Весна. Конец апреля. Я хожу по дому в свитере, но все равно мерзну. И хотя за окном вовсю лезут из почек первые листья, надежды на теплую погоду лично у меня все меньше с каждым днем. А еще есть смутное ощущение, что скоро я перестану верить в лето и начну готовится к очередной зиме. А с какой жадностью я ждал этой весны, еще не догадываясь, что вместо долгих прогулок в лучах ласкового солнышка я начну сидеть в кресле, молясь на теплые шерстяные носки и любимый старенький плед, а радость пробуждения природы будет побитым щенком скулить под моим хмурым взглядом в окно, где снуют с ног до головы замотанные в куртки прохожие. Кстати, не менее угрюмые, чем я сам. Но все не так уж плохо, в конце концов, вместо бессмысленной беготни я усердно работаю, мне хватает времени чтобы писать для вас, иными словами, кроме неудавшейся весны я легко нахожу другие радости. К примеру, горячий чай. И обязательно, в отсутствии яркого доброго солнца - с желтым жизнеутверждающим лимоном. И, как говорил Гришковец, настроение твое улучшилось.
(с) Аль Квотион
Человек рисует лица,
Птиц и небо из дождя,
Человеку вновь не спится
У открытого окна.
Человек читает книги,
Пишет глупые стихи,
Любит алую клубнику
И шуршание ольхи,
Любит женщину земную,
Жадно пишет на холстах
Злую, злую, колдовскую
Красоту в ее чертах.
Человек пьет горький кофе,
Курит нервно, невпопад,
Собирает в руки осень,
Ловит взглядом звездопад.
Человека просто ранить
Равнодушием в словах,
Пеленой ненужной брани
И усмешкой на губах.
Человек стоит у края,
А в груди его - рассвет.
Шаг от боли, шаг до рая.
Человека больше нет.
(с) Аль Квотион
Она всегда была актрисой. По крайней мере, именно так я думал раньше. Иногда ее лицо казалось мне самым родным и близким, я любовался его внутренним свечением, в котором мешались доброта и нежность, и любил ее больше всего на свете. А потом резко, без каких-либо значительных перемен, оно вдруг становилась холодным, далеким, и рядом со мной оказывался чужой, незнакомый человек, словно никогда не было всех этих дней, проведенных вместе, за которые я успел пристально изучить каждую ее черту. А порой в ней появлялось что-то, что заставляло меня ожесточенно ненавидеть этот смех, начинавший звучать издевкой, эти руки, становящиеся старыми и некрасивыми. И тогда кольцо, которое я подарил ей, больше не казалось символом нашего союза, наоборот, оно лишь сильнее подчеркивало эту потаенную уродливость.
Однажды мы полетели в Берлин. Тогда она то ли посмотрела какой-то фильм, то ли прочла книгу, но в целом это был каприз, ей просто захотелось увидеть небо Берлина. Пока мы летели в самолете, как дети пихаясь локтями и глазея в окошко иллюминатора на облака, похожие на сказочных зверей, она была той самой девочкой, полной внутреннего света, которую мне хотелось беспрерывно целовать и прятать в руках от неумолимого мира, крадущегося тяжелым временем в хрупкие человеческие жизни. Но когда мы долетели... Небо Берлина оказалось затянутым пеленой низких туч и падало на нас холодной неприятной моросью, заползая ознобом мурашек за пазуху. Оно было точно таким же, каким было дома, где остались неоконченные дела, брошенные ради этого нелепого путешествия: серым, ватным и безрадостным. А она радовалась, она подставляла лицо этой нелепой пародии на дождь и улыбалась. Но было в этом столько фальши, столько наигранности, что во мне волной начало подниматься раздражение к этому городу, к этому небу, к ней - такой лживой маске на фоне пасмурного Берлина.
А иногда бывало и наоборот. Один раз мы с ней сильно поссорились, я уже не помню в чем была причина, обычно я очень быстро забываю поводы обид, видимо, чтобы не забыть саму обиду, лелея и вынашивая ее до скандала, беременея ожесточением, злобой и собственными неудовлетворенными амбициями, как женщина беременеет плодом. Мы кричали друг на друга, она хватала какую-то посуду и пыталась ее бить, но под руку ей постоянно попадалась только небьющаяся. И снова в ней что-то неуловимо изменилось, и я неожиданно увидел, как идут ей растрепанные волосы, как красив огонь негодования во взгляде, и как смешны эти кастрюльки, пластмассовые чашечки и ложки, разбросанные по полу. Я засмеялся. Она посмотрела на меня удивленно, растерянно, а потом ее плечи опустились, она оглядела беспорядок, устроенный нами, и тоже улыбнулась. В этой улыбке было все: и ребенок, всегда живший в ее душе, и та легкость, с которой она впитывала жизнь, и наша любовь, прожившая столько лет.
Сейчас ее уже нет рядом со мной. Не буду врать, чтобы добавить этим словам флер трагичности, она не умерла, мы просто расстались, даже почти друзьями. И я начал смотреть на все, что было с нами, со стороны. Людям в целом свойственно взвешивать и обдумывать события уже постфактум, все мы сильны задним умом, но катастрофически наивны в настоящем времени, пока мы еще участники, а не отстраненные зрители. И сейчас я понимаю то, чего не понимал тогда. Она была актрисой? Она так часто менялась? Нет, нет, нет, менялась не она, менялся я. И тогда, в Берлине, это именно мне поперек горла встало серое небо, а она просто смотрела наверх и ловила губами подаренную ей судьбой мечту, и тогда, во время ссоры, именно я увидел весь абсурдный гротеск скандала, что заставило меня изменить свое отношение... к ней. И именно то, что происходило во мне - определяло какой она будет сегодня, какой я, в слепоте своей, в своем эгоизме, увижу ее.
Теперь я осторожнее отношусь к людям, я чаще заглядываю в себя и уже не так легко поддаюсь сиюминутным сменам настроения, с такой страшной легкостью меняющим любовь на ненависть, одобрение на раздражение, близость на равнодушие. Но на совести тяжело ворочаются камни раскаяния, ведь когда мы расставались, я обвинил ее во всем, а она, глупая, наивная девчонка, поверила мне. И каждый день, выходя из дома, я ищу в толпе ее лицо, чтобы объяснить, что не она, но я - тот лживый паяц, сломавший своим непостоянством все, что пытались мы создать вместе. Я ищу, уже зная, что так никогда не смогу найти этого лица, лица моей прошлой любви, лица моей невольной актрисы. Потому что в тысячах глаз, губ, лбов, щек, черт - я снова и снова, с долей роковой иронии бытия, буду видеть только себя.
(с) Аль Квотион
Yuji Hasegawa - художник-график из Японии, почти все его работы выполнены цветными карандашами и пастельными мелками.
Информация, написанная в данной статье, получена благодаря прослушанным и законспектированным лекциям диетолога — нутрициолога Русланы Пископпель
,Для пищеварения необходимо примерно три литра свободной жидкости, в идеале это вода. Если воды недостаточно, организм обезвожен, организм пытается задействовать другие жидкости. Их у нас в организме три основных. Это кровь, лимфа и моча…
Yokota Miharu создаёт современные рисунки в европейском стиле, но багаж знаний и традиций заставляет художницу следовать правилам гармонии. Нежность души, переданная в красках и танцующих линиях… Почти неуловимая печаль и философия древнего мира, скрытые за маской традиционной японской сдержанности…
|
Коты против принтеров
- профессиональный художник из Новой Зеландии.
Huan Liu родилась и выросла в северном Китае , окончила с отличием Китайскую Академию Искусств, имеет степень бакалавра. работала в качестве иллюстратора и дизайнера во многих областях, в том числе журнальная графика, мода, бренды, газеты и реклама . В настоящее время проживает в Окленде, Новая Зеландия.
- профессиональный художник из Новой Зеландии.
Huan Liu родилась и выросла в северном Китае , окончила с отличием Китайскую Академию Искусств, имеет степень бакалавра. работала в качестве иллюстратора и дизайнера во многих областях, в том числе журнальная графика, мода, бренды, газеты и реклама . В настоящее время проживает в Окленде, Новая Зеландия.
“Животные на ферме”–фотопроект Роба МакИнниса
[700x700]
Фотограф Роб МакИннис (Rob MacInnis), работающий фотожурналистом в New York Times, решил снять необычную фотосессию для… домашних животных. Надо отметить, что все портреты очень выразительны. Проект получил большую популярность и стал известен под названием “Животные на ферме”.
Предлагаю познакомиться с художником-самоучкой из Австралии Guiotto. Он родился в Венеции, но в 1966году переехал в Австралию. Тогда он был еще маленьким мальчиком и всем сердцем полюбил свою новую Родину. Сегодня Ego Guiotto является одним из лучших художников дикой природы Австралии. Его любовь к птицам Австралии и животным, прекрасно выражена в уникальной, в мельчайших подробностях, в отличительном стиле, написанных им картинах. Просматривая его картины, никогда не подумаешь, что эти работы выполнил самоучка. Художник отдает предпочтение акварели, акрилу, гуашью рисует тряпкой. Эго Guiotto привлекает все большее внимание меценатов, галерей, компаний и издателей, как в Австралии, так и за рубежом. Guiotto - завоевал многочисленные призы и отраслевые награды.На мой взгляд, работы очень хорошие!
Как Ёжик с кошкой делиться не стал