До такой степени хочется поговорить, что записать бы сюда свой голос.
Я не могу выспаться, потому что снятся такие вещи, после которых я просыпаюсь и плачу. Это же я, это внутри. Словами не передать, похоже на безболезненную ампутацию органов, когда ты беспомощно всё видишь но не чувствуешь. Просыпаешься инвалидом, кусок в горло не лезет, сижу на постели и так же ничего не могу сделать. Сегодня было особенно жестоко, такого ещё не было, я не выдержал. Пока пишу, два раза утыкаюсь в стол, два раза вытираю слёзы с клавиатуры. Мне уже не стыдно. Сил нет.
Вышел из дома на заказ, сел в маршрутку с горящей сигаретой в зубах. Никто ни слова не сказал. Заметил сигарету, только когда автобус отъехал и я оторвал билет.
А в то время, когда я становился городом,
Ты во мне проложила трамвайные рельсы,
Чтоб катились трамваи звенящие с грохотом,
Через сердце стуча - по сценарию пьесы.
А в то время, когда ты была этим воздухом -
Я ни разу не дал сесть на землю птицам,
Я горел фейерверком, светился неоном,
Был и Питером, и Амстердамом, и Ниццей.
Ты была в каждом доме моём, в каждой улице.
Мы играли то в мафию, то во французскую драму.
Я на крышах сидел и, уютно ссутулившись,
Повторял каждый шаг твой шагами трамваев.
Мы украшаем город на праздники, мы снимаем фильмы про любовь со счастливыми концами, мы создаём красивые одежды и вешаем "осторожно, порог" в магазинах. Мы прощаем, передаём билетики и нам хочется взять (бы) домой замёрзших и голодных животных; мы чувствуем, что люди - хорошие всё же, и оставляем на чай, и немного боимся, что бог существует и видит нас. И бог тоже хороший. И хочется нам не разрушать, а строить, и мир посмотреть хочется, и улыбаться, и любовь дарить просто так хочется. Нам не жалко лишних копеек для нищих, и кто-то спонсирует приюты, и выставки делает, и в космос летает кто-то из нас - работа такая, и звоним успокоить близких, и шутки пересказываем, и делимся впечатлениями, и всякие подвиги совершаем - ради счастья. Мы учим другие языки - для общения, мы устраиваем олимпиады, где неважно, кто победил, плачем от избытка эмоций, участвуем в парадах, неловко обнимаем любимых полузабытых бабушек и дедушек. По всем статьям у нас - хорошее будущее. У нас есть сказки и музыка, мы хотим знать, что любят наши кумиры, нас что-то заставляет быть искренними хотя бы с кем-то. Мы лечим других, мы рисуем картины, придумываем новые технологии и присуждаем премии за вклады в развитие. Мы - люди, мы стремимся к красоте и долголетию, у нас есть такие прекрасные вещи, как подарок, любовь, ошибки, мечты, и это глобально, глобально. Мы любим друг друга и заботимся друг о друге.
А кому-то нужна война. Кому-то не хватает воздуха и места. Денег. Кто-то придумывает яды, оружие, наркотики. Кто-то лжёт и хочет насильственной власти. И тот, кто мне скажет, что это нужно для вселенского баланса, взвешивает свою жизнь вместе с дерьмом. А у меня - одна жизнь, и она прекрасна.
- Я не знаю, как объяснить. Ну дружим, спим вместе. Любит; мы ни вместе, ни порознь не можем. Обоюдно мучительно, но не вслух, вроде красивого порно-фильма. А ей тут ещё и мои сценарии, где она то человек-ядро, то голову в пасть; и нахер мне самому такие гвозди программы, да ведь убьёт же первая, если я хоть заикнусь об этом заранее. " - У тебя всё хорошо?" Да. А что еще ответить? Нет, нехорошо.
Я слушаю вальс, моё сердце танцует. И-и... раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, здравствуй; ты та экстрасистола при поцелуе, чужих алфавитов ударная гласная. В россыпи слёз на вокзальных перронах, на шее и в комнатах - петли любимых; дышу твоим смехом, когда ты с другими; я слушал тот вальс, соблюдав повороты. Мне больно, когда ты ломаешь мне двери, когда "ставки сделаны" или "ты любишь?"; я слушаю вальс, пока ты меня куришь, и прячу ожоги в романах О'Генри. И-и... раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три...
Мои пьяные пальцы перебрали все стены,
Скомкали волосы,
Сжались в карманах холодным зародышем.
Мои добрые утра просыпаются первыми -
Мои белые полосы,
На дороге теряясь с окурком заброшенным.
Сколько раз обещал себе целую душу,
Но, целуя чужую,
Закрываю глаза, рассыпаясь на мелкие части.
Я живу на проценты от вклада "Ты лучшая",
И востребован буду,
Лишь продав игру даме пиковой масти.
А я никогда не буду писать под окнами "Солнышко (котёнок, рыбка, зайка), я люблю тебя!" Мне не нравятся ванильные или ментоловые сопли на подоконниках, мишки Тедди и сердечки в разных местах. Мне не нравится постоянно-разговаривать-через-чёрточку или через_нижнее_подчёркивание, картинки с крылатыми девочками и грустными суицидальными текстами, и мне плевать на все черничные ночи, на небесные запахи, на шерстяные носки и рубашки, на чашки чая и кофе, на поджатые ноги, на шрамы плевать. Ах да. Ещё на ресницы, слёзы и мартини.
А всё потому, что я хочу от тебя детей. Потому что я хочу жарить с тобой картошку и мясо, а не читать статусы во всевозможных интернетах. Потому, что я хочу тебя в охуительном платье на охуительных шпильках. Конечно, с охуительными грудью и задницей, с уложенными или неуложенными волосами на голове. Потому что я тебя хочу, а не то, что в первом абзаце завёрнуто в арафатки и фотографии кошечек. И я, как нормальный парень, хочу тебя трахать, а не обниматься в Новый год, с пледом, чаем и свечами. Я бы хотел дарить тебе не мягкие игрушки, и не варежки с блядской розочкой впридачу, а, возможно, собрание Довлатова, первый снег, спрятанный в морозилке, одежду и обувь, крутые наушники или картину. Я не хочу слышать "мур", "чмоки" и "розовых тебе снов", мне приятнее слышать, как ты меня ненавидишь и через минуту стонешь от поцелуев, как ты не даёшь мне спать разговорами о политике и бьёшь меня подушкой, потому что я тебя не слушаю. И выпей водки, в конце концов. Немного. И разбей посуду, и разрежь мне все шнурки на ботинках, и устрой истерику - нормальную - оттого, что ты любишь меня и тебе невыносимо видеть мой похуизм. Оттого, что я ни черта не меняюсь и не понимаю тебя. Да потому что я тоже люблю тебя, дурочка, и ты меня любишь именно таким и именно за это. И никаких стихов про "любовь-кровь", про, блять, "он обидел, слёз не видел", никаких тебе "удалить отовсюду". Скажи мне. И успокойся. Потому что ты женщина, а я мужчина. Потому что мне потрахаться и пожрать хочется, и это всегда так было, и так будет; и это естественно. И жрать и трахаться я хочу с любимой, не с нервозной девочкой с "ломкими пальцами" и всяческими "няшками" в своей комнате, а с женщиной, которая знает, кто я и кто она сама. С той, которая не пишет "спокойной ночи" по смс, а приезжает ко мне спать. Которая разговаривает со мной и делает что-то со мной, которая даёт понять, что я могу быть там-то и там-то лучше, а не "мне надоело это и это", а не съёбывается - именно съёбывается, стремительно и обязательно с песней - в ночь, в вокзалы, в подружки с алкоголем, в петлю, в ванну, в беспорядочные слёзы. Быть взрослеющей женщиной - это же не только уметь пить и трахаться в подростковом возрасте, и быть мужчиной - это не только рассказывать сказки про красивую жизнь. И, кстати, отношения - это когда вы вместе сделали большую ЖОПУ, и вместе, взявшись за руки, туда влезли, называя её своим ДОМОМ, наводя ужас на родителей и не собираясь оттуда вылезать.
Вы ещё спрашиваете, почему у меня нет девушки... Да потому что я ебанутый.
Пьер одевается в тёплое и переступает с ноги на ногу на остановках. Пьер боится курить и пить алкоголь, оказаться безбилетником при всех и звонков любовниц. Он не носит шапок и шляп ( - Пьер! Ты ли это?) и разводит рыбок данио. Пьер очень любит жасминовый чай и эклеры. Пьер падает в обморок от вида собственной крови. Наш Пьер - корректор еженедельной газеты.
Катя - не танцовщица в баре, не учитель, не парикмахер и даже не сборщик электронных схем. Катя боится стареть и животных, больше её самой. Она любит молочные коктейли и бутерброды, короткие юбки и нервно вздыхать. ( - Катя, ты слышала?..) Катя боится опаздывать и вечно забывает оставить на чай. У Кати почти нет вкуса в одежде, и она - работник исторического музея.
Пьер убил Катю только после того, как она сказала, что сейчас вернётся и вышла из зала. Ему было нелегко убивать Катю. Он устал за пару секунд и абсолютно не вспоминает об этом.
Катя убила Пьера случайно. Она просто вернулась и села рядом.
я больше не умею знать, что такое чудо. поздравляй меня, я повзрослел.
В моих страшных снах ты не варишь мне рис,
Нет больше пластинок с мальчиками из "The Beatles",
Нет скачущих по дому терьеров из скотча,
Суровыми нитками смотаны день с ночью.
Такие вот сны убивают и primary target, и secondary.
Забывая русский, говорю вслух - "my lovely, it's hard to be".
Не зная нот, плачу над любой закорючкой в чужих головах,
А в собственной - беру себя за руку, и...
В моих страшных снах
Никогда не бывает тебя, боли и радости.
Мне хотелось бы вправду "I'll do", и в шутку "your majesty",
Мне хотелось бы лошадь, доспехи и сердце,
Обязательно львиное, обязательно с именем львицы.
Говорят же, и знают, что всё гениальное - просто.
Но не гений я, а идиот с осложнением мозга,
С переводом китайским поступков и предпочтений,
С пугливой своей и пугающей всех uncertainty.
какие у твоей души текстура, форма, цвет?
неожиданный вопрос. ну представьте себе большой лисий хвост, симпатичный с виду и пушистый. его приятно гладить и смотреть на него, но до самого хвоста практически невозможно докопаться из-за меха. такая защита. бывают и блохи и грязь и вонь от шастанья по разным сомнительным местам, так, что противно, а бывает, что искрится от чистоты и ухоженности на солнце, если оно рядом.
почему ты не уходишь, когда тебе больно?
если больно только мне или только другому - ухожу. если боль совместная - я не позволю себе этого.
ч т о с кольцами, ч т о с любовью, ч т о с вами?
кольца. оно было всего одно, подаренное любимой; простое серебряное колечко. года три не снимал. потом попросил другого человека снять его с меня, так как не я надевал и не мне его снимать. полгода висело на брелоке вместе с ключами, затем вернул любимой вместе с остальными вещами и письмами.
любовь? она всё же есть. я знаю.
а что со мной... а, собственно, что? (:
расскажи свою историю любви.в смысле если это возможно.
да как же так... весь дневник об этом, по-моему. если фактами - встретил девушку, любили друг друга, конечно же, всё было идеально, я не верил своему счастью и вообще возможности существования таких чувств. были вместе больше года, потом она уходит, а я по прежнему люблю её. правда, сейчас это другое чувство, но это если даже рассказывать голосом - полдня.
Кто ты, и зачем ты?
понятия не имею. есть, конечно, догадки, но покажите мне хоть одного человека, который знает ответы на эти вопросы? простите, я не знаю, что отвечать.
помнишь, когда начал писать и почему? не здесь, а вообще.
помню. осмысленные предложения начал выводить в три года, только мягкий знак ставил перед смягчаемой буквой. потом обязательные для всех стихи и прочие вещи подростком, но всё выбрасывалось, потому что слишком наивно и романтично. а то, что в дневнике - это из-за той девушки любимой; некоторые посты - это то, что я ей писал либо в блокнот (мы передавали друг другу блокнот, писав что-то про себя или просто писав в нём что-то). затем товарищ заставил меня сделать дневник и писать такие вещи в сеть. до сих пор не совсем понимаю, для чего, но вот пишу. видимо, мне надо куда-то выплёскивать накопившееся. здесь не все записи одному человеку посвящены, тут довольно много людей, но всё же.
у тебя ладони горячие? или чаще холодные?
чаще прохладные, но теплеют, когда рядом приятный мне человек
Что ты больше всего ценишь в людях?
ничего сверхъестественного: доверие, честность, соучастность к происходящему, уважение, искренность, стремления к чему-нибудь, интеллект, красоту, как внешнюю, так и внутреннюю.
есть ли для тебя идеальная книга или автор? если первое то вопрос можно перефразировать иначе - может не любимая, но открывшая для тебя что то важное
нет, такой книги нет для меня, и вряд ли может быть, кроме той, которую я написал бы сам о себе; хотя бессмысленно. а что-то важное - в каждой книге, которую я захотел прочесть и прочёл до конца.
тебе нравятся родинки?
мне нравится всё, если в этом есть гармония. красиво же (:
тебя когда-нибудь спасало равнодушие?
равнодушие у меня только к глупому человеку может быть, по-настоящему глупому. как к постороннему, так и к себе. а как это может спасать? и сейчас вспомнил, что, работая одно время в реанимации на "скорой", равнодушия ни к кому не испытывал. да и вообще я в принципе не равнодушен.
что тебе снилось чаще всего в детстве?
как я стою на остром узком краю ледяной глыбы в открытом космосе и прыгаю вниз. просыпался потом, хотя испытывал не страх, а интерес, потому что падать-то, по сути, было некуда.
ты умеешь запоминать навсегда и беречь,сторожить,хранить?
да, я помню всё,даже то, что хотелось бы забыть. бывает, что я могу сделать вид, что не помню, но такое крайне редко, потому что не люблю обманывать.
снежное поле,пыльные книги или мятые простыни?
мятые простыни. сейчас объясню, почему. поле и книги - это для одиночества, а мятые простыни - это как для одного, так и намёк на близость с кем-то, которая так необходима мне.
ты писал о чём-то таком,на что в других не обращаешь внимания?
нет, никогда. зачем думать и говорить о вещах, которые тебя не интересуют?
что для тебя - поэтика?
гармоничное единство мысли и произнесённого слова как звука (буду говорить о вербальных средствах выражения),
Не считайте это флешмобом, мне просто интересно то, что интересно вам. И не хватает постороннего общения. Я включу комментарии, а вы в течении недели спросите меня обо всём, что вас интересует или что непонятно во мне. Я отвечу на каждый вопрос или просьбу по истечении этого срока как можно более подробно. Если переспрашивать или обсуждать со мной ответ, либо что-то постороннее - то пишите в личку. Спасибо.
- А теперь запишем тему урока.
Я сидел прямо перед учительским столом тогда, 14 лет назад, был рад спокойной литературе и что перемена не скоро, потому что мальчишки будут опять приставать ко мне со своими глупыми выходками. Я был младше всех в классе, самым некрасивым и смешным. Нам задали на уроке сочинение на тему экологии или чего-то похожего, и я написал про то, что редкие животные вымирают, и почти никому нет до этого дела. Пару дней назад я где-то прочёл заголовок про дикую собаку динго, о том, что их не осталось совсем, и решил написать о ней. Я ничего не знал. Мне просто было жаль, что собака была дикой всё своё существование, что она всё же оставалась близкой к людям - по-собачьи, что она не понимала своего исчезновения. А у людей другие проблемы, я не виню их, ведь не на собаках же стоит мир, просто они все умерли и ничего не изменилось. А последняя собака - где она была? О чём думала, что ела? Может быть, ей было холодно или она чем-то болела, или искала других собак и не понимала, почему никого нет вокруг? В общем, за этот урок я написал не только про динго - я знал многих животных, но мне нравились собаки, и нравилось это слово во множественном числе даже больше - "собаки". Они же улыбаются, когда их много на свете...
А на следующий день моё сочинение читала вслух Алина Петровна, учительница; это был единственный раз, когда чью-то работу читали всему классу. Она зачем-то плакала при этом, а класс сидел тихо. Я не хотел это слушать. Я ничего не чувствовал. Это было вчера, эта собака, а сегодня будут отцовские сигареты дома украдкой, гордые родители и, наверное, никаких снежков за пазуху после школы. Динго. Дикая собака. Жёлтая такая, с короткой шерстью, худая и нарисованная.
Я запомнил этот день, потому что был хозяином последней собаки, и, наверное, ей было хорошо со мной жить.
А сейчас я сижу с самого обеда в кафе, пишу это в отцовском нетбуке и курю третью пачку сигарет. Мне наплевать на динго. Наплевать на одноклассников. На дурацкую школу с директором-вором, с ненавидящей меня физручкой, с исписанными матом тетрадками, пока я ходил в туалет. На то, как ночами гулял уже со своей настоящей собакой и лежал в снегу, смотря на небо - наплевать. И на это, и на это, и на это. Просто у меня была динго, а у вас нет.
Я писал записки отцу, что если он придёт ещё раз пьяный и будет ругаться и бить, то я выброшусь с окна, и клал ему в карман. Он не перестал пить, я не выбросился. Я молился богу в туалете, заплаканный, своей дешёвой иконке на день рождения, чтобы у родителей всё было хорошо, а со мной пусть будет что угодно ему. У бога были дела. Я понимаю. Тут совсем не до динго и не до мальчиков в туалетах. Ну пусть.
А ещё ел летом сурепку во дворе, чтобы дома не пришлось тратить еду на меня и мама купила себе новую обувь, а не ходила на работу в драных полусапожках со скрепкой седьмой год. Эй, ушастый, ты дурак? Вся задница болела от рогаток и от рябины.
А потом родители смеялись надо мной, когда я попросил на день рождения джинсы. Я же их испачкаю и порву, поэтому мне подарили игрушечную машинку на тринадцатилетие. И я любил эту машинку, я даже спал с ней, правда. И ещё я мечтал о друге, чтобы он был красивой девочкой, и я бы тоже любил её и стеснялся взять за руку и показать ей красивое звёздное небо ночью. Написал своё желание на бумажке, которую потом нашла мама и обозвала меня придурочным, только я не обиделся, а решил, что когда-нибудь она увидит эту девочку и она ей понравится. Но я был глупым некрасивым мальчиком, я никому не нравился, кроме тёток за тридцать, которые обещали, что всё будет хорошо и улыбались мне.
- Я тебя ненавижу. Богомоловское отродье... у меня не сын, а урод, честное слово!
Да, мам. Я тебе не понравился. Ну хочешь, я продам свои книжки и куплю тебе золотой крестик? Ты простишь меня тогда?
- Сынок, какого хуя ты тут возникаешь? Пиздуй из дома, уёбок.
Пап, а хочешь, я не буду есть в школе и подарю тебе красивый ремень? Только не бей меня им потом.
Я не хочу сказать, что у меня была трудная жизнь. Мне просто непонятно, зачем я тогда.
А ведь это, наверное, странно
Набирать ледяной воды в ванну,
И лежать в ней, дрожать.
И думать: "Любимый,
А тебе тепло ли от моего
Имени?"
И от милого имени твоего в ответ
Приходит ко мне моя старость возрастом в пять лет:
"Нет."
"А кутаясь в плед? -
ищешь ли ты, как я, то место,
Которое помнит волос и рук твоих запах,
Интересно..."
И вместо
Улыбки, которая значит ни то, ни другое,
Я глотаю твоё молчание
Горькими ложками соли,
Текущей из глаз.
"Тебе больно?" -
спросишь ты в который меня раз.
А я отвечу
Как и на все твои желания и вопросы.
Конечно, уже при смерти,
В той далёкой от тебя ванне, с седым волосом;
Сквозь любые года и чужие образы.
- Да.
Безумно любящим тебя голосом.
Загнанную лошадь пристреливают, и только.
А незагнанную ещё привязывают и подстёгивают.
Незагнанная лошадь - это докурить оставили, а потом всё равно. Даже лошади.
А не будешь загоняться, не будешь истекать - не поверят.
Ты же лошадь, скажут, ты же чёртова огненная колесница.
Ты киваешь и прокусываешь трахею, чтоб задохнуться не сразу.
И скачешь.
Только мир вокруг не как в последний раз, а самый по подлому - обычный.
И враньё это всё.
Не стреляют.
Обними меня. Прямо сейчас.
На полуслове и полуодетым, в коридоре тянущего время.
Чтобы выйти с плакатом в глазах: "Я был обнят!" на улицу,
Чтобы дождь не хлестал, а - губами мне по лицу,
Чтобы снова шестнадцать, будто ты - моя первая,
Чтобы было зачем улыбаться несмело так.
Обними меня. Тёплого. Тёплая...
И друзья мне шепнут: - А вы всё-таки клёвые.
Если ты - только губы, то я знаю, почему такое происходит со мной. От неосязаемого. Если ты - только запах, то я знаю, почему люди сходят с ума. От невидимого. Если ты - голос, то я понимаю, почему не сплю. Ты не произносишь моё имя. я лампа в тысячу свечей, я точёное лезвие, я промозглый ветер, я вечер под домом, я не люблю "я" без "ты", я старый пиротехник, уже не молочная трава, не кленовый сок, не прятки за дождём, не крепкий орешек, не станция переливания крови, не "продолжение следует", не нужно, не нужно... ...а часам тоже больно, когда переводят стрелки?