[699x489]

Ночью точить все имеющиеся в доме карандаши, запах дерева
Уносит,
Всё наточено, до мозолей, всё наточено
Теперь нет тревог, всё в ножах, всё в щепках, в длииииинном грифеле каждого.
Я стремлюсь видеть стержень
Прежде чем чей это стержень.
По туманным от дождя улицам идут жёлтые дождевики
На редкость счастливый билет по дороге туда, 9 9
И тут же – домой с – счастливый. 14 14
А в чём счастье? Хотелось глубокой беседы, от всей души.
Беседа не клеится, и от нечего делать заняться глубоким сексом, от всего тела.
(?хм)
В каких горах горя копать это счастье?
Тридцатилетней,
Уставшей, остывшей, в ч-уже-родном свитере
Я буду печь оладьи ночами в маленькости кухни
Для
Для себя я никогда не испеку оладьи.
Может, счастье скручено этим неподдающимся почерком?
Может, там оно зажато как в испанских пытках?

[699x494]

Я не думаю, что ты перестала любить людей.
В каждом улавливании тебя чувствуешь любовь.
Крохотную и большую.
Да, каждому даются одни и те же средства для жизни, которая проходит у всех по-разному.
Так же как из 33х букв я складываю тебе одни слова, а ты мне другие.
Но наборчик даётся один... И боль там, конечно же, есть.
И ещё: Жалей себя.
правда, мало кто способен жалеть.
черствея, люди придумали что жалость - унизительна.
У прежних людей "жалею" всё ещё синоним "люблю".
______________________________________
А теперь не в рассыпчатых монологах:

-смешно, у некоторых мир разноцветный укуренный добряк,
у некоторых угрюмый романтик,
ни к кому не привязанный циник,
вот забава - мир-то один на всех и по-моему сам себе
-Да просто он в башке у каждого, отдельно его нет.
-Ещё лучше, хаха. А что же тогда ЭТО, всего лишь окружающая среда?,)

и было бы идиотично ждать мне ответа.

Ира вдруг написала: "спокойной ночи без тревог:*"
Спасла. Сейчас такая тишина (читай одиночество)
что начинаю глохнуть, это как тихо-тихо, наслаждаешься, а потом паникуешь
что один в мире, хочешь позвать а кричать разучился,
ждёшь,
не ждёшь,
подохнуть бы да переросла суицид - он уже предательство по отношению к себе вырвавшейся из клинической, столько отдавшей за так, то есть за Продолжение.
Я сдержала слово, Блэк.
Я пошла сегодня в узких чёрных ботах и брюках). и плаще.
Отражающие носы бот все были в семенах деревьев, а всё-всё - было в пыльце грибного.
подумать только, неделю...
А я не делю.
Вот и первая запись о тебе бумажная, Блэк.
Я люблю вот так любить обещать и любить выполнять.

Что-то мне даже классическое фортепиано уже не приносит той светлой радости.
А от тёмной радости я уже далека.
Вчера был неприятный день.
А такой красивый.
Много часов шёл лёгкий дождь с торжествующим солнцем
Так получалось что дождь озарял всё блеском
Воздух, мелкие ветки, мельчайшее собрано в большое, в мир.
Синее-синее небо и бело-золотое всё остальное, тёплое.
Воздух - так щедро пахнет.
Действительно, может мне вести дневник фенологических наблюдений?
О, сейчас я думаю, что вела бы его бесконечно, такое удовольствие.
О людях стало говорить очень трудно.

Суицид одного, смс другого, район третьего, и что-то ещё меня вчера подорвало.
Ещё я жутко тоскую по Рериха
моё маленькое (5тилетнее) сердце жизни.
Продолжаю болеть лимфоузлами и тошнотой от лекарств или от малокровия.
Продолжаю бояться писать в дневнике о плохом
Я имею в виду сухо факты (сухофрукты, Хелен))
Так что максимально сдержанно
и далеко не всё.

Время не проходит мало того что даром,
но и мимо
оно идёт сквозь
нас.
Я не буду продолжать хотя слова нашлись ещё давно
они нашлись для их молчания
[700x525]

они и л..ждут за то
что я к ним возвращаюсь
и даже если меня нет
день месяц полтора года
они знают что ЕСТЬ, и, главнее, что они у меня - ЕСТЬ
Я приду и встану на колени
в грязь, скопившуюся у их ног

лишь предстоит встать чтобы к ним прийти и встать на колени

Жаль, что я (если) люблю - ВПЛОТНУЮ.

и, признаться, очень жду.
[525x700]

Наивный маленький человечек
Чтобы почти не видно
Пишет это твёрдым карандашом
Чтобы ширкать
Чтобы будто и нет всхлипов
Чтобы будто и сопенья глупого нет
Чтобы всё красиво и уже плевать что
Наивный маленький человечек сильный
(кавычки и свист) завоёвывая тела,
А его тело завоёвывают изнутри
{Сердце, сердце}
Развеяно над морем всего
Не отсудить.

я сегодня мимо местного рынка шла и встретила девушку из худ.училища... мы общались каждый час в туалете)))курили в одной кабинке...она очень..лабиринтовая. у неё уже ребёнок но...так вот..я плетусь в своей вечной вате невосстановившегося организма, и она подбегает, так на плечо, спрашивает что-то...а я вспоминаю позировала ли у них когда поступала ещё, ведь она уже давно выпустилась...я смотрю в её говорящее лицо и жмурюсь и - чуть не упала так башка кружилась от её высоты и от солнца

спрашиваю учится ли где (панически не понимаю что надо спросить), а она: так я же ещё не закончила...

как...я её старше по курсам значит...
так вот.....страшно - я так и не вспомнила как её зовут....больница, наркозы, гормоны
колбасит инвалида. и ты меня возвращаешь. в том числе, вместе с листиками, сновидениями, послегрозовым воздухом, редкими разговорами с одной подругой у которой в сущности другая уже жизнь...
так вот эта девушка....точно помню как прядка выкрашена, как скулы выделяются, как цвет рук немного нерусский а лицо - очень похоже на актрису из..."Парни не плачут", и фигура спортивная некричащая но самая-самая, и я ей всегда какие-то комплименты отвешивала как обухом, и театры в сортире и рекриациях для неё проходящей) и без очереди её свистела в столовке засчёт своих фокусов, она улыбаясь вниз, плелась ко мне - к кассе сдержанно)
три года
или четыре
я не помню как её имя
я не понимаю о какой лике она говорит
наверное об узкоглазой девочке которая всегда с ней курила тоже
но та выпендрёжная такая
хотя меня звала без понтов в какие-то неформальные места
наверное это и есть лика
потому что эта девушка сказала что лика теперь дредоплёт, да, она же такая
но эта девушка её старше намного, и снисходительно помню улыбалась на те разговоры, о себе старалась не говорить, жить нашими интересами
я помню всем пиарила её особость. я с ней говорила сразбегу, одними метафорами, безумием, стирая все её впечатления о дне будто окружно махнув плащом, если встречала её только к вечеру; снимала шляпу и перчатку,,,,
.........я рассеянно улыбалась покачиваясь и паниковала что говорю с ней так же как с прохожим
как с директором на собеседовании
как с секретарём директора на собеседовании
как с дальними родственниками
как с любым другим
никак.
улыбаясь и задавая ненужные вопросы с тающими окончаниями слов потому что передумала или неинтересно
и одета была я как тётенька,
продавщица,
юноша,
абитуриент,
сосед,
прохожий,
любой другой
никак.
я аккуратно подбиралась к имени спросила можно ли её найти в инете и КАК ЕЁ ТАМ ЗОВУТ, она усмехнулась что не инетовский уже возраст и что могу зайти в художественный магазин по такому-то адресу
я поторопилась попрощаться, чтобы не упасть
она так же убежала как прибежала
белые сильные зубы остались когда моргаю и скулы
белые прямые как материя волосы
терпеливо выращенной из лысости стрижки
карие глаза
я села на деревянную скамеечку под берёзой
и сердце застучало будто я плачу тихонько но я не заплакала кажется разучилась
только руками лицо еле трогала чтобы не потерять себя из виду

это возможно представить виртуально.
тело вернулось, руки долго, но тщательно ищут кнопки, возвращается память, сука.
пришла огромная любовь, отбрасывающая огромную тень. (люнависть)

Теряя зрение я вижу
в красной помаде губы
до боли вытягивающиеся в верёвку
но продолжающие улыбку

по ним скоро выход канатоходца
как по красной ковровой кровавой неровной
и серый туман кисельно как может
скрывает в себе их но самому страшно.

всё насмех и пустопорожне проложено.
всё наспех и неосторожно окрашено. -
всё надо надкусывать чёрное белое тем более среднее
кто в изолятор а я предпочту потерять {на них} зрение

сюрреалистическим реалом
:)

Что с того что я чётко пречётко помнила возраста любовниц-любовников
От и до, цифра в цифру, год в год, хронология, размер ноги,
Что толстел гербарий дарёных цветов и от сочетания несочетаемых запахов
Можно запросто отравиться
…картина съехала. Возраста изменились – все.
Сдвинулась память: пласты, неизменна пластика
Рук и глаз. Это всё, что остаётся В ПРИНЦИПЕ,
Когда нечему уже оставаться.



Чем занимаешься? Жду когда волосы отрастут в хвост. И всё? И всё.

Я пудрила кожу своего подверженного морозам лица, оно становилось мнимо свежим, меня сверлило стихотворение. Зеркало было ярким, баннер морозного неба был натянут прямо на космос, так явно ощущалось.
Калейдоскопически начался во мне день.
Я просверливалась стихотворением.
Золотые нитки и проволоки солнца ввинчивались в глаза.
Моя любимая тема про вживление нитей омоложения.
Такие же были глаза.
Женя. Человек, начавшийся легендой для меня. Человек, которого вычерпать было невозможно и одержимо одновременно. Человек, видевший меня на всех моих стадиях и давно сбежавший бы за почти шесть лет, видя то, что не повторится с моей личностью, к сожалению, точно. Звонящий после года нарочного «прощай» мне и врущий, что случайно нажалась кнопка. Переехавший в москву. Женя приезжает в Петербург и идёт в кафе, где солянка и третьей читаю я. Глаза были закрыты. Открылись к моим чтениям.
Теперь ты не сможешь упрекнуть меня в метафоричности, я говорю просто – моя пятилетняя любовь, пережившая тысячи разлук и схождений, нарочитых и до безобразия фатальных – сидит в этом Сафо и слушает меня и смотрит так, что я огибаю эти глаза и смотрю вдаль, чтобы не промахнуться строкой.
То, что в Жене дофига всего, я знала с первого взгляда. Слуха. Я обернулась на слух тогда.
«Мне по-прежнему нечего тебе сказать, -пишу я сегодня под утро, - но теперь по более радостной причине: ты слишком понимаешь. Понятно ВСЁ. О чём бы я ни начала»
Когда я ехала на московский вокзал, женя звонит сорок раз и громко, требующе спрашивает, когда я буду в Москве. Когда я ехала на ленинградку, смс вопросила меня, когда я буду в Петербурге.
Забавно – отвечает женя вчера, втыкая острый карандаш в кабацкий стол.

-Пока. Пиши. [стою в свитере у подвала]
-ТЫ пиши. ПИШИ. У тебя хорошо получается, беззвучно смеётся, тянувшись и пятясь назад в диком морозе, если б не который, это было бы криком, но какие-то шумы в ушах всё звуковое сжимают.

«она смотрела на меня доверчиво, будто отдавая в мои руки тебя.» - как я запомнила именно фонетику, без смысла почему-то.

Как всегда я вспомнила Бродского, и никакого стихотворения, как всегда, не случилось. Просто от мысли о нём.
*
Помнишь мы сидели на спинке скамейки помнишь
Петропавловка такие же морозы как сейчас страх и радость радость и страх
Книжный, Шилле, рассказ о моём сне осторожный и оттого слишком смелый, вызывающий, как у мальчика, трясущегося изнутри но бросающегося как будто под поезда чтобы удивить одноклассницу на вечерней прогулке, школьника, показывающего себя рыцарем - вот такой был тогда рассказ моего сна, тебе. всё как будто остановилось от холода, одни мы, замедленная реакция плёночного будто простуженного фота, тогда получилось только моё очень яркое огурцовое кашне и ресницы на белом профиле, темно.
«Я часто вспоминаю этот вечер, даже жарким летом. Ещё ТЫ листала СУД БРОДСКОГО. Мне жалко тогда было что я не многострадальный Бродский, удостоившийся твоей «чести», я не могу слушать сейчас ЕСТЬ город золотой, это песня о рае из которого нас изгнали. Мы смертны?!»
Да, смертны.

вспоминаю, был один у нас поэт,
в тёмно-сером весь и длинный как фонарь,
свет лица, обкушенного с двух сторон,
серый подбородок, сырой рот.

сегодня мой путь переехал чёрный дырявый трамвай.
так похожи. я шла между рельс в оттепели
не зная о дне недели, вообще неделима на два
не случается пары. порой пар изо рта, рук, груди,
вскрытая роба, снег под одеждой.
лишившая себя походок, находок, сходок.

первый встречный фонарь кивал так, будто читал свои верлибры.
лунки моих зрачков вобрали весь выцветший снег.
снег шёл как титры.
снег шёл как титры.
вреееееееееемя, не слышно тебя совсем. только седые игры.

в каждой плотной его букве ни одного окна.
чёрное кружево сняла до единого волокна
на тебе, говорила я изрытыми дырами рёбер - оперенье на память.

свесилась и увидела на полу стакан вина, мне стало плохо. от мысли, что я забываю что такое вода.
меня тянет, и когда я рядом - тянет. я уже такая вытянутая. как овальчик сердце внутри или как кофточка.

сами вспоминаются-сминаются снимаются запахи - твои и даже некоторых твоих вещей.







я стала писать. много. и снить. ещё больше. и глючить наяву в трезвости.

Я отсидела ногу, и теперь она звенит как струна, особенно, если ей задеть ножку стола, например. Кошка валяется нарезным батоном.
Идея фикс удалить всю переписку, оставив Одно.
«палец болит от кнопки делит»

Знала бы я не так давно, как тяжко мне будет даваться вести дневник теперь. Это уже не просто записывать события. Это безумная сеть, в которой я кувыркаюсь под куполом цирка.

О господи. Она пишет, что сердце болит. Как я знаю, о чём это она, о как я знаю.

Когда мы ночевали на васильевском острове, мне снилось как мне чувак сделал татуировку в просторном трамвае на тыльной стороне руки (от локтя до кисти) примерно треугольной формы, и я ему подсказывала, что не надо мне этих завитушечных узоров якобы как у крутых, делай вырубленней, прямолинейней, угловатей. Почти наскальные знаки. Это должна была получиться девочка. Но получилась половина девочки. И тогда я попросила на другой руке сделать половину вторую. Так вот на правой он не дорисовал, плюнул, мол, всё, то ли краска закончилась в штуковине, то ли устал, то ли пришли клиенты, сама дорисуешь гелиевкой своей. Я рисовала. Но ведь смазывался кусок и выглядел инородным. Я сложила две руки как если бы я просто приставила ладонь к ладони в общую плоскость – а во сне это получилось – и увидела треугольную девочку. На фоне восприятия всё время был трамвай, мне уже второй раз снится татуировка в трамвае. И я опять подсказываю, как рисовать. А потом я ехала в трамвае который уже сузился для меня, у окна и плакала, страдала из-за чего-то личного. Старалась подальше к стеклу, чтобы люди не видели. Закрыться. И руки между коленок. Дождь, возможно, на улице. Я слушаю, как сзади трещат какие-то девки про косметику – помаду, колготки. Как в агнии барто какие-то потаскухи. И ржут. И меня это так раздражает, вы бы знали. И мне ещё более одиноко – каждый залп закиданной во взрывном хохоте головы – кнутом. Я кусаю губу, кривлю лицо от боли. А потом мне стало хорошо, я уловила в их разговорах что-то отдалённо своё и будто разрешила, резко повернувшись-вскочив, как шоумен или тамада: «Девочки! ГОВОРИТЕ!! ГОВОРИТЕ О КОЛГОТКАХ!!! ГОВОРИТЕ О НИХ, ПРОШУ ВАС!!! ЭТО – СБЛИЖАЕТ ЛЮДЕЙ! ЭТО ВСЕМ ПОНЯТНЫЕ ВЕЩИ!!!» с ликованием таким, находкой какой-то.

______________________________________
ну и куда я убегу от. я ж ногу с отсидела.
-капслоком, курсивом, напевом.