Сильно ли противоречит нынешняя жизнь, по вашей оценке, душевному здоровью человека или слухи об этом относятся к числу ходячих мифов?
Я думаю, они относятся к числу ходячих мифов. Любая культура разрушительно действует на жизнь, хотя и по-разному.
Традиционная культура способствует расстройствам (хотя, заметим, не вызывает их так уж явно), с которыми имели дело наши старшие товарищи по профессии и иногда имеем дело мы, сталкиваясь с людьми, живущими или сформированными в традиционных сообществах или близких к ним. Проблемы наших пациентов с Кавказа от проблем москвичей отличаются радикально. Там можно видеть формы душевных расстройств, с которыми работали Фрейд, Шарко в XIX веке: большую истерию, например. Скажем, в Чечне, где правила крайне строги охраняют женщин от всякого рода посягательств и от недолжных действий, она встречается в больших количествах.
Проблемы кавказцев, особенно женщин, связаны с высоким уровнем репрессий. Пару лет назад я работал с девушкой из Чечни, у которой были все классические признаки большой истерии, давно исчезнувшие из больших российских городов: параличи, говорение другими языками... Там, где девушка, если она не окрасит простыню кровью в первую брачную ночь, рискует быть убитой (правда, только в горных районах, где традиции наиболее крепки), там есть и истерия. В Москве такое трудно себе представить.
Проблемы, свойственные более просвещенным, либеральным социальным пространствам, совсем другие. Это чаще всего пограничные и нарциссические расстройства личности. Грубо говоря, люди традиционных обществ живут под огромным давлением извне, и их симптомы это результат «присвоения» внешних запретов: проблему создает конфликт между запретом и стремлением так или иначе своевольничать. А здесь, где внешнего давления нет, происходит парадоксальный на первый взгляд, но на самом деле закономерный сюжет: ослабляется центробежное стремление, вообще то, что связано с жизненным тонусом, с сильными желаниями, со стремлением к внешнему объекту К нам всё чаще попадают молодые люди из очень благополучной среды с недостатком желания. Вырисовывается очевидный конфликт поколений: старшие, не находя в младших признаков больших желаний, которые были у них, с разочарованием и раздражением говорят: «Они же ничего не хотят!»
С другой стороны, современная культура задает очень большие и недосягаемые образцы успеха: физического, денежного, карьерного, интеллектуального и формирует перфекционизм. Исследования давно установили его связь с эмоциональными расстройствами, в первую очередь с депрессиями.
Любая культура задает образцы, требующие от человека подчинения им и, значит, самопреодоления; высокие идеалы с их недосягаемостью один из очевидных культурных невротизирующих механизмов. Но сейчас это приобрело повальный характер. Да, были традиционные культурные образцы то, что существовало веками, когда мальчиков воспитывали на Плутархе, на героях Античности А теперь культура глянцевых журналов формирует недосягаемые идеалы: 906090 и вечная юность до 60 лет для женщин, культ мужского успеха стройная фигура, длинный фаллос, который стоит 24 часа в сутки, каждый день новая женщина, автомобиль типа «Порше» или «Бентли»... Уже есть внятные исследования, показывающие их несомненный вред для душевного здоровья.
[...]
Да, наша повседневность связана и с кризисами, и с культурными веяниями, но часто очень мало. Есть много серьезных расстройств, не связанных с культурным влиянием, так называемых эндогенных. Например, мягкие, стертые формы шизофрении: их не советские психиатры придумали, чтобы сажать в психушки диссидентов, нет, это постоянная и очень суровая реальность клинической практики. Кстати, многие психологи этого не понимают и обходятся с такими людьми как с невротиками.
«Цифровой» фантастический роман, герои здесь умеют слишком многое, но мир описан реальный, причем сильно изменившийся в последнее время; это фантасты Дяченко здорово зафиксировали. С обществом что-то происходит. В сети живет не только главный герой, но и его родители, и друзья; почти все либо играют, либо ведут дневники, озабоченные исключительно «топом «Яндекса». Пресловутый «бум блогосферы» пространства, где свободные, оторвавшиеся от «носителей» виртуальные оболочки свободно обмениваются мнениями, оказался вовсе не прорывом в мир свободы и меритократии. В «Цифровом» наглядно показано, что, по сути, образовалась еще одна операционная система, внутри которой прирожденные манипуляторы получили исключительные возможности управлять стадом, которое приходит в этот мир за «правдой», свободой самовыражения и информацией. Это не менее тоталитарный, чем любое закрытое общество, мир, где сильные в очередной раз нашли способ гуртовать слабых, где в любой момент можно активировать базовый двоичный код «свой чужой» и столкнуть кого угодно с кем угодно. И когда именно кому-нибудь придет в голову воспользоваться этой операционной средой, чтобы закошмарить все человечество разом, вопрос не такой уж риторический.В «Цифровом» есть момент, когда Арсен едет в метро и видит, как какая-то девушка читает книжку «Vita nostra» Дяченко же и написанную. Несмотря на то что названия романов складываются в гаудеамусовскую строчку «Vita nostra brevis est» и что, некоторым образом, это таки дилогия, «Цифровой» не прямое продолжение знаменитого позапрошлогоднего романа (в котором, напомним, некие силы заставили девушку Сашу Самохину поступить в таинственный Институт специальных технологий в городке Торпа, а затем принялись лепить из нее иное, высшее существо). Персонажи другие, но сюжет и проблематика явно рифмуются. И там и там молодые герои, по своим качествам представляющие идеальный материал для преобразования. Оба романы шокового воспитания: инициация подростка во взрослом мире. Оба истории о метаморфозе, о преодолении человеческого, о том, что процесс эволюции человека не завершен и что под определенным воздействием внутри человека может вылупиться совсем другая, обладающая невообразимыми возможностями сущность. Романы взаимодополняют друг друга, как теза и антитеза, две версии одной ситуации. В первом к трансформации принуждают, во втором соблазняют. Первый про то, как героиню ломали, но не сломали, а закалили и дали ей по-настоящему реализоваться, «прозвучать», обрести настоящую свободу. Второй про то, как героя изящно соблазнили всемогуществом, втянули в чужую игру и закатали в цифру. Вытекающий из соположения двух романов парадокс: похоже, чтобы стать свободным, надо сначала посидеть в тюрьме; сажайте, и вырастет.
Фильм-то по большому счету оказывается про то, как столкнулись две правды. Правда Максима: «Делай то, что тебе велят твои убеждения, не взирая на последствия», и правда Странника: «Превыше всего благо людей, и любые перемены, даже самые назревшие, должны быть медленными и подготовленными, чтобы люди пострадали как можно меньше».
Сильно ли противоречит нынешняя жизнь, по вашей оценке, душевному здоровью человека или слухи об этом относятся к числу ходячих мифов?
Я думаю, они относятся к числу ходячих мифов. Любая культура разрушительно действует на жизнь, хотя и по-разному.
Традиционная культура способствует расстройствам (хотя, заметим, не вызывает их так уж явно), с которыми имели дело наши старшие товарищи по профессии и иногда имеем дело мы, сталкиваясь с людьми, живущими или сформированными в традиционных сообществах или близких к ним. Проблемы наших пациентов с Кавказа от проблем москвичей отличаются радикально. Там можно видеть формы душевных расстройств, с которыми работали Фрейд, Шарко в XIX веке: большую истерию, например. Скажем, в Чечне, где правила крайне строги охраняют женщин от всякого рода посягательств и от недолжных действий, она встречается в больших количествах.
Проблемы кавказцев, особенно женщин, связаны с высоким уровнем репрессий. Пару лет назад я работал с девушкой из Чечни, у которой были все классические признаки большой истерии, давно исчезнувшие из больших российских городов: параличи, говорение другими языками... Там, где девушка, если она не окрасит простыню кровью в первую брачную ночь, рискует быть убитой (правда, только в горных районах, где традиции наиболее крепки), там есть и истерия. В Москве такое трудно себе представить.
Проблемы, свойственные более просвещенным, либеральным социальным пространствам, совсем другие. Это чаще всего пограничные и нарциссические расстройства личности. Грубо говоря, люди традиционных обществ живут под огромным давлением извне, и их симптомы это результат «присвоения» внешних запретов: проблему создает конфликт между запретом и стремлением так или иначе своевольничать. А здесь, где внешнего давления нет, происходит парадоксальный на первый взгляд, но на самом деле закономерный сюжет: ослабляется центробежное стремление, вообще то, что связано с жизненным тонусом, с сильными желаниями, со стремлением к внешнему объекту К нам всё чаще попадают молодые люди из очень благополучной среды с недостатком желания. Вырисовывается очевидный конфликт поколений: старшие, не находя в младших признаков больших желаний, которые были у них, с разочарованием и раздражением говорят: «Они же ничего не хотят!»
С другой стороны, современная культура задает очень большие и недосягаемые образцы успеха: физического, денежного, карьерного, интеллектуального и формирует перфекционизм. Исследования давно установили его связь с эмоциональными расстройствами, в первую очередь с депрессиями.
Любая культура задает образцы, требующие от человека подчинения им и, значит, самопреодоления; высокие идеалы с их недосягаемостью один из очевидных культурных невротизирующих механизмов. Но сейчас это приобрело повальный характер. Да, были традиционные культурные образцы то, что существовало веками, когда мальчиков воспитывали на Плутархе, на героях Античности А теперь культура глянцевых журналов формирует недосягаемые идеалы: 906090 и вечная юность до 60 лет для женщин, культ мужского успеха стройная фигура, длинный фаллос, который стоит 24 часа в сутки, каждый день новая женщина, автомобиль типа «Порше» или «Бентли»... Уже есть внятные исследования, показывающие их несомненный вред для душевного здоровья.
[...]
Да, наша повседневность связана и с кризисами, и с культурными веяниями, но часто очень мало. Есть много серьезных расстройств, не связанных с культурным влиянием, так называемых эндогенных. Например, мягкие, стертые формы шизофрении: их не советские психиатры придумали, чтобы сажать в психушки диссидентов, нет, это постоянная и очень суровая реальность клинической практики. Кстати, многие психологи этого не понимают и обходятся с такими людьми как с невротиками.
«Цифровой» фантастический роман, герои здесь умеют слишком многое, но мир описан реальный, причем сильно изменившийся в последнее время; это фантасты Дяченко здорово зафиксировали. С обществом что-то происходит. В сети живет не только главный герой, но и его родители, и друзья; почти все либо играют, либо ведут дневники, озабоченные исключительно «топом «Яндекса». Пресловутый «бум блогосферы» пространства, где свободные, оторвавшиеся от «носителей» виртуальные оболочки свободно обмениваются мнениями, оказался вовсе не прорывом в мир свободы и меритократии. В «Цифровом» наглядно показано, что, по сути, образовалась еще одна операционная система, внутри которой прирожденные манипуляторы получили исключительные возможности управлять стадом, которое приходит в этот мир за «правдой», свободой самовыражения и информацией. Это не менее тоталитарный, чем любое закрытое общество, мир, где сильные в очередной раз нашли способ гуртовать слабых, где в любой момент можно активировать базовый двоичный код «свой чужой» и столкнуть кого угодно с кем угодно. И когда именно кому-нибудь придет в голову воспользоваться этой операционной средой, чтобы закошмарить все человечество разом, вопрос не такой уж риторический.В «Цифровом» есть момент, когда Арсен едет в метро и видит, как какая-то девушка читает книжку «Vita nostra» Дяченко же и написанную. Несмотря на то что названия романов складываются в гаудеамусовскую строчку «Vita nostra brevis est» и что, некоторым образом, это таки дилогия, «Цифровой» не прямое продолжение знаменитого позапрошлогоднего романа (в котором, напомним, некие силы заставили девушку Сашу Самохину поступить в таинственный Институт специальных технологий в городке Торпа, а затем принялись лепить из нее иное, высшее существо). Персонажи другие, но сюжет и проблематика явно рифмуются. И там и там молодые герои, по своим качествам представляющие идеальный материал для преобразования. Оба романы шокового воспитания: инициация подростка во взрослом мире. Оба истории о метаморфозе, о преодолении человеческого, о том, что процесс эволюции человека не завершен и что под определенным воздействием внутри человека может вылупиться совсем другая, обладающая невообразимыми возможностями сущность. Романы взаимодополняют друг друга, как теза и антитеза, две версии одной ситуации. В первом к трансформации принуждают, во втором соблазняют. Первый про то, как героиню ломали, но не сломали, а закалили и дали ей по-настоящему реализоваться, «прозвучать», обрести настоящую свободу. Второй про то, как героя изящно соблазнили всемогуществом, втянули в чужую игру и закатали в цифру. Вытекающий из соположения двух романов парадокс: похоже, чтобы стать свободным, надо сначала посидеть в тюрьме; сажайте, и вырастет.
Фильм-то по большому счету оказывается про то, как столкнулись две правды. Правда Максима: «Делай то, что тебе велят твои убеждения, не взирая на последствия», и правда Странника: «Превыше всего благо людей, и любые перемены, даже самые назревшие, должны быть медленными и подготовленными, чтобы люди пострадали как можно меньше».
Сильно ли противоречит нынешняя жизнь, по вашей оценке, душевному здоровью человека или слухи об этом относятся к числу ходячих мифов?
Я думаю, они относятся к числу ходячих мифов. Любая культура разрушительно действует на жизнь, хотя и по-разному.
Традиционная культура способствует расстройствам (хотя, заметим, не вызывает их так уж явно), с которыми имели дело наши старшие товарищи по профессии и иногда имеем дело мы, сталкиваясь с людьми, живущими или сформированными в традиционных сообществах или близких к ним. Проблемы наших пациентов с Кавказа от проблем москвичей отличаются радикально. Там можно видеть формы душевных расстройств, с которыми работали Фрейд, Шарко в XIX веке: большую истерию, например. Скажем, в Чечне, где правила крайне строги охраняют женщин от всякого рода посягательств и от недолжных действий, она встречается в больших количествах.
Проблемы кавказцев, особенно женщин, связаны с высоким уровнем репрессий. Пару лет назад я работал с девушкой из Чечни, у которой были все классические признаки большой истерии, давно исчезнувшие из больших российских городов: параличи, говорение другими языками... Там, где девушка, если она не окрасит простыню кровью в первую брачную ночь, рискует быть убитой (правда, только в горных районах, где традиции наиболее крепки), там есть и истерия. В Москве такое трудно себе представить.
Проблемы, свойственные более просвещенным, либеральным социальным пространствам, совсем другие. Это чаще всего пограничные и нарциссические расстройства личности. Грубо говоря, люди традиционных обществ живут под огромным давлением извне, и их симптомы это результат «присвоения» внешних запретов: проблему создает конфликт между запретом и стремлением так или иначе своевольничать. А здесь, где внешнего давления нет, происходит парадоксальный на первый взгляд, но на самом деле закономерный сюжет: ослабляется центробежное стремление, вообще то, что связано с жизненным тонусом, с сильными желаниями, со стремлением к внешнему объекту К нам всё чаще попадают молодые люди из очень благополучной среды с недостатком желания. Вырисовывается очевидный конфликт поколений: старшие, не находя в младших признаков больших желаний, которые были у них, с разочарованием и раздражением говорят: «Они же ничего не хотят!»
С другой стороны, современная культура задает очень большие и недосягаемые образцы успеха: физического, денежного, карьерного, интеллектуального и формирует перфекционизм. Исследования давно установили его связь с эмоциональными расстройствами, в первую очередь с депрессиями.
Любая культура задает образцы, требующие от человека подчинения им и, значит, самопреодоления; высокие идеалы с их недосягаемостью один из очевидных культурных невротизирующих механизмов. Но сейчас это приобрело повальный характер. Да, были традиционные культурные образцы то, что существовало веками, когда мальчиков воспитывали на Плутархе, на героях Античности А теперь культура глянцевых журналов формирует недосягаемые идеалы: 906090 и вечная юность до 60 лет для женщин, культ мужского успеха стройная фигура, длинный фаллос, который стоит 24 часа в сутки, каждый день новая женщина, автомобиль типа «Порше» или «Бентли»... Уже есть внятные исследования, показывающие их несомненный вред для душевного здоровья.
[...]
Да, наша повседневность связана и с кризисами, и с культурными веяниями, но часто очень мало. Есть много серьезных расстройств, не связанных с культурным влиянием, так называемых эндогенных. Например, мягкие, стертые формы шизофрении: их не советские психиатры придумали, чтобы сажать в психушки диссидентов, нет, это постоянная и очень суровая реальность клинической практики. Кстати, многие психологи этого не понимают и обходятся с такими людьми как с невротиками.
«Цифровой» фантастический роман, герои здесь умеют слишком многое, но мир описан реальный, причем сильно изменившийся в последнее время; это фантасты Дяченко здорово зафиксировали. С обществом что-то происходит. В сети живет не только главный герой, но и его родители, и друзья; почти все либо играют, либо ведут дневники, озабоченные исключительно «топом «Яндекса». Пресловутый «бум блогосферы» пространства, где свободные, оторвавшиеся от «носителей» виртуальные оболочки свободно обмениваются мнениями, оказался вовсе не прорывом в мир свободы и меритократии. В «Цифровом» наглядно показано, что, по сути, образовалась еще одна операционная система, внутри которой прирожденные манипуляторы получили исключительные возможности управлять стадом, которое приходит в этот мир за «правдой», свободой самовыражения и информацией. Это не менее тоталитарный, чем любое закрытое общество, мир, где сильные в очередной раз нашли способ гуртовать слабых, где в любой момент можно активировать базовый двоичный код «свой чужой» и столкнуть кого угодно с кем угодно. И когда именно кому-нибудь придет в голову воспользоваться этой операционной средой, чтобы закошмарить все человечество разом, вопрос не такой уж риторический.В «Цифровом» есть момент, когда Арсен едет в метро и видит, как какая-то девушка читает книжку «Vita nostra» Дяченко же и написанную. Несмотря на то что названия романов складываются в гаудеамусовскую строчку «Vita nostra brevis est» и что, некоторым образом, это таки дилогия, «Цифровой» не прямое продолжение знаменитого позапрошлогоднего романа (в котором, напомним, некие силы заставили девушку Сашу Самохину поступить в таинственный Институт специальных технологий в городке Торпа, а затем принялись лепить из нее иное, высшее существо). Персонажи другие, но сюжет и проблематика явно рифмуются. И там и там молодые герои, по своим качествам представляющие идеальный материал для преобразования. Оба романы шокового воспитания: инициация подростка во взрослом мире. Оба истории о метаморфозе, о преодолении человеческого, о том, что процесс эволюции человека не завершен и что под определенным воздействием внутри человека может вылупиться совсем другая, обладающая невообразимыми возможностями сущность. Романы взаимодополняют друг друга, как теза и антитеза, две версии одной ситуации. В первом к трансформации принуждают, во втором соблазняют. Первый про то, как героиню ломали, но не сломали, а закалили и дали ей по-настоящему реализоваться, «прозвучать», обрести настоящую свободу. Второй про то, как героя изящно соблазнили всемогуществом, втянули в чужую игру и закатали в цифру. Вытекающий из соположения двух романов парадокс: похоже, чтобы стать свободным, надо сначала посидеть в тюрьме; сажайте, и вырастет.
Фильм-то по большому счету оказывается про то, как столкнулись две правды. Правда Максима: «Делай то, что тебе велят твои убеждения, не взирая на последствия», и правда Странника: «Превыше всего благо людей, и любые перемены, даже самые назревшие, должны быть медленными и подготовленными, чтобы люди пострадали как можно меньше».
Сильно ли противоречит нынешняя жизнь, по вашей оценке, душевному здоровью человека или слухи об этом относятся к числу ходячих мифов?
Я думаю, они относятся к числу ходячих мифов. Любая культура разрушительно действует на жизнь, хотя и по-разному.
Традиционная культура способствует расстройствам (хотя, заметим, не вызывает их так уж явно), с которыми имели дело наши старшие товарищи по профессии и иногда имеем дело мы, сталкиваясь с людьми, живущими или сформированными в традиционных сообществах или близких к ним. Проблемы наших пациентов с Кавказа от проблем москвичей отличаются радикально. Там можно видеть формы душевных расстройств, с которыми работали Фрейд, Шарко в XIX веке: большую истерию, например. Скажем, в Чечне, где правила крайне строги охраняют женщин от всякого рода посягательств и от недолжных действий, она встречается в больших количествах.
Проблемы кавказцев, особенно женщин, связаны с высоким уровнем репрессий. Пару лет назад я работал с девушкой из Чечни, у которой были все классические признаки большой истерии, давно исчезнувшие из больших российских городов: параличи, говорение другими языками... Там, где девушка, если она не окрасит простыню кровью в первую брачную ночь, рискует быть убитой (правда, только в горных районах, где традиции наиболее крепки), там есть и истерия. В Москве такое трудно себе представить.
Проблемы, свойственные более просвещенным, либеральным социальным пространствам, совсем другие. Это чаще всего пограничные и нарциссические расстройства личности. Грубо говоря, люди традиционных обществ живут под огромным давлением извне, и их симптомы это результат «присвоения» внешних запретов: проблему создает конфликт между запретом и стремлением так или иначе своевольничать. А здесь, где внешнего давления нет, происходит парадоксальный на первый взгляд, но на самом деле закономерный сюжет: ослабляется центробежное стремление, вообще то, что связано с жизненным тонусом, с сильными желаниями, со стремлением к внешнему объекту К нам всё чаще попадают молодые люди из очень благополучной среды с недостатком желания. Вырисовывается очевидный конфликт поколений: старшие, не находя в младших признаков больших желаний, которые были у них, с разочарованием и раздражением говорят: «Они же ничего не хотят!»
С другой стороны, современная культура задает очень большие и недосягаемые образцы успеха: физического, денежного, карьерного, интеллектуального и формирует перфекционизм. Исследования давно установили его связь с эмоциональными расстройствами, в первую очередь с депрессиями.
Любая культура задает образцы, требующие от человека подчинения им и, значит, самопреодоления; высокие идеалы с их недосягаемостью один из очевидных культурных невротизирующих механизмов. Но сейчас это приобрело повальный характер. Да, были традиционные культурные образцы то, что существовало веками, когда мальчиков воспитывали на Плутархе, на героях Античности А теперь культура глянцевых журналов формирует недосягаемые идеалы: 906090 и вечная юность до 60 лет для женщин, культ мужского успеха стройная фигура, длинный фаллос, который стоит 24 часа в сутки, каждый день новая женщина, автомобиль типа «Порше» или «Бентли»... Уже есть внятные исследования, показывающие их несомненный вред для душевного здоровья.
[...]
Да, наша повседневность связана и с кризисами, и с культурными веяниями, но часто очень мало. Есть много серьезных расстройств, не связанных с культурным влиянием, так называемых эндогенных. Например, мягкие, стертые формы шизофрении: их не советские психиатры придумали, чтобы сажать в психушки диссидентов, нет, это постоянная и очень суровая реальность клинической практики. Кстати, многие психологи этого не понимают и обходятся с такими людьми как с невротиками.
«Цифровой» фантастический роман, герои здесь умеют слишком многое, но мир описан реальный, причем сильно изменившийся в последнее время; это фантасты Дяченко здорово зафиксировали. С обществом что-то происходит. В сети живет не только главный герой, но и его родители, и друзья; почти все либо играют, либо ведут дневники, озабоченные исключительно «топом «Яндекса». Пресловутый «бум блогосферы» пространства, где свободные, оторвавшиеся от «носителей» виртуальные оболочки свободно обмениваются мнениями, оказался вовсе не прорывом в мир свободы и меритократии. В «Цифровом» наглядно показано, что, по сути, образовалась еще одна операционная система, внутри которой прирожденные манипуляторы получили исключительные возможности управлять стадом, которое приходит в этот мир за «правдой», свободой самовыражения и информацией. Это не менее тоталитарный, чем любое закрытое общество, мир, где сильные в очередной раз нашли способ гуртовать слабых, где в любой момент можно активировать базовый двоичный код «свой чужой» и столкнуть кого угодно с кем угодно. И когда именно кому-нибудь придет в голову воспользоваться этой операционной средой, чтобы закошмарить все человечество разом, вопрос не такой уж риторический.В «Цифровом» есть момент, когда Арсен едет в метро и видит, как какая-то девушка читает книжку «Vita nostra» Дяченко же и написанную. Несмотря на то что названия романов складываются в гаудеамусовскую строчку «Vita nostra brevis est» и что, некоторым образом, это таки дилогия, «Цифровой» не прямое продолжение знаменитого позапрошлогоднего романа (в котором, напомним, некие силы заставили девушку Сашу Самохину поступить в таинственный Институт специальных технологий в городке Торпа, а затем принялись лепить из нее иное, высшее существо). Персонажи другие, но сюжет и проблематика явно рифмуются. И там и там молодые герои, по своим качествам представляющие идеальный материал для преобразования. Оба романы шокового воспитания: инициация подростка во взрослом мире. Оба истории о метаморфозе, о преодолении человеческого, о том, что процесс эволюции человека не завершен и что под определенным воздействием внутри человека может вылупиться совсем другая, обладающая невообразимыми возможностями сущность. Романы взаимодополняют друг друга, как теза и антитеза, две версии одной ситуации. В первом к трансформации принуждают, во втором соблазняют. Первый про то, как героиню ломали, но не сломали, а закалили и дали ей по-настоящему реализоваться, «прозвучать», обрести настоящую свободу. Второй про то, как героя изящно соблазнили всемогуществом, втянули в чужую игру и закатали в цифру. Вытекающий из соположения двух романов парадокс: похоже, чтобы стать свободным, надо сначала посидеть в тюрьме; сажайте, и вырастет.
Фильм-то по большому счету оказывается про то, как столкнулись две правды. Правда Максима: «Делай то, что тебе велят твои убеждения, не взирая на последствия», и правда Странника: «Превыше всего благо людей, и любые перемены, даже самые назревшие, должны быть медленными и подготовленными, чтобы люди пострадали как можно меньше».
Сильно ли противоречит нынешняя жизнь, по вашей оценке, душевному здоровью человека или слухи об этом относятся к числу ходячих мифов?
Я думаю, они относятся к числу ходячих мифов. Любая культура разрушительно действует на жизнь, хотя и по-разному.
Традиционная культура способствует расстройствам (хотя, заметим, не вызывает их так уж явно), с которыми имели дело наши старшие товарищи по профессии и иногда имеем дело мы, сталкиваясь с людьми, живущими или сформированными в традиционных сообществах или близких к ним. Проблемы наших пациентов с Кавказа от проблем москвичей отличаются радикально. Там можно видеть формы душевных расстройств, с которыми работали Фрейд, Шарко в XIX веке: большую истерию, например. Скажем, в Чечне, где правила крайне строги охраняют женщин от всякого рода посягательств и от недолжных действий, она встречается в больших количествах.
Проблемы кавказцев, особенно женщин, связаны с высоким уровнем репрессий. Пару лет назад я работал с девушкой из Чечни, у которой были все классические признаки большой истерии, давно исчезнувшие из больших российских городов: параличи, говорение другими языками... Там, где девушка, если она не окрасит простыню кровью в первую брачную ночь, рискует быть убитой (правда, только в горных районах, где традиции наиболее крепки), там есть и истерия. В Москве такое трудно себе представить.
Проблемы, свойственные более просвещенным, либеральным социальным пространствам, совсем другие. Это чаще всего пограничные и нарциссические расстройства личности. Грубо говоря, люди традиционных обществ живут под огромным давлением извне, и их симптомы это результат «присвоения» внешних запретов: проблему создает конфликт между запретом и стремлением так или иначе своевольничать. А здесь, где внешнего давления нет, происходит парадоксальный на первый взгляд, но на самом деле закономерный сюжет: ослабляется центробежное стремление, вообще то, что связано с жизненным тонусом, с сильными желаниями, со стремлением к внешнему объекту К нам всё чаще попадают молодые люди из очень благополучной среды с недостатком желания. Вырисовывается очевидный конфликт поколений: старшие, не находя в младших признаков больших желаний, которые были у них, с разочарованием и раздражением говорят: «Они же ничего не хотят!»
С другой стороны, современная культура задает очень большие и недосягаемые образцы успеха: физического, денежного, карьерного, интеллектуального и формирует перфекционизм. Исследования давно установили его связь с эмоциональными расстройствами, в первую очередь с депрессиями.
Любая культура задает образцы, требующие от человека подчинения им и, значит, самопреодоления; высокие идеалы с их недосягаемостью один из очевидных культурных невротизирующих механизмов. Но сейчас это приобрело повальный характер. Да, были традиционные культурные образцы то, что существовало веками, когда мальчиков воспитывали на Плутархе, на героях Античности А теперь культура глянцевых журналов формирует недосягаемые идеалы: 906090 и вечная юность до 60 лет для женщин, культ мужского успеха стройная фигура, длинный фаллос, который стоит 24 часа в сутки, каждый день новая женщина, автомобиль типа «Порше» или «Бентли»... Уже есть внятные исследования, показывающие их несомненный вред для душевного здоровья.
[...]
Да, наша повседневность связана и с кризисами, и с культурными веяниями, но часто очень мало. Есть много серьезных расстройств, не связанных с культурным влиянием, так называемых эндогенных. Например, мягкие, стертые формы шизофрении: их не советские психиатры придумали, чтобы сажать в психушки диссидентов, нет, это постоянная и очень суровая реальность клинической практики. Кстати, многие психологи этого не понимают и обходятся с такими людьми как с невротиками.
«Цифровой» фантастический роман, герои здесь умеют слишком многое, но мир описан реальный, причем сильно изменившийся в последнее время; это фантасты Дяченко здорово зафиксировали. С обществом что-то происходит. В сети живет не только главный герой, но и его родители, и друзья; почти все либо играют, либо ведут дневники, озабоченные исключительно «топом «Яндекса». Пресловутый «бум блогосферы» пространства, где свободные, оторвавшиеся от «носителей» виртуальные оболочки свободно обмениваются мнениями, оказался вовсе не прорывом в мир свободы и меритократии. В «Цифровом» наглядно показано, что, по сути, образовалась еще одна операционная система, внутри которой прирожденные манипуляторы получили исключительные возможности управлять стадом, которое приходит в этот мир за «правдой», свободой самовыражения и информацией. Это не менее тоталитарный, чем любое закрытое общество, мир, где сильные в очередной раз нашли способ гуртовать слабых, где в любой момент можно активировать базовый двоичный код «свой чужой» и столкнуть кого угодно с кем угодно. И когда именно кому-нибудь придет в голову воспользоваться этой операционной средой, чтобы закошмарить все человечество разом, вопрос не такой уж риторический.В «Цифровом» есть момент, когда Арсен едет в метро и видит, как какая-то девушка читает книжку «Vita nostra» Дяченко же и написанную. Несмотря на то что названия романов складываются в гаудеамусовскую строчку «Vita nostra brevis est» и что, некоторым образом, это таки дилогия, «Цифровой» не прямое продолжение знаменитого позапрошлогоднего романа (в котором, напомним, некие силы заставили девушку Сашу Самохину поступить в таинственный Институт специальных технологий в городке Торпа, а затем принялись лепить из нее иное, высшее существо). Персонажи другие, но сюжет и проблематика явно рифмуются. И там и там молодые герои, по своим качествам представляющие идеальный материал для преобразования. Оба романы шокового воспитания: инициация подростка во взрослом мире. Оба истории о метаморфозе, о преодолении человеческого, о том, что процесс эволюции человека не завершен и что под определенным воздействием внутри человека может вылупиться совсем другая, обладающая невообразимыми возможностями сущность. Романы взаимодополняют друг друга, как теза и антитеза, две версии одной ситуации. В первом к трансформации принуждают, во втором соблазняют. Первый про то, как героиню ломали, но не сломали, а закалили и дали ей по-настоящему реализоваться, «прозвучать», обрести настоящую свободу. Второй про то, как героя изящно соблазнили всемогуществом, втянули в чужую игру и закатали в цифру. Вытекающий из соположения двух романов парадокс: похоже, чтобы стать свободным, надо сначала посидеть в тюрьме; сажайте, и вырастет.
Фильм-то по большому счету оказывается про то, как столкнулись две правды. Правда Максима: «Делай то, что тебе велят твои убеждения, не взирая на последствия», и правда Странника: «Превыше всего благо людей, и любые перемены, даже самые назревшие, должны быть медленными и подготовленными, чтобы люди пострадали как можно меньше».