Привет. У моих волос темный цвет, у глаз все тот же блеск с привкусом горького шоколада. Я сейчас о тебе, обо мне и потом не надо! Ладно? Таким как ты совсем не нужна губная помада. Вытри! Вот так лучше, и никогда на себе не рисуй этой дрянью! Ныряю в твои слова, люблю на твоих лопатках... Мне без тебя не сладко, с тобою горько, для тебя -конечно, на двоих не сбудусь. Никотин - неправда, алкоголь - шатаюсь, на лице улыбка, ночью сном забудусь, Утром вспомню - стыдно. Иногда обидно, так что сердце жмется, так что в легких воздух - не свинец, но все же. Моя жизнь похожа на рисунок кистью, акварельной краской, Все размыто напрочь, все раскрыто настежь, все затерто в дыры.
Небо протекает, на щеках дорожки, под рубашкой сыро. Мы с тобой глупцы, по законам жанра без зонтов, без крыши. Слышишь? Гром взрывает, сердце дробь коло'тит, режут небо грозы. А вчера прогнозы: "Будет жарко!" - помнишь? Я им сразу, правда, не поверил вовсе.
Просишь сигареты, бросишь летом встречи, у меня давно ведь, время жизни - вечер, Ничерта, конечно, эта дрянь не лечит, но на вкус приятно. Обнимаешь плечи, прогоняешь в профиль, вытираешь слезы, Не целуешь в губы. Вечер - небо ярко, утром, днем зависло, утонуло дымом, облака... Пока.
Знаешь, это было похоже на падение в пропасть, Когда ты упасть можешь, если только тебя толкнут. Это когда тонкий кнут из кожи тебе спину рвет, Ревет мама с сестрой перед твоим расстрелом Или когда видят твое мертвое тело на похоронах. Когда страх, и у тебя на глазах умирает то, кем ты был. Ты этого еще не забыл, но помнишь все хуже с каждым днем. И о нем, о том за кого ты жил, уже каждый привык не знать. Это можно назвать чьим-то горем, чьим-то жалобным плачем, Чудо-птицы или чудом но не как иначе. Стоном, воем, Прибоем, который крушит на берегу все камни, Ветром, ломающим ставни, срывающим с крыш черепицу, Несчастьем разъедающим лица, смывающим все улыбки, Сдирающим цвета с цветных картинок, кашлем, Выбивающим окна в квартирах, и шатающим башни, Но вместе с тем это совсем не страшно. Как лето Тепло, как конфеты сладко.Это когда много света, но он не нужен, Когда ты слегка простужен, и ты пьешь чай с любимым медом, Когда зима радует тебя зеленым.Это как облако нежное, Невесомое. Пышное, как снежный пух. Это мягкость Маминых рук, приятный звук отцовского грубого голоса, Это ветру послушные волосы. Это внизу живота хватает, Когда на качелях, или когда играет любимая музыка, Это отдых после дня бесперебойных нагрузок, глоток воды Для жадной жажды, это льды посреди пустыни, Это звезды которые еще не остыли, это счастье, Приступы неуправляемой страсти, это когда нет в мире края света, Когда на все звонки есть ответы...Это то, чего не описать словами, Мазками не изобразить, это не понятое, ни мной, ни вами, Это...В общем, приглашают - танцуй. В этом танце ведущих двое, две главные роли, на один поцелуй.
Я бы хотел быть большим полем, где-нибудь далеко, чтобы ты гуляла по мне ветром. И тебя было бы невозможно поймать, а меня найти. Останутся только отметки на фотографиях и улыбки в волосах, остальное мы надежно спрячем.
Для меня это очень важно, знать, что ты есть.
Вылезая из облаков, нужно добавить, что что-то здесь не так, что-то нечестно и чего-то нет. Поэтому, уверенный в этом, я и начну сначала -
Я бы хотел быть... вот поэтому и все, дорогой Андроид. Спасибо и низкий поклон.
Жизнь моя неуспела сорваться со старта, и уже, сбивая дыханье, почти ползет (Я никогда не любил марафоны, и глупо верить, что мне хоть чуть-чуть повезет). Я словно воин в тяжелых доспехах, неуязвымый, но под ногами с треском ломается лед. У меня в домино всегда рыба, в шахматах сразу мат с трех ходов, если я играю с самим собой. Но на другой стороне доски сегодня больше фигур. Сегодня победу одержит хозяин сильнейших структур. Я не король, но мне шах за шахом командует главный теперь герой, или герой теперь. Все карты почти у него в руках, то есть в руках, но почти в его, и он, если вдруг захочет, то победит без потерь. Я повтаряюсь в рифмах, сбивая нечеткий ритм, который хромает на обе ноги как раненый сильно зверь. Если хочешь понять, что чувствую я и как это громко, то пульс не поможет, не мерь. Людям, любым, которые могут тебе обо мне рассказать, ты ни за что не верь - Они знают больше, чем можно вообще-то знать, но это не правда и значит синоним - ложь. Это так сложно сегодня поверить в то, что в груди бесполезная и уверенно ложная дрожь. Мне было не страшно, когда в тот день, в день скорби и памяти, мальчик просил: " Дайте мне кто-нибудь нож! У кого есть нож, я их убью к чертям!". Мне и сейчас не страшно, разве что стыдно и боязно за тебя. Страшно, не то, что с тобою может случиться беда, ведь не может, да? Страшно, что мне без тебя нельзя, Нет, то есть можно, но я совсем ведь не вижу хоть сколько вообще возможно, потом счастливым себя. Я помню, что тюльпаны, белые (помнишь ты говорила?) тюльпаны любимые твои цветы. Боже, я так о тебе много помню, что кажется, будто в моей глупой жизни была одна только ты.
Это не последние для тебя от меня слова, у меня для тебя очень много слов, Но я не могу писать, будто они на уровне воздуха, в воздухе, то есть, есть и я не готов, Перевести их в символы, я лишь хотел бы еще раз сказать спасибо, хотел бы, чтоб ты могла знать Я чувствую себя что-то значащим(прости, что заставил все это тебя читать).
Что-то бабочки залетали. Что-то они фиолетовые. А я - ничего, слежу за каждой, предоставляю зрачку свободу действий. Он весел, прыгает, ужимается. Устал, свернулся калачиком, черной точкой пометив глянец глаза.
Яблоко, оно такое, Оно такое игривое, воздушное, глазное. Ромбики переливающихся кристаллов придают каждому яблоку неповторимый цвет.
Бабочка устает, садится на руку. Она колется, она колет всю руку. С каждой бабочки на тело пересаживаются миллионы комариков с полными брюшками. Пускают в меня кровь, надувая мышцы северным ветерком. Напрягаюсь, пульсирую.
Взмахи крыльев складываются в чудесную симфонию, непрестанно звенящую в ушах. Бабочки поражают мозг, каждую извилину. Покрывают его тело пыльцой соседнего, такого близкого человека.
Па и реверансы, воздух вокруг искриться. Бабочки взрываются, оставляя сноп ярких красок после себя. А мне не жалко. Они не умирают, просто так проще улетать все выше и выше.
Бабочки не живут просто так, бабочки нужны для жизни других.
Весна разбегается по венам черными ручейками, запахами умытых тополей, И я стихами, хоть убей, но ничего уже сказать не могу. Я перед кем-то в долгу, но мне решительно на это плевать. Решительно не сказать, не осознанно промолчать - одно и тоже, хоть и кажется, что совсем не похоже. Осторожно и двери закрываются, объявления следующих станций, пускаемое по чему-то вроде раций. Я закрываю глаза до новой смены декораций, но меняются только лица, и то иногда. Здесь под землей почти темно, но совсем не спится, везде горят лампы и мои ноги как хрупкие спицы грозящие надломиться. С каждым днем здесь все больше людей чем крыс, И чем глубже вниз, тем существенней эта разница. Нужно смириться и расслабиться, во все стороны скалиться милой улыбкой. Я заблудился, заплутал в маршрутах поездов, и перед глазами дымкой, пахнущей шпалами, километрами подземных швов, рельсовыми стыками, грязной водой, пролетают огромные залы. Все в мраморе усталые, держащие на своих горбах города, а может и страны, но так одинаково разные, что я точно уже не скажу, какой же из залов и в честь чего, что празднует. Даже подземные рвы кричат о памяти. Кажется, что если не они, то вы и помнить перестанете. Кажется что если б не книжки по истории, если б не эти станции, памятники художникам, писателям, летчикам (и для прочих место оставьте), кажется, что если бы не это все, то мы ничего бы не знали, не то чтоб забыли, но не помнили и даже бы не гадали, что где-то когда-то кто-то из них добивался славы, рвал жилы, чтоб потом в честь него возвели эти подземные залы, назвали улицы, и подарили бы тротуары. Траурно друзья, мне траурно, а на улице эта чертова весна, и я без сна под землей, и вовсе разбитый на поверхности. Облитый всей этой наигранной влюбленностью, которой сейчас питаются все, ведь весна же. Конечно внутри же все сами понимают, что просто играют, и им это к дьяволу не нужно, но натужно смеются привлекая внимание, от непонимания того, что это так глупо, и так бесполезно до раскаянья. Вечные скитания между лицами, это как в больнице, когда ищешь кем бы себя занять. Никого нет. Так и весна, дразнит надеждами, пытается что то дарить, но у нее получается только отнять. Как и прежде, надежды - пустое увлечение. Хобби для слабонервных, и беременных, пускай временно, но утишенье же. Я совершенно пуст. Иссяк до меловой белизны, такой же хрупкой, пресной, и здесь опять же ссылка на сны, но мне надоело жить снами. Я намеренно, уверенно их забываю, и мне так не только легче, так оказалось правильнее. Весна разбегается по телу всей этой бестакностью в попытках себя влюбить. Только бы не убить себя всеми этими по_пытками.
Я чувствую как мне по рукам растекается твоя кровь, это еле дышит во мне любовь. Если бы я мог выбирать кого мне любить, то точно была бы ты. /Почему когда покупают цветы, то розы эталон цены? -Сколько стоят тюльпаны? -Не знаю, но, наверно, дешевле чем розы. -Чертовы розы!/ На розах занозы впиваются в кожу. Ты любишь прохожих. И ты не сможешь меня простить, а я так хочу лежать у тебя в ногах, просить и просить, и просить меня ни за что не прощать.. Я чувствую, что я маньяк и я изнасиловал тебя уже так, как только было возможно, и это совсем не сложно. Ты знаешь меня лучше, чем каждый из них, но все еще ищешь выше, чем я нахожусь. Я хожу по земле и жму голову в плечи, сплетаю пальцы замочком, а ты за меня ставишь свечи. Не то чтоб в церквях, но я знаю, что ставишь. Если верить тебе, то я чувствую твои руки. У тебя бьется сердце, да так, что по всему телу слышны неровные стуки. Так как в меня веришь ты, в меня верит только мама, а она в меня сильно верит. Мне стыдно, я чувствую себя бездушным зверем, и это со мной впервые.
Даже когда ты мне пишешь, я вижу, как дрожит твой голос.
Ты открыла глаза тому, кто шел все время на ощупь, и я благодарен тебе, как никому другому. И стыда такого я не испытывал никогда. Я буду жить, и делать так как мне угодно, потому что, теперь я верю в себя. И, знаешь, Я помню Тебя!
Я мою руки. Так просто оно не сходит, там как обоев в пятиэтажках, слой за слоем.
Я вижу - Миланский эдикт - 325. И еще что-то, непонятно что, потому что стерлось, а стерлось от пота, а потелось от страха. Я тогда боялся.
Дальше было что-то вроде "хлеб, молоко, сметана, сахар, масло,чай". Это давно было, наверное, когда у меня небыло блокнота, чтобы все записать, или нет, еще раньше, когда память у меня была на три слова вперед. Я забыть боялся.
Следующее: рисовал я, это человечек, стоящий на льду, а лед этот весь трещит под ним. Может быть он такой толстый, что лед сдает, может он весной туда полез. Может, это и вправду было весной рисовано, но только не с натуры, я бы тогда боялся.
А потом: цифра 8. Я ее и сейчас рисую, но теперь на локте. И это вовсе не из-за того, что я боюсь ее забыть, я просто боюсь.
И еще, люблю и имя. Я мою руки тщательно-тщательно. Хотя бы "люблю", хотя бы это имя, а лучше все вместе. Такое просто с рук не сходит. Теперь боюсь что не смоется.
Потом стихи какие-то. Опять боялся забыть. Проверил - помню. И еще слой. И еще. И еще.
Расписание электричек. Не успеть боялся.
И еще. И еще. И еще слой. Время встречи. Опоздать боялся. И еще. И еще. И еще.
И так слой за слоем, до первого, того, с которого все началось.
Я мальчик, который да, и который всегда молчит. Даже когда кричит. Болтает когда ему не уютно обо всем и о всех, но не о том, о чем хотел бы сказать. Бывает иначе, но редко, и об этом лучше не знать. Сердцеед иногда, потому что не может почти никому отказать. Умеет в чувства играть, но чувствовать уметь не умеет.Быстро взрослеет, это не про него. Не любит дружить с друзьями, потому что уверен, что их нужно просто любить. Думает головой, но мысли не оглашает. Не любит звонить. И вообще говорить, во всех смыслах слова, во всех значениях. Не понимает изречений на других языках - он бездарь, и патриот, потому знает только русский, и то иногда. Любит голубой и белый цвета. Не запоминает глаза, но пыток до имен, потому что ненавидит все имена. Считает что называться пошло, и потому это серое прошлое, а сейчас все люди это толпа, и для всех одно имя, верней местоИменье.
Сердцебиение обнаружено восемнадцать лет и девять месяцев назад. Он наверное рад. Восемнадцать лет как один долгий час. Веселый праздник, счастье, но больше для вас, чем для него. Проверка всех микрофонов: "Раз-раз-раз". Выход в жизнь все формальности то что выше, соблюдены, теперь уже вскоре можно плохо видеть и слышать. Неумело дышать - нельзя, мальчик ведь взрослый, высокорослый, и должен быть просто, банально сильным. Больше алкоголя - можно, меньше изгибов извилин и много слов о красивом - верный путь в постель, все что теперь для него должно быть важней, чем все остальное. Не забудем про обязанности и права. Ведь мальчик теперь совершенно не прав, но так много и часто должен. Как жаль, что тогда когда мог безнаказанно убивать, не мог знать кого и за что.
Я должен уйти раньше, чем часы смогут бить двенадцать, и попытаться отключить телефон. Потому что он тоже теперь новый. Так знакомо, снова все по нулям,только я как и раньше ничего не добился, хоть ни за что и не бился в общем. Спокойной ночи!
Рядом не спит никакая сестра, никаких игрушек из плюша - я не могу терпеть швов не на чьих телах. Я не умею смотреть на пуговицы, что вшиты у них головах, на месте где нету глаз и где уже точно нечему отражать, допустим, что даже нас. Мне как всегда хорошо, и конечно же может быть. Я как всегда о тебе, не то чтобы вечно помню, но точно не могу забыть. Нет, без тебя я конечно же не умру. Я может сломаю о стены руки и с ума, так сильно и так навсегда, сойду, но ни за что и ни за кого не умру. Наши с тобою жизни не вечность, как ты могла бы заметить, но мы беспечно кидаем слова на ветер и пускаем любовь по венам. Кому-то по венам, будто играя на счет, так до конца не поняв, кто же из нас ведет. Только вот ты всегда победитель, а я так легко сдаюсь, может боюсь, ну а быть устал. Пьедестал уже твой, но тебе так нравится этот нелепый бой, что ты часто уступаешь мне ведущую в этом спектакле роль. Таким как я все поддаются, так ловко и так намеренно что я не замечаю этого, но как всегда и бывает до поры и главное, что до времени.
Утро сменяет ночь, без дней, вечеров, сигарет на скамейках, без глаз, без губ и без пожатия рук - меняет в себе батарейки любой мотор. Но мы одноразовый мусор, с надписью made in China, и мы как любой прибор, в этом Китае, ломаемся не случайно. Все по расчету, хоть каждый из нас и не знает, что ждет за углом, но все по расчету.
Полету я не поддался - я глупый мальчишка я мог бы играть с огнем, но ночь тоже сменяется днем. Я связан тобой по рукам и ногам. Везде лишь надежды на "все хорошо" и конечно "будет".
Никто не осудит того, кто победит в войне, но будет пожалуй обидно потерпеть поражение и при том пораженье вдвойне.
Вокруг всё и все, как всегда в ролях. В неравных долях выдан текст, и не выдано вовсе душ. Поштучно на каждой дороге рассыпаны литры луж, Ровно столько сколько ям указал создавать госплан (на каждую яму по объему налить воды). И мокрый асфальт и сырые на нем следы - Заказано все. Ты спишь, а я глаз не сомкну. Со своей высоты Смотрю на спектакль, что за окном. Твой третий этаж нарушает закон, и он многим выше, Чем мой восьмой. /Я так бесконечно трус, но так безнадежно твой./ На небе тушат все той же водой Луну, И так безрассудно пытают плакучие фонари. Сегодня ночью я точно уже не усну, и если хочешь, то смело меня зови. В стеклянных витринах не люди, но что-то живей людей, А рядом таблички: "Не трогайте манекенов!" - а ты ведь не станешь, Хоть ты меня и смелей. Вокруг словно куклы, тряпичные, но лица у них - фарфор. Шарниры в руках и ногах, а в груди неисправно стучащий чечетку мотор. Я буду для всех этих кукол конечно "Прочь", и каждую ночь Буду мучать себя несном. И все как один под дождем будут прятаться под зонтом, И если не спать пару дней, то они будут просто нелепым сном. У всех будто стекла, сапфиры, брильянты, но к счастью ни разу глаз, Не то чтоб ни разу, но точно уж никогда.
Ты будешь, наверно, спать тяжело дыша, И будешь ты ни одной из кукол, а я одним из витрин, Но ты все же спи, пока еще можешь. Пока ты одна, и до тех пор пока я один..
Мы живем в одном городе - так рядом, но между нашими встречами огромные сроки. Здесь вечно что-то роют, и постоянно масштабные стройки. Строки мои не льются. Они как и я готовы во всем этом будничном, сером захлебнутся, как в блюдце, Потому что глубины не хватает. Снег не тает, метели смеются, на стеклах рисуют, И те уже чуть ли не бьются. Нервы уже не рвутся, им так все равно, что они просто тоскуют. Тоска огромным ножом щекочет струны - мои вены, они в натяжку. Полные луны, Стоят на небе уж пятый день, и я теперь даже ночью бросаю в снег свою яркую тень.. Губы сохнут, мне снится, то есть я вспоминаю, как ты хлопаешь своими ресницами В три раза чаще, боясь разрыдаться. Я хотел бы остаться тогда, но зацепившись за пальцы, Нам пришлось расстаться. Небо серое, под цвет героина, и ты героиня всех моих писем (Ах кому я пишу все эти письма?). Я начинаю писать твое имя в sms'ах, но после первых двух букв Прекращаю. Так и виснет в микросхемах это глупое "Лю", которое, не позволив ему родится, Я усердно "топлю" и совсем к сожалению не в лужах.
Мне так стыдно, что я ничего не могу, ну, а то что могу никому не нужно.