Смысла нет.
Есть бесконечная боль и бессмысленность.

Мне лучше уйти, но не хватает духу.
Стоишь на балконе 22-го этажа и не можешь шагнуть и плачешь оттого, что слабак.
Ковыряешь вены маникюрными ножницами, а стоит крови нормально пойти - перекрываешь.
Как с этим быть?
Как с этим не быть?

Иногда мне кажется, что нет никакого "Того Света" и всяких небес. Что это всё люди придумали, чтобы было легче переносить смерть близких.
Что на самом деле после смерти просто земля, темнота и холод. Всё.
Хочется ошибаться.

что у меня нового? да ничего. всё б/у.
сэконд-хэндовская усталость.
хочется всё бросить и в Индию.
или к Бодхисаттве, но это ещё дальше и сложнее, чем в Индию.
надо уже учиться наслаждаться одиночеством.
глухота и оторванность.
так всё далеко.
далеко в космосе.
Бодхисаттва не спасёт.
есть только один выход из одиночества - полюбить себя.

Проще полюбить, понять и принять бомжа на вокзале, честное слово.

Вот так один раз приручишь, а потом всю жизнь отвечаешь, отвечаешь, отвечаешь, отвечаешь. Уже слов никаких не хватает, а ты всё отвечаешь.

Романтический ужин напару с салатом, романтическая ночь.
Если приснится сон, а во сне кто-нибудь, хоть кто-нибудь, обнимающий, то это будет прямо как настоящее.
Всё настоящее только во сне. Во сне, в кино и в индийских книгах.
Туда бы мне, а вовсе не в утро.
Романтический завтрак с первым каналом.
Ди айнзамкайт.

Одна девочка поехала с родителями отдохнуть в санаторий под Брестом. Выехали они из Москвы 21-го, приехали утром 22-го... июня. Год, я думаю, всем русским понятен.
"Отдохнула" она все 4 года войны в концлагере. И сегодня так спокойно рассказала мне об этом.
Я думала, такие истории бывают только в кино.

Этому телу двадцать четыре.
Это тело было любимым.
Было долгой красивой былиной.
А теперь стало свининой.
Старой свининой
в мусульманском мире.

Навсегда скажу НИКОГДА.

Человек, который плохо выговаривает букву "Р" упорно называет меня Марией, а не Машей.

велосипед. в корзине.
ветка жасмина
невыносимо
жарко:
до бульвара арка за аркой
за бородатым мужчиной.

Можно воспитать своё тело и оно не будет реагировать на прикосновения.
Можно воспитать свою фантазию и в ней все всегда будут одетыми.
Можно воспитать свои желания и желать только шоколада.
Можно воспитать свои руки и они будут мыть посуду или ещё что-нибудь делать, всегда полезное для дома.
Только вот одно оставить невоспитанным...
А то ведь так и умереть можно от воспитаний...

Есть такие люди, на которых радости и удовольствия заканчиваются.
Стоит такой человек в очереди за шапочкой из цветной бумаги в музее космонавтики, и когда вот уже его очередь подходит - заканчивается бумага.
Или встречает человек девушку, у которой всё было в порядке, и вдруг ни с того ни с сего у неё вдруг пропадает интерес к сексу. Когда она именно с этим человеком. Всё. Кончился секс. Нет больше.
А ведь взрослые с самого детства говорили: "Что ты лезешь и толкаешься, всем хватит." И в итоге, когда не хватает, утешают: "Мы сделаем (купим, приготовим...и.т.д.) с тобой ещё лучше."
И потом, конечно, никто ничего не делает, не готовит, не покупает.
Эти люди вырастают и уже не могут ничего добиваться силой. Они стоят интеллигентно в стороне и ждут своей очереди, которая не наступит никогда.
Они всегда входят в чьё-то положение. Входят и входят.
Они трахают эти положения с утра до ночи.
У них гарем положений.
И только положений.
Больше нет ничего. Пустота.

Девочке с дудочкой всё время попадались люди, с которыми она находилась под страхом "Авдруг". Это был маленький монстр, который находился третьим при встрече с некоторыми друзьями.
(а иногда и больше, чем друзьями)
Вдруг кто-то придёт. Да ничего страшного-то на самом деле не случится, но вдруг.
Девочка была не прокаженная вроде.
С ней очень любили дружить.
И всегда было весело.
Даже иногда она забывала про "Авдруг", хотя нельзя про это забывать.
"Авдруг" наступало несколько раз. Всем от этого было как-то не очень...
но никто не умирал.
Девочка и рада была бы забыть про это, но все всё время как-то напоминали.
Ну и ладно. Зато высоты уже не боится.

Ты права: неважно какой этаж.
Всегда под самой крышей.
За потолком небо.
Всё время пытаться убедить тех, кто пьёт, не пить.
Мыть, тереть, оттирать белые вещи.
Всё равно какой-то невидимый налёт. Налёт любви.
Американские горки радости.

Снятся горы.
Несколько снов за ночь и везде горы.
Высоко и страшно.
Пропасть, на дне которой стоят тапочки.
Гора сверху завивается, как буква "С" и на ней вверх ногами прикреплены летние домики.
И как в них попасть?
Я человек-белка, качусь с горы, натыкаясь на деревья.
Совсем не больно. Ёлки.
Это всё кино.
Красивое и немного жестокое.

Как это легко, как легко.
Боже, как Легко.
всё выстроилось на глазах у изумлённого строителя.
Каска больше не нужна.

Мы как патроны лежали в ряд под одеялом.
Нас было четверо. Точнее меня было четверо.
Вместо голов были гигантские косточки от фиников. И чёрные мундиры.
Мы должны были догнать девочку, у которой вместо мозга было малиновое варенье.
Она бежала босиком, от варенья шёл розовый пар.


Все дома как будто исчезли в пять утра. только красное солнце и огонь на вышке.
И белый туман. Сплошная Камчатка.

Шестидесятилетняя женщина рожает девочку в платьице. Девочка сразу встаёт на ноги и идёт.
Море швыряет о кафель.
Потом падение с обрыва.
А во сне совсем не больно. Ничего не больно. Даже когда кровь и всё мутнеет, всё равно не больно. Спать хорошо.
Трёхлетняя девочка болеет, ей нельзя загорать и купаться. Она просит нарисовать ей скрипичный ключ на песке.
Шаурма из блинов.



Вчера на улице не горели (сначала написала "не грели", что тоже впрочем правда) фонари. Было темно. Дома и луна. Всё.
Сердце замирает слишком часто.
Иногда ночью тяжело дышать.