сырой земли и плесени... как там было в песне...
"is like being dead, running across the field"
Этот сложный цвет глаз - осеннее пасмурное небо, отразившееся в луже посреди дня. Именно об этом я подумал, впервые взглянув в эти глаза. Трава такая высокая, а туман столь густой, что если впереди будет внезапный обрыв - просто не увидишь его. Вот такое это чувство. И столь же сакральное, как следы от крепкой верёвки, спрятанные под одеждой...Но в своих мыслях я не бегу, а просто иду.
И мне не нужно было от тебя ни слова, кроме тех, что шли от твоего сердца. Никто не знает по-настоящему, на сколько я мрачный внутри. Но в тебе я видел и вижу свет. Не тот, что шёл бы от солнца или же звёзд, и даже не лунный свет. Скорее свет солнца, похороненного под тучами, готовящимися к дождю или снегу. Свет без света, но свет, способный осветить всё вокруг меня. Свет без цвета, прожорливый и яркий, пусть и не радостный. Мерцающий как огоньки мертвецов над поверхностью воды... Душа лишённая кожи рваными ранами чувствует каждое прикосновение сто крат острее, но редко может отличить одно от другого.
Отпиваю кофе. И будто прожигает огненное изнутри, стирая вкус с языка. Всё еще не остыл. Я не различаю о чем говорят люди вокруг. Я буду концентрироваться на боли внутри себя, на тоске и апатии, пока не выйду за самые мрачные границы своей души. Чтобы преодолеть смерть при жизни. Чтобы перейти границы чувств. Но до края поля еще так далеко, и нет правды о том, есть ли у него край, такой, где пожухлая трава обрывается, но не бездной. Я живу ради боли, ибо не ведаю о других доказательствах жизни. Чтобы говорить "прощай" - и идти дальше, оставляя следующий шрам на себе. Каждое моё глубокое чувство - ранит. Но отблеск лезвия прячется в моих собственных пальцах.
Мои благие порывы - грязные. И чувства тоже. Но сколько вкуса и запаха, ощущений и эмоций в этом.
Капли застыли и больше не стекают. Я верчу в руках полупустую кружку, мне уже жарковато в пальто. И я скоро выйду обратно в дождь и в ночь. Чтобы идти по пустеющим улицам, чувствовать, как волосы липнут ко лбу и щекам, я бы хотел, чтобы этот дождь не заканчивался до снега. Чтобы ночь не кончалась рассветом.
"The same answer rains down mischievously"
"Goodbye to you. The eyes won't look back"
Мне начинает казаться, что в этой комнате слишком светло. Что ты никогда не выходишь потому, что свет выжег твою тень и заставил твоё тело врасти в плотный воздух, стен не видно, ощущение пространства полностью исчезает. Я закрывал глаза, но становилось не на много темнее. Будто мир, впервые запорошенный снегом, укутанный в неподвижную тишину... Я помнил только, как взвилась рыжеватая прядь в воздухе разряженном осенней сыростью, я помнил только как ярко горела на асфальте багряная капля. А моё сердце будто целый скрипичный оркестр дрожало по нарастающей...И вдруг отпустило. Будто во всем мире отключили разом и свет и звук.
Чужие окна мерцают, вспыхивают и гаснут. Я сижу неподвижно, сложив локти на подоконник. В голове словно берег моря после шторма. Безразличные скалы да камни, укрытые морской капустой. И только случайно поблёскивающие белизной ракуши - неясные воспоминания... Я столько раз подходил к кромке воды, но не видел своего отражения. Но где-то краем глаза ловил каштановый всполох твоих волос, словно отблеск чёрной воды в закатном солнце. Но солнца на небе не было. Только хмурые тучи полупрозрачной вуалью наброшенные на белое небо до горизонта. Но это скорее был сон. Ведь вот я, вот ты. Сидишь, погрузившись в мягкое старое кресло с потрёпанной обивкой. Голова упала на грудь, волны волос рухнули занавесями на твоё лицо, скрывая на бледной коже выцветшие веснушки. Они были подарены тебе не солнцем, скорее болезненностью и ненавистью к солнцу. Одна твоя рука в красной тонкой перчатке упала с подлокотника, устало повисла в воздухе. Вторая на животе, левая нога вытянулась, как давно ты спишь..? Я не уверен.
Листья расцветили жёлтым и алым мокрый асфальт, блестели от влаги, воздух был такой лёгкий, и такой холодный, что обжигало горло с каждым вдохом. Пар поднимался дрожащей дымкой от моих губ и терялся в свете. Я видел алый шарф, на асфальте так похожий на извилистую речку посреди сырой земли. Был это мой шарф или твой?
Я много думал...Тебе и не стоит выходить наружу. До декабря там тебе делать нечего. Ты легко простываешь, а твоя тонкая кожа быстро покрывается розовыми пятнами от ледяного осеннего ветра. Слишком серо и пасмурно. В этом году чистой листвы на земле уже не будет. Вечерами так зябко и уныло, одиноко. Только и остаётся курить, ловя глазами клубочки дыма на почерневшем так рано небе, и звёзд нету.
Я встаю с места, двигаюсь путая следы к столу. Наливаю себе в бокал вишнёвый сок. Я проливаю, случайно, три капли на белый ковёр. Странное чувство замораживает мои мысли. Будто я видел уже такое... кап.кап.кап. И они расплываются, как акварель на толстой ворсистой бумаге. Как клякса, точно. Будто это со мною уже случалось... Или с кем-то другим... И сердце моё как целый скрипичный оркестр,.. по нарастающей,.. будто шторм рождается на воде. .. Вспышкой яркая прядь, подброшенная игривым ветром, только не понимаю, где небо, а где земля, всё кувырком, всё вперемешку, листья, небо, асфальт, твои волосы, руки... И вот я лежу на спине, разглядываю осеннее небо. Полупрозрачное, туманное, бесконечное. Словно сотни слоёв органзы, перламутровой, гридэперлевой, блё-д-амур, маренго-клэр, эстерхази... я перечисляю тебе их вслух, и сам себе улыбаюсь. Полуголые ветки тёмные с рыжиной и золотинкой полосы, разбредающиеся, исчезающие... Я на секунду отвлекаюсь, думая не о том...
Все эти люди в своих подсвеченных окнах... Кто-то пьёт чай, другой смотрит телевизор, в этом окне кошка на подоконнике кружится у горшка с цветком. Включается и гаснет свет, мелькают лампы и свечи, экраны, гирлянды. В этой комнате так тихо... Тут нет часов и техники. Даже лампы не дребезжат под потолком. Даже дыхания не слышно, будто всё тут замело снегом, будто затопило водою. Твоя тень беспощадно была изъедена светом, такая зыбкая, я всегда боялся крепко обнять твои хрупкие худые плечи. Я всё еще стою с бокалом сока в руке, только пальцы добела сжал, еще чуть чуть и раскрошится алмазной крошкой, войдёт льдинками в кожу, обожжёт, я слышу треск и хруст, будто ступил на талый лёд, вокруг меня быстрее и быстрее возникают трещины, реками, молниями делят мир вокруг на осколки. Но я открываю глаза, делаю глоток. Я не следил за временем. Не пора ли случиться ночи, не пора ли проснуться?! Тёплая, вязкая... могла ли осенняя грязь на асфальте мне показаться тёплой, перебирая пальцами собственные чувства из прошлого мог ли я ошибиться? Потерять счёт времени, разглядывая других за окнами, в ужасе вдруг придя к сокрушительному открытию, что вот в том окне мы смотрим фильм, а в том пьём чай на кухне, а тут кошка охотится на спацифиллум, который мы приобрели в торговом центре прошлой
прекрасно, чудесно, восхитительно - и ни единого верного слова.
и страшно, и не страшно, а слух уходит первым - тихий писк неверно настроенного радио, глухая пуховая подушка с обоих сторон, погружение под мутную воду. щёлкаю пальцами, сначала у правого уха, потом у левого. и не слышу, совсем. совсем чудесно. белые крапинки, отдаляющийся мир, стекаю на пол, мягко скатываюсь в клубочек, опустить голову пониже, тереть мочки ушей - благо серьги, мои чудесные танар'рские кольца дешёвого потемневшего серебра (скорблю!) недавно сломались и не мешаются, не цепляются за пальцы, не хватаются за волосы, вообще ничего не делают, разве что лежат - да и то оно не действие, так себе, не существование даже. кто скажет что они правда были? меня вот точно почти не осталось. холодная вода между кожей и мозгом, считаю до восьми а потом опять, а потом опять. целый час только и делаю что падаю, считаю и наблюдаю потолок и собственные ступни. совсем не весело. где-то что-то порушилось, за окном 10 градусов, окно открыто, кислорода - хоть жопой жуй, а мозгу всё недостаточно, теряется по пути.
и не потому что я опять не ем, просто хуй знает почему, без никаких объективных причин. пить ромашковый чай, делать зарядку, посещать психиатра. а только всё равно серая кукла на белых (?) простынях, ложечка падает на пол.
очень вовремя читаю эти моменты. руки в карманах, мокрые ботинки, всё так, только людей в три раза меньше и никаких водорослей и лбов, белых камешков и чёрных пластинок. не по склонности или из страха, он заклинает демоническое необходимостью причинных связей. крысам [уже упоминала], рыбам секс не нужен, смерть всем кинематографически некорректным - не мне, значит, я-то, кажется, уже своей корректностью могу стены прошибать. татуировка со звёздочкой - 10/10, тоже люблю, как не любить - карнавальные маски и снег!..
как там это звалось - три колонки в тетради? нарезка? cut up? не знаю. у меня и тетради-то нет. одни только пароли и имена. урывки, обрывки, пометки на полях (цифровых, цифровые). никаких манер и скольжений, вот уж правда. всё в порядке полного хаоса.
имена чужие. танар'ри крадут души, я краду имена. прекрасно. и ещё никому (не тебе, ты-то знаешь) ничего не сообщать, но оно и так понятно - похуй, нахуй, тысяча перерождений в минуту, совсем живая, вот и выливаю по предписанному вино за шиворот, не приобщаюсь, говорю ритуальными фразами, камешки с синими точками. рано, джек, я ещё не дочитала, не совсем помню стоит ли идти на свет или - наоборот, всячески его избегать. какая там уж грязь безрассудства, мнимая реальность - мне бы просто пока дышать так чтоб до башки пустой доходило. а про свет, по-моему, второе. но что сто вежливых формул отказа, шаркнуть ножкой, через левое плечо, взрезать и начертить - это да, это-то я знаю. вон, корочкой уже покрылось.
совсем не буду оправдываться. я просто злорадствую, злословлю и из чистой злой воли (яснохуйственно, распространяю максиму скалозубства и ненависти к себе, можете растянуть её на весь мир, мне похуй) исхожу [желчью]. никаких проблем. ни с чем.
теперь только жить. (бактерии рвутся к свободе, единственная полная свобода; хожу кругами и всё ещё плююсь желчью. не люблю тебя, не люблю никого, можете слать мне открытки, я сплю, всё это не со мной, вышибу окно и вывернусь наизнанку. ну вы там поняли что я опять переслушиваю, будто бы на дворе 2010 год. интересно, куда это семь лет делось?.. напротив зеркала; белые пальцы по экорше - да, то что нужно, просто в сердечко.)
про промежутки между слов уже говорила. про промежутки между цитат скажу следующее: то же самое. а промежутки между промежутками можете сами додумать, но на всякий случай машу ручкой и здороваюсь (тоже тот ещё ритуал, златоглазый)
как радуюсь что мир всё ещё вертится и в понедельник к первой паре. и переводить английский, и копии, и всё такое и в этом роде.
но: тупое отупение, оцепенение, вспухлая какая-то дохлая рыбина (нет, прости, я о своём, но - привет!) вместо мозга. наделаю лишних дырок в черепе, пусть уж учится дышать, пидор гнойный, ненавижу, могила моя.
а небо осенью особенно синее. мешаю берлинскую лазурь с ультрамарином, грешу против технологии и вдвойне грешу против техники. всё на белилах, конечно, цинковых белилах, не съедающих насыщенность цвета, чуть-чуть их, капельку самую. и кармина, маленькими мазками, мерцание тепло-холодности, пиксельный шум в условиях условностей реалистической школы. смерть реализму! я знаю что делать. (читайте наоборот)
человек без лица. Гладит твои волосы. Пока ты спишь, кутаясь в лунный свет и душное одеяло. Пока перевариваешь снами свои переживания, свою печаль, боль, ярость... Человек без лица сидит на краю твоей простыни. В этой комнате холодно. Пар струится из твоего рта. Твоя комната тысячи лет хранит твои секреты. Человек без лица носит браслет из зубов твоих врагов. С каждого - по зубу. Молочному, коренному... На синей нитке. Человек без лица не отвернётся, пока ты не откроешь глаз. Он будет хранить твой сон и твоё тело. До тех пор, пока ты не откроешь глаза.
Он всегда рядом.
[525x700]
меня будто разорвало пополам. Раздробило - пожалуй слишком громко будет звучать. А вот пополам... Я будто волк, который смотрит и в лес и в хату. Будто у меня две головы. Двухголовая собака. Я не могу решить, в каком направлении сделать шаг. Холодно мне или жарко. Вижу темные полосы за ярким экраном. Пишу в темноте, и вижу мельком тени, всполохи, силуэты...У твоих холодных костлявых рук был особенный запах, наводящий уют и сон. Мне кажется, мои руки ни чем не пахнут. Я вернулся из отпуска, а будто и не был там. Будто не видел солёной воды, скал, не слышал гомона прибрежных птиц. Будто не вылетал из этого серого, грязного участка материка на просоленный остров, как все те, сосланные умирать от чахотки. Цветастое пятно на белке у зрачка, сгусток воспалённых капилляров. Разжеванная нижняя губа и щека. Шелушится немного правое плечё. Но с другой стороны все совсем не так. Две головы...
А самое страшное - я та, что смотрит в лес, или та, что с тоскою заглядывает в окна?
Я был вчера так зол...А сегодня принял тактику - игнорировать существование предателя. Никто не встанет на мою сторону, а я и не прошу. Если нам наконец суждено спустя столько лет разойтись по разным направлениям... Хорошо. Я сам о себе позабочусь, даже если и фатально. Но я не позволю себе простить это... Это все будет тут, я буду читать и буду вспоминать. В итоге - одну голову придётся отрубить. Я всё еще вижу твоё бездействие, выжженное у меня на сетчатке.
Я чувствую, как в груди уже не движется. Окаменевшее от слоёв ржавчины, остывшее. Я чувствую как теряю интерес ко всему на свете, что касается моей жизни, моего будущего. Я теряю интерес ко всему, что со мною соприкасается. Я исчезаю, продолжая существовать. И это не вызывает во мне эмоций. Но вот внезапно отросшая вторая голова, с тем же оскалом но другим блеском в глазах... Это меня напрягает. Это как заноза в стопе...
как же тяжело так писать. Пальцы допускают ошибку в каждом слове. А голова будто не лежит на подушке, а парит, многотонная, над поверхностью пространства. Тянет в темноту. Слишком много троек на экране телефона. Хочу чувствовать, как немеет всё тело. Но это не моя магия. Только ты так умеешь химичить. Я пытался, но у меня нет ни единого таланта. И вторая голова в этом никак не помогает... А тебя я не позволю себе простить.
Какая же я голова....
[540x586]
хочется учинить что нибудь жестокое. Невозможное к оправданию.
Но ты за рулём. А мне прошлой аварии слихвою хватило.
Но меня так и подмывает, язык/руки так и чешутся.
хоть открывай дверь и выходи находу. Но я уже не ребенок, а тебе уже вроде как наплевать.
может хоть бычек тебе в руку затушить...Ах,да. ты же за рулём,падла такая..
Распирает.
я был когда то одним из, а стал одним из многих. Долго пытался выключить свет, а лампочка все это время была разбита. Думал убить себя, пробовал разное.. А однажды понял,что уже мёртв. Но, знаете. и мёртвым можно отлично жить. Не верите? А всё же, таких большинство.
Еще есть ты. Из под твоих пальцев льются картины. Иногда, новые миры, иногда - новые личности. Вроде бы состоящие из слов, но куда живее тех, кто соткан из плоти и крови или космической пыли. Если почти коснуться зрачком поверхности - под переплетением оттенков слов можно увидеть просветы. Внутри ослепительно яркое - жизнь, которой ты способен наделять. Отламывая от себя по кусочку, подобно тому, как поступает Солнце. Но, даже Солнце умрёт когда нибудь... Хотя, разве это действительно важно, если время ограничивается лишь нашим разумом... Я могу не закрывая глаз видеть сквозь строки движения оттенков и форм. Целые пейзажи и истории. Никто не смог бы тебя ограничить - ведь слово не запереть под замком. И никто не способен заставить твой свет ограничить. Обожгутся. Сгорят заживо. Вспыхнут и тут же рухнут пеплом.
Однако, нужно ли это тебе? Не хочется ли временами променять это всё на нечто более приземленное.. Отвернуться однажды от горизонта и углубиться в зелень суши, оставляя за плечами шум волн. Пойти вперед и понять, что этот кусок земли не остров, а материк...
Кости на солнце выбелило. Ракушки потеряли цвета и оттенки. Песок занесло пеплом. На самом деле редко когда у ситуации бывает только два выхода. Количественная степень ограничена лишь твоим разумом. У пространственного измерения больше, чем две, чем четыре стороны. Только не останавливайся, не стой на месте. Кости, ракушки... Мы. Нещадно обесцвеченные, потерявшие лица, застывшие однажды в нерешительности/сомнении.
Оборачиваюсь на резкий вскрик чайки. Недавний шторм усыпал берег острыми сколами, гниющими растениями. Чувствую, как стекленеют глаза, затягиваются соленой пленкой, мутнеют. Солнце безжалостно жарит отросшие волосы... Я кутаюсь в черную с цветами рубашку, длинную, наброшенную поверх футболки. И спешно иду от берега, чтобы затеряться в увядающей зелени августа.
[700x465]