Она возвращалась домой промозглым осенним вечером. Темные громады высотных домов по обеим сторонам улицы навалились на нее всей тяжестью железобетонных конструкций. Зловеще щурились строительные краны, своими электрическими глазами, выхватывая из темноты коробки недостроенных этажей – стены будущих квартир. Скоро дома облицуют жизнерадостным красным кирпичом, вставят окна, вселят жильцов, и прежде пустые и темные комнаты будут излучать ровный желтый свет, пряча под маской уюта свое неприглядное лицо. И только сейчас, в момент своего рождения, они показывают свою истинную сущность. Маша пробиралась по темному скверу между рядами кустов. Ей казалось, что высотки сомкнулись над ее головой в единый свод, скрыв от нее единственную полоску неба. Ей становилось трудно дышать под их тяжестью. Они будто великаны обступили её со всех сторон с намерением растоптать, раздавить как какую-нибудь букашку. Маша повыше подняла воротник пальто, втянула кисти рук в рукава и плотно прижала их к себе, вся согнулась будто древняя старуха: она стремилась спрятаться от этого холодного недружелюбного мира, напичканного творениями развитой цивилизации. «Вавилон», - подумалось ей. Мы живем в Вавилоне. И скоро наши многочисленные башни рухнут как карточные домики, погребя под своими обломками всех нас с нашими мыслями, чувствами, мечтами. Грустно. Сколько не строй, доступное жилье останется доступным только тем, кому оно доступно. А квартирный вопрос, как и всякий вечный вопрос, никогда не будет разрешен. Жить хотят все, а количество мест на Земле ограниченно. И величайший дар жизни превратился в муки перенаселенности. Некоторые, правда, мнят себя хозяевами жизни, но, боюсь, все мы только пассажиры поезда под названием «Жизнь» с той лишь разницей, что едем мы в вагонах разного класса. А поезд набирает ход: сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее… Вот он уже мчит на всех парах, а куда – то лишь одному Богу известно. На улице было холодно и мокро в тот осенний вечер, и Маша прибавила шаг, чтобы поскорее добраться до дома. Она свернула на выложенную плиткой тропинку, ведущую из зоны тьмы в зону света. Маша выставила лицо навстречу ярким лучам и увидела рыжий фонарь, окруженный тончайшей паутиной из мокрых ветвей деревьев. Капли дождя свисали с нитей паутины, будто утренняя роса с листьев.

Свет из коридора падает на дверной косяк, обрамляя дверной проем, так что тот становится похожим на телепортационный портал в иные миры. Широкая световая дорога на полу призывает подняться с кровати и выключить остатки света. Но Роза продолжает лежать, прислушиваясь к собственному дыханию. Тишина. Только мурлыканье кота. Фонарь за окном замигал, и тень на стене задвигалась в ритме его мигания, изменяя форму. Часы над входом в комнату показывают пол второго – время странных мыслей и изощренных фантазий. Бескрайние просторы распахнутого настежь сознания, извилистые тайные тропы…
Роза села в кровати, накинула на плечи одеяло. Щелчок выключателя – ровный белый свет ночника пролился на тумбочку, могильно белый, как она любила. Роза подставила пальцы с длинными ногтями под свет. Такими бесплотными показались ей собственные руки, точно у призрака. Она поджала пальцы, представляя, что это когти. Уперла ладони в край тумбочки и поскребла дерево, подобрала ноги под попу и по-кошачьи потянулась. «Мур!» - протянула Роза и повела головой. Еще щелчок – и ночник погас. Роза легла на бок, подперев голову рукой – поза для раздумий о своем.
Из темноты вышел некто, мелькнул перед входом в комнату и забрался к ней под одеяло. Он был теплым и уютным, его кожа пахла гибискусом. Горячая ладонь нежно провела по ее телу, давая уверенность, вселяя надежду, она как бы говорила «все будет хорошо!». Прядь его волос упала Розе на щеку и устроилась ящеркой на солнцепеке. А солнце пригревало все сильнее. Розу разморило. Не хотелось двигаться и что-то предпринимать, а солнце, свисающее с коридорного потолка, залезало в ноздри, щекоча нос пушистыми лучиками. Колыхались колосья вокруг, тревожимые ветром. Маленький ручеек заструился по внутренней стороне бедра. Приятно. Приятно лежать и думать так, как думается, и не заниматься сортировкой мыслей. Бред? Пускай будет бред, зато только её, Розин. Что еще? Ах да – шум. Гул, ровный гул, гуденье волн, накатывающих на берег. Звук пересыпающегося песка, запах йода, морской капусты и мидий, гроздьями свисающих с камней, облепленных болянусами. Фукус, делающий чмок-чмок под каждую прибойную волну. Урез моря, залитый солнцем. Много солнца, целое море солнечной ряби. Расправить плечи, подставить грудь под солнечный свет, дождаться, пока перед глазами не появятся радужные круги и не запрыгают большие мыльные пузыри…
Кайф. Роза потерла соски круговыми движениями. Кайф. Провела рукой по ложбинке. Кайф. Ей представилось, что пространство вокруг заполнилось ватой, легкой как облако, мягкой как шерстка её кота. Роза протянула руки и взбила вату. Набрала в грудь побольше воздуха и дунула что есть мочи – вата разлетелась пеной от молочного коктейля. Детство. Как во сне из раннего детства. Роза уже не помнила, что именно ей снилось, но помнила ощущение – удовольствие. Влажное удовольствие, стекающее тонкими струйками по ногам. Запах цитрусовых, запах юга. Как головокружительно пахли магнолии, когда она первый раз попала на Кавказ! Юг навсегда связался в ее памяти с пряным ароматом магнолий. Почему каштаны не магнолии? Потому, что каштаны не магнолии, хотя тоже цветут. Роза чувствовала, что совсем потеряла нить размышлений, но к чему ей нить? Золотая куколка спускалась на серебряной ниточке с яблони. Интересно, какая бабочка вылезет оттуда? Свет из коридора падал на кровать, на которой мирно спала Роза.

Некогда давно на берегу широкой и быстрой реки стояло одно поселение. У реки был тихий приток, протекавший в густых зарослях кустарника. В одном месте имелся крутой каменистый спуск к малой реке и деревянный мостик через нее. На этот мостик иногда приходили люди – помечтать о своем. Река тоже думала. Иногда ей приходилось менять темп своего течения, и тогда она временно оставляла глубокие и думала о чем-нибудь поверхностном. Потом она привыкала к новому темпу течения, ее мысли становились согласными ему, и она опять могла думать о чем-то более глубоком. Были в ней у нее и свои тайны - подводные камни, водовороты, которые мог заметить только очень внимательный наблюдатель. Всех прельщало ее неизменное спокойствие: никаких тебе волнений, только ровная гладь воды. На самом деле это было не так, но все, что было в ней неспокойного, находилось на глубине. Сколько подводных течений, сколько цветастых камушков на дне и мелкой гальки, которая только иногда выплескивалась на берег. И если попадало в реку что-нибудь острое – стекло или кусок керамики – все она катала много раз, омывала разными подводными течениями, и это что-то становилось округлым, без острых углов.

Однажды пришел к реке юноша. Он сел на мостик, свесил ноги в воду, и от его прикосновения по поверхности разошлись круги и мелкая рябь. И было в нем что-то сродни ей: такой же ровный и на поверхности, и такой же неспокойный внутри. Все в нем все бурлило, перекатывалось, тысячи подводных течений переплетались в его сознании в причудливые формы.

Так он приходил каждый день и подолгу сидел, погруженный в свои мысли. Вскоре она научилась чувствовать его – печален он был или весел, оживлен или спокоен, восторжен или подавлен… Она чувствовала, когда он нервничал, когда он был чем-то удручен – все его настроения, ощущения, малейшие вибрации его тела – все передавалось ей. Иногда он ей что-нибудь рассказывал или жаловался на что-нибудь, или делился радостью, успехом. И она все понимала. И отвечала ему тихими всплесками, нежной рябью. Она прислушивалась к стуку его сердца, подстраивая под него темп своих подводных течений. Иногда она чувствовала, что он напряжен и дрожит, и она тогда тоже начинала дрожать по всей глубине. Приятно было вот так вместе размышлять часами… И пусть река не умела говорить, но им и не нужны были разговоры, они понимали друг друга и так, без слов.
А еще ей нравилось отражать его в себе, правда отражение получалось размытым, неточным, но так он представлялся ей. Когда он уходил, она часто вспоминала его, и тогда на ровной глади появлялся его расплывчатый образ.

Как-то выдался особо жаркий день. Он как обычно пришел к реке. Она еще издалека услышала и узнала его быстрые неровные шаги. Вот он приближается к берегу. Сверху в реку начинают сыпаться мелкие камушки из-под его ног. Он скользит по затертой земле и оказывается прямо у кромки воды. Она предчувствовала, что сегодня не совсем обычный день – что-то должно было измениться в их отношениях, они должны стать еще ближе, чем раньше. Он снял сандалии и тронул кончиками пальцев воду. Река поманила его к себе, захлестнув берег в том месте, где он стоял. Она тихо наблюдала, как он расстегивает рубашку, снимает штаны… Он зашел в воду – сначала по колено, потом по пояс, потом сделал рывок и нырнул. Она почувствовала его теплое тело, она вобрала его в себя, они стали единым целым на какое-то мгновение. Он вынырнул, фыркнул и нырнул еще раз, потом еще раз… Вода вокруг него стала мутной – со дна всплыли мелкие частички грунта. Ее подводные течения – теплые и холодные, малые водовороты, большие валуны на дне – все открыла она ему, все свои тайны, все свои самые сокровенные мысли и чувства. Он плыл вдоль течения, а она покачивала его в своей водной колыбели. Она смыла с него пыль прошедшего дня, сняла усталость и дала силы и бодрость. Посвежевший и помолодевший он вышел из реки на берег. Встряхнул своими длинными волосами и серебристые капли – следы наслаждения – посыпались дождем на землю. Река вздохнула полной грудью, образовав на поверхности большой горб, который в следующее мгновение рассыпался на множество мелких волн. Это был вздох истомы. Он тоже вздохнул и потянулся. Прикрыл глаза, смакуя удовольствие. Зачесал пятерней волосы назад и стал одеваться. И все то время, пока стояла жаркая погода, он каждый день купался в реке. И она привыкла и к нему, и он привязался к ней.

Но вот наступила осень. Солнце светило уже не так ярко и не давало достаточно тепла, чтобы нагреть воздух и землю. А река по-прежнему еще хранила тепло – толи тепло солнечных лучей, толи тепло любви…
Перемены в погоде предвещали перемены в привычном ходе вещей. Но река надеялась, что он по-прежнему будет приходить каждый день посидеть на мостике и поразмышлять в одиночестве, вернее вместе с ней.
Так и продолжалось. С деревьев падали листья, расцвечивая реку яркими красками. Дожди участились, наполняя ее свежей водой, и от этого в ней рождались новые подводные течения, над которыми ей еще только предстояло Читать далее...

Я - это просто я