Я - Мэри.
Я вешу 46 килограмм и сижу на гречневой диете.
И уже сутки мечтаю о шоколаде.
Вокруг меня пять тетрадей по математике, конспекты и справочник разбросаны в рандомном порядке.
Я выкурила полпачки. И выпила свои успокоительные.
Я рискую не допуститься к сессии из-за отсутствия какой-то идиотской справки.
У моей девочки завтра тестирование и она звонит мне уже пятый раз – разводит цирковую панику.
Я – Мэри.
И меня все так забавляет! Ей-богу, забавляет!
- Мэри, ты сегодня такая..!
- Мэри, ты живешь удивительную жизнь!
Я встаю по утрам и маскирую синяки под глазами.
Я плохо помню год своего рождения, зато хорошо помню, что пила вчера вечером.
Я знаю, сколько калорий содержится в обезжиренном йогурте, шоколаде, яблоках, мюсли, бананах, вине. Пока вы едите – я блюю.
И моя собственная мать всерьез ломает голову, какому доктору показать моё скупое тело, какие таблетки мне принять.
Я пью коктейль за коктейлем и смеюсь ярче всех. Мне весело. А тем временем сдобренное спиртом дерьмо внутри меня все равно гниет сильнее и сильнее. Сколько не заливай.
Я пахну парфюмом от Mark o’Polo за метр. Только вот мне постоянно чертовски пахнет гнилью, падалью, дерьмом. Изнутри.
И наутро я маскирую синяки под глазами.
Я опять пытаюсь вспомнить, как моё имя…
- Мэри, ты сегодня такая…
- … же, как вчера!
И я буду напиваться. Блевать. Иметь лохушек. Читать гениальное. Писать стихи. Катиться вниз. Потому что…
Я – богема! А вы – дерьмо!
Только почему, когда мама твердит: «Ты большая девочка», мне все больше хочется вернуться в ее теплую утробу?..
Ты ведешь меня за руку и твердишь, что я злостная. А я не прекращаю выкрикивать яро:
- Я соберу вместе всё твоё прошлое, настоящее, будущее, саму тебя и застрелю ко всем чертям! Ко всем чертям, слышишь?! Куплю самую дешевую пушку и застрелю! Слышишь?
Рыбы всплывают брюхом
к солнцу
И бьются им об лед
изнутри.
Как в коробке из слоновой кости –
мирно
кровоточат закаты.
Трескаются вишни.
Земля трескается.
Мы смотрим эти ядерные кольца.
Мы видим, как с ними дымят фонари.
Мы мотыльки.
Мы электричество.
Мы жертвы замерзания кромки
воды.
Рыбы всплывают брюхом
к солнцу
так же, как мы.
Мы…
У меня есть своя квартирка – мой табачно_красный рай.
Любимая девочка_хрупкость, которая покрывает меня поцелуями в темных дворах.
Дым в легких и чай самых разных сортов.
Фиалка в багровом горшке.
Май на широких подоконниках
и долгие-долгие ночи…
Я бы хранила тебя на пыльной полке
в книге.
Возила твой расчлененный труп в багажнике
Бентли.
[И была бы в таком амплуа несравненна]
Я бы взорвала мир ко всем чертям,
выжатый,
главное
gentle. Gentle…
Девочка_пряный цинизм,
идет уже пятый месяц…
Тут заканчивается воздух
и я цепенею,
когда с мокрых обрывов
со стоном
скатываются валуны в море.
Мне кажется, я не одна тут,
когда поздней ночью
штормит, и шипучие волны
одна за другою
с ревом
разбиваются о горбатые горные
спины…
Я по-прежнему убиваю корабли,
выключая на ночь весь свет,
и каждое утро смотрю на обломки,
которые к берегу
с тиной
послушно приносит соленый,
потрепанный ветром колючим,
рассвет.
Девочка_пряный цинизм,
Идет уже пятый месяц…
Тут обрывается смысл
и я каменею,
когда на горизонте
багровым
танцует глухой силуэт.
Чайки всё также предвещают
морским волкам
горе,
облака, как прежде, пахнут
ромом,
а ночью сгущаются терпкие тучи,
набитые порохом, дымом
и солью…
И если тебе когда-нибудь скажут,
что у кораблей есть душа –
не верь.
В них ни жизни, ни трепета, ни слез
нет.
Милая, я каждый вечер выключаю весь свет
и жду,
когда ты потерпишь крушение тут,
Когда утром нервные волны
рассеяно
обломки твоих парусов
к этим скалам
надежно,
как цепи, прибьют…
[Я маяк. Я маяк. Маяки тоже ждут…] By Mary_Syndrome
Это как перевести часы с летнего времени на зимнее. Как сменить часовой пояс: поначалу хандра, поначалу даже мутит.
А потом привыкаешь, отпускает, и начинаешь осматривать пейзажи вокруг. Изучать. Влюбляться в хорошо забытое старое.
Прощай…
Мне похуй.
[Мне легко. Я не люблю тебя больше.]
Обними меня ещё раз
И попроси ещё раз,
Чтобы я не уходила.
_______________________
Реалити-шоу "Мэри наизнанку для невянущих ушей" сворачивается. В этой комнате. Заперты. Наглухо. Двое.
[Обстоятельства были орехово-кремовые: мы с Эн в квартире_ремонта пили кофе с черничными кексами. Мы кукольные.
Метро волокло меня домой…]
В урчащем нутре метро. В консервных стенах вагона. Я отдаю Вознесенскому штрихи карандашные, ломанные, подчеркивая главное_важное в «Лирике».
«над Лувром из постаментов,
как 16 матрасных пружин,
дрожали каркасы статуй,
пружины были во всем,
все тикало…»
Я держу себя в руках перед взрывом. Перед взрывом. Мне нравится обнимать эту книгу. Особенная. Как щелочные брызги, как темный шоколад без сахара.
В текучей массе труб-переходов. Я выгребала из кармана все, все деньги и не смотрела в ее глаза впалые – аккуратно в футляр от скрипки укладывала. Мятые. А потом капюшон резко и бежать. Бежать. Бежать! Как собачонка пристыженная. И, наверняка, с глазами верными, как предательницам положено. У меня слезы не соленые – серые, глянцевые.
«Париж, как ты раним, Париж,
под скорлупою ироничности,
под откровенностью, граничащей
с незащищенностью.
Париж…»
Человек с синдромом Дауна из дома напротив шел на меня, протягивая руки смугло-ржавые к моей шее. Мне не гадко. Мне не мерзко. Ничто во мне не ежится пугливо. Я наизнанку, я тонкая, я глухая.
«Не поняв, назовут тебя
проституткой советские дилетанты.
Улетай, полуночная профи
Непроглядного дельтаплана!»
Твой лоб был горячим. Твои волосы пахли цитрусом и дымом.
Инъекция морфия. Останови этот трип. Останови и останемся здесь.
Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь.Останови и останемся здесь. Останови. И останемся. Здесь...
Во дворе пили водку. Лица были смуглые, морщины глубокие, глаза старые, тусклые.
А Мэри.
Мэри курила на балконе. Как моряк из долгого плавания вернувшийся, любивший жену неисчислимое количество часов до потери сил, до полного возмещения…
Смаковала:
Не_соленый ветер мартовский гнал снег сырой редкий, сквозь растянутый свитер гладил до костей холодом терпким. Вязким. Долгое, самое сладкое: стены хрущевки напротив, старые-старые, добрые, славные; троллейбусы синие грязные; антенны телевизионные; дворы далекие с трубами дымящими, кот рыжий через дорого неспешно и голуби на чердаках греются серые.
Мэри не зовут моря дальние. Есть дворы в запустении [мой], истории давние…
Шепотом. Дымом.