Продолжим про Якопоне и супругу его благоверную Розарозу.

Отдалась ему всем сердцем
Преданной служанкой стала,
Ей кивки его - приказы,
И слова его - законы.
...
Жили так благословенно
Без забот четыре года,
Уж не может скрыть, как счастлив,
Как богат стал Якопоне.

Насчет богат - это, может, и правда, а вот счастлив... Супруга - красавица, но, не говоря о чем бОльшем,

Покрывала не снимала
С головы она прекрасной,
Драгоценными камнями
Не хотела украшаться.

С большим трудом Якопоне уговорил ее нарядиться как следует и сходить в оперу.

Головы не обнажала,
И, разгневан, приказал он;
Приказал - и ужаснулся:
Локоны белы как иней!

Седая юница - олицетворение Церкви Христовой. Но все же оделись-украсились, пришли в театр, а там и случись пожар. Розароза прыгает из окна на руки брата Якопоне, но

По груди ее под сердцем
Капли алые стекали,
И промолвила: "Живу я
До сих пор лишь чудом Божьим!"

Несут ее на ложе, и там она, наконец, открывает Якопоне страшную тайну.

Ухожу из этой жизни;
От тебя не утаится
Мой секрет, доселе скрытый,
Тайна старого фонтана.

Ты убить меня стремился,
Речи мальчика услышав.
Знай же, что твоя сестра я,
Твой отец - и мой родитель.
...
Уходи, беги от мира
Ты в благочестивый орден,
Где стоял театр сгоревший,
Монастырь вели построить!

Далее она отсылает Якопоне за священником, а к ней, как и обещал, приходит таинственный младенец, нисколько не повзрослевший за эти годы. И делает комплимент:

Ты для свадебного пира,-
Молвит он, - венчалась златом,
В жемчугах твое убранство,
В волосах твоих рубины!

Как Жених тебя узнает,
Прежде видев только в розах? -
Он узнает, - молвит дева,-
По пролитой мною крови!

Фотографии с рождественского представления, где народ дергался и катался по полу, наконец-то доступны! Как это было... Из старого подзамочного (полностью см. http://www.liveinternet.ru/users/ca...a/post62791341/).

Ужасными бывают только актеры, а не роли.
Уильям Сомерсет Моэм , «Театр»

Сегодня присутствовала на святочном спектакле, срежиссированном нашим Падре со своими приближенными харизматичками благостными... Сюжет крайне загадочный, трактовать его можно хоть десятью способами. Ржать в церкви – нехорошо, но удержаться было ох как трудно! Рядом предвкушающий потеху M., заранее хрюкающий от смеха, и сей факт еще более усложнял мою задачу оставаться вдумчивой и серьезной. Я приготовилась смотреть.
...В центре зала – группа юношей и девушек в белых откровенных маечках и полупрозрачных брючках, демонстрирующих нижнее белье (надо сказать, вполне на уровне, а то обычно они, стыдно сказать, носят ТАКОЕ! И все это безобразие а-ля бабушкины панталоны с начесом торчит во время коленопреклонения над краем штанов), на шеях у всех на манер пионерских галстуков повязаны ядовито-желтые косыночки, назначение которых до сих пор для меня осталось тайной. Видимо, символизируют принадлежность к некоей тайной организации, типа вольных каменщиков. Среди них Христова невеста Б. в длинном белом одеянии, но все с той же косыночкой цвета перезрелого лайма (или недозрелого лимона, как кому нравится), а также староста нашего прихода, моложавая тетка под 60… все в том же фривольном прикиде… Уже стало интересно… Сначала все стояли на коленях, уткнувшись лицом в пол и подняв попы к потолку, потом начали медленно подниматься на ноги, размахивая руками. Лица умильные, чуть не плачут от счастья. Дальше все, включая монашку, начинают потихоньку раскачиваться в танце, аки кобры под дудочку факира. Музыкальное сопровождение, прямо скажем, более чем подходящее – саундтреки из «Bandyta». Где они их только взяли! Кажется, кто-то диск в спешке забыл… Кто слышал – там такая зажигательная этническая «цыганочка» в разных инструментальных вариациях и аранжировках, темп все убыстряется, танец энергетичный и… чувственный до предела. Ну, никак с библейскими сюжетами у меня в голове не вяжется, хоть убейся!
…Когда первый шквал изумления прошел, глаза притерпелись к извивающемуся кто во что горазд кордебалету (синхронности никакой) и народ немного успокоился, раздается голос нашего Пророка – себе он отвел роль... ну конечно, Господа Бога, кого же еще... Мне сразу подумалось: «Гордыня наказуема, не раз тому примеры были». Он что-то монотонно читает со своим неизменным одесским акцентом... Текст как-то выпал из памяти – там что-то про Бога, который создал Человека, и бла-бла-бла, и сю-сю-сю… Монолог Падре убаюкал народ, все расслабились, и вдруг...
В зал стремительно влетают лысый монашек А. в черном плаще с кровавым подбоем и другая монахиня – Д. в сером халате школьной технички, только еще и с капюшоном. Лысый Бэтмэн и уборщица символизируют Вселенское Зло, мечутся между танцующими, как шаровые молнии, загребая халатами, создавая ветер и поднимая пыль. Да уж… Глядя на монашка, я говорю на ушко M.: «Неплохо было бы рога приклеить к лысому черепку для натуральности, как у Азраила в «Догме», а та и так выглядит в этом пеньюаре, как черт». Танцующие их отталкивают всеми частями тела, потом беспомощно падают на пол и застывают в позах эмбрионов. Зло победило, типа... Жуть какая-то...
...Дальше совсем непонятно. Снова монолог «Бога», что он, дескать, простирает над ними свою руку, даруя им жизнь, потом монолог еще какого-то мужика в роли Пророка... Все это тягуче-долго, а между тем кордебалет все на полу зажмурившись лежит... И вот из-за фиолетовой ширмы в углу появляются ангелочки – дети в белом с крылышками. Они несут зажженные свечки. Откуда-то вытащили ясли с младенцем Христом, что, на мой взгляд, вообще святотатство... Керамический пупс в яслях должен появляться на алтаре ОДИН РАЗ В ГОДУ, и грешно его использовать в качестве реквизита для театральных постановок. Эдак они начнут пасхалом фехтовать…
…Эмбрионы начали оживать. Опять восторженные улыбки, взгляды ввысь… Я тихонько шепчу M.: «Интересно, кто из них самый святой?» А тот вроде негромко, да получилось так, что слышно всем: «Да тот, у кого БОЛЬШЕ ОРГАЗМА НА ЛИЦЕ!». Мне прямо нехорошо сделалось. А детишки поют над яслями песни трогательные, ожившие эмбрионы скачут сначала канкан, потом что-то среднее между македонским коло и греческим сиртаки, короче, все счастливы… Аплодисменты.

[500x294]

Трогательные детки с куклой Младенца Иисуса...



[500x375]

Настроение сейчас - тихое

Для любителей нестандартных иконостасов - эти веселенькие: в церкви Св. Варфоломея в Перудже (кисти Кико Аргуэльо, полагаю)


[500x375]

Еще - оформление церкви в Domus Galileae в той самой Галилее, как видно из названия:

[500x375]

И, наконец, то же самое в испанском варианте:


[500x478]

[311x500]
Настроение сейчас - предпраздничное

Во-первых, поздравляю ВСЕХ с грядущим 8 Марта. Как говорил в проповеди некий православный батюшка: "Праздник-то бесовский, но я вас все равно поздравляю!" Во-вторых, неции тут проглаголали, что пастыри-то у католиков все красавцы, а монахини - все уродины. Многое можно было бы возразить, сослаться хотя бы на то, как с этим у пташек Божиих. Но лучше делом... Итак, ЯНВАРЬ...

Долгая речь девицы заканчивается весьма двусмысленными словами:
Так прощай же, до свиданья,
Белокурый, милый ангел!
Будь у смертного порога
Утешеньем Розарозы!
Что бы вы подумали на месте бедного Якопоне? Вот и он тоже побежал за безобразником, чтобы пронзить его кинжалом. Нагнал – а перед ним...
Перед ним стоит младенец
И ему спокойно молвит:
«До свиданья, Якопоне,
Я приду к тебе пред смертью!»
Пронзить хулигана не удалось, Якопоне бежит обратно к своей невесте и слышит (дело-то происходит ночью), как она купается в местном источнике. Ему, конечно, хочется ее хотя бы увидеть, но принесенную им из часовни свечу тушат брызги. Он угрожает ей кинжалом и убегает за монахом Беноне, чтобы тот преподал ей Таинства перед смертью. А чтобы девушка не убежала, уносит с собой ее одежду.
Чтоб войти нагой в часовню,
Чтоб от света ей укрыться,
Косы дева распустила –
И в плаще она до полу.
Она идет к могиле своей приемной матери и просит помощи. Падает на колени...
И смыкается на бедрах
Цепь, снабженная шипами,
И невидимые руки
Волосы ее остригли.
Столь же таинственно она облачена в шелковые одежды, а затем слышит нежный голос матери:
Власяницу ты на теле
До конца носи, до смерти,
Пусть потом сестра наденет;
Кайся за меня, о дочка!
В таком виде и застают ее Беноне и Якопоне. Монах остается принимать ее исповедь, а жених отправляется домой плакать. Беноне приводит к нему Розарозу, оказавшуюся чистой, как лилия, и она говорит:
Господин мой, поднимись же,
Посмотри, заря вернулась,
В дом прими свою невесту,
Девой буду жить с тобою!
Это, конечно, не совсем то, на что рассчитывал Якопоне, но что тут поделаешь! Свадьба есть свадьба:
«Выпей свадебный наш кубок,
Отче!» - просит Якопоне.
«Дай вино мне, пусть на мессе
В Кровь Христову претворится».
Беноне ушел, грустная свадьба продолжается, брат Якопоне поэт Мелиоре поет гимн восходящему солнцу (пока они бегали с кинжалами туда-сюда, ночь прошла, наступило утро).
Радуйся, герой востока,
Радуйся, о Божье солнце,
Радуйся, спаситель сущих,
Радуйся, спаситель в розах!

Радуйся, полей утеха,
Радуйся, росы источник,
Радуйся в пути небесном,
Радуйся, благое солнце!

Пойте, жаворонки, громче,
Семь предсмертных слов воспойте,
Пойте Господа востока,
Что развеял ночь глухую!

Вот, Великий Пост у нас. За годы, проведенные в Католической церкви, я уж и отвыкла от православных «постных» разговорчиков, - что съел, да с чем съел, да что теперь тебе за это будет. Как-то отдохнула на злачных пажитях другой духовности. Но, оказалось, напрасно я расслабилась. У нас же теперь с православными «мир-дружба», что и отражается на настроении прихожан. Поистине, как говорила моя знакомая маленькая девочка, с кем поведешься – так тебе и надо.
После мессы наш Живой Розарий в полном составе спустился в подвал заседать. Уж известно – если в подвал приглашают, хорошего не жди. Почему-то в часовне к крайностям воспитания не прибегают (совестятся, что ли). Да еще отставших овечек настоятель подгонять пришел. И творилось там, по словам моей новообращенной мамы, веселое: активистки выступали друг за дружкой и распространялись на вечную тему – что с чем и что за это. Кто-то кофе в Пост не пьет, - что ж, похвально. Кто-то шоколада не ест, - еще лучше. А вот, дорогие сестрички, кто сколько молится? Тут уж можно разойтись как следует – кто проверит-то? «Я молюсь часами», «а я прямо часами размышляю о Боге», «и это так духовно укрепляет, и просветляет, и...»
Мои православные френды, наверно, уже хихикают – понятно, плавали, знаем... И никто мне не поверит – в безумии своем говорю – что до абсолютного воцарения теперешнего настоятеля подобные разговорчики не были в заводе, ибо пресекались на корню здоровым гоготом непочтительного большинства. Что, интересно, так на нас повлияло – елейные письма от православных, в которых настоятеля величают «Ваше преподобие», или насаждение «Альфы», которую кто-то в приходе окрестил «Курсом молодого фарисея»? «Нормальных, - рассказывает мама, - там даже и не слышно было, только вот SunMay, да пани Р., да мне это все как-то пока странно...»

Настроение сейчас - веселое

Но это далеко не все, что можно поведать о нашем герое. Он же – и герой «Романса о Розарии» Клеменса Брентано. Переводить это целиком – умаешься читать, а кусочками да с моими любовными комментариями – даже забавно. Итак,
Фолиантами обложен,
Восседает Якопоне,
Ценят высоко клиенты
Молодого адвоката.
Но прежде, чем стать адвокатом и светилом юриспруденции, Якопоне, как водится, написал диссертацию. А, направляясь на защиту, встретил прекрасную Розарозу, свою будущую жену.
«О девица! Вас я встретил
На опасном повороте,
Диссертацию закончив
«De bonorum possessione»
Девица обещала молиться за успешную защиту и упорхнула. Все прошло хорошо, после защиты, как водится, был банкет, с коего Якопоне ушел незаметно, желая найти очаровавшую его девицу.
И туда, где днем расстались,
Он пришел, и путь держал он
В ближний садик, где обитель
Затаилась Святой Клары.
Как говорится, «тепло, тепло, горячо!». В садике, натурально, розы, маленькая часовенка, дверь распахнута, доносятся звуки органа.
И застыл он на пороге;
На органе Розароза
Там играла, пела гимны,
Ангелы со стен внимали.
Из песни Якопоне узнает, что девушка его тоже любит, а из дальнейшего разговора, - что она подкидыш, воспитана в семье врача, проводит дни в игре на органе и занятиях с детьми. Ну что ж, свадьба!
Вот у алтаря венчает
Их старик монах Беноне,
В белых розах Розароза,
В красных розах – Якопоне.
...
И на мраморном пороге
Молвит дева: «Якопоне,
Отпусти меня в часовню
Для молитвы одинокой».
Она идет в часовню, он – готовить свадебный ужин. Часы летят, все готово, а невеста задерживается. Муки ревности, кинжал, блистающий в свете звезд, Якопоне бежит в садик, слышит разговор...
Вот уже он снова слышит,
Тихий, тихий слышит шепот:
«Ты меня уж не увидишь,
Я приду к тебе пред смертью.

То, что носишь ты под сердцем, -
Суженого дар прощальный,
Тела храм не оскверни же
Ты другой, чужой любовью!»

Розароза отвечает,
Опьянев и задыхаясь:
«Я раба, раба Господня,
Я Ему верна навеки!

Продолжение следует...

Иаков (Джакопоне) Тодийский (Iacopone da Todi; Jacomo da Todi; Jacopo Benedetti; Jacopo Benedicti; Jacopone Benedetti da Todi; Iacobus Tudertus) (ок. 1230, Тоди, Умбрия, Италия - 1306). Джакопо Бенедетти был ничем не примечательным юристом, выпускником Болонского университета. Женился ок. 1267 г. на Ванне ди Гвидоне. Через год Ванна погибла: обрушился балкон, на котором она стояла во время праздника, причем насмерть убилась только она. Бенедетти оставил юриспруденцию и стал совершенно юродивым или, как изысканно говорили итальянцы, «христианским Диогеном».

Формально он был терциарием-францисканцем, но эксцентричное поведение и терциариям отнюдь не рекомендовалось, а Бенедетти вел себя эксцентрично. Он мог встать на четвереньки и ползать по городской площади, нацепив на спину ослиное седло. На свадьбу брата пришел, весь обмазавшись дегтем и перьями. Местная детвора прозвала безобидного городского сумасшедшего уменьшительным именем: «Джакопоне» - «Яшка».

В 1278 г. после некоторого колебания его приняли в местный францисканский монастырь Сан-Фортунато. Бенедетти, видимо, симпатизировал наиболее строгим францисканцам, «спиритуалам», которые считали, как и первые восточные монахи, что быть священником и быть монахом – вещи несовместные. Поэтому он оставался лишь послушником. С годами Джакопоне стал писать стихи, точнее, песни и гимны, причем не на латыни, а на умбрийском диалекте, которые стали чрезвычайно популярны в народе. В монастыре, однако, назревал конфликт. Бенедетти дружил с лидерами спиритуалов Конрадом Оффидским и Иоанном Альвернским, а жил в монастыре конвентуалов. Спиритуалы подали папе Целестину V прошение разрешить им создать отдельную общину, но Целестин ушел на покой, на его место был выбран Бонифаций VIII.

Бенедетти стал одним из лидеров оппозиции папе, полагая, что его предшественник был смещен незаконно. Когда Бонифаций разгромил оппозицию, разгромил буквально, взяв штурмом Палестрину, оплот кардиналов и князей Колонна, Джакопоне был взят в плен и отправлен в темницу на пять лет. Здесь он сочинял и мистические возвышенные гимны, и злобные сатиры. После смерти Бонифация Бенедетти был освобожден, жил отшельником около Орвьето, потом в монастыре кларетинок в Коллацоне, между Тоди и Пармой, здесь и скончался на Рождество. В последние годы он не писал ничего, а окружающие запомнили, как он часто горевал о том, что «Любовь не любят». В 1433 г. его останки перенесены в Тоди, в храм Сан-Фортунато. По иронии судьбы, больше всего Бенедетти прославился благодаря знаменитому гимну «Stabat Mater», хотя именно этого гимна и вообще ничего на латыни он, видимо, не писал. Вопрос о том, был ли канонизирован Бенедетти, является неясным, но предположительно его почитание было подтверждено Папой в 1868 г. При этом, конечно, встает вопрос, как мог святой критиковать Бонифация VIII, но особо ревностные католические исследователи утверждали, что самые саркастические пассажи вписаны были в сочинения Бенедетти позднее. Память 25 декабря, в некоторых диоцезах 22 декабря.

http://www.krotov.info/yakov/6_bios/40_xiv/1306_todi.htm

Отец Яков Кротов scripsit. Bene de mi scripsisti, pater optime!

Настроение сейчас - опять в Рим хочется...

А это черепаха во дворе Чешского коллегиума. Она живет в фонтане, но иногда выходит погулять.

[500x375]

Настроение сейчас - игривое

Кошки на площади Арджентина в Риме (снимок этого лета). То ли музыка навеяла, то ли погода...

[500x375]

Настроение сейчас - деловое

Он называл, слово за словом, деревья и цветы, и море, и горы, и зверей, и подарки - во всё большем, всё притекающем, всё менее шумном удивлении. Он просто уходил в безмолвие тропой удивления и называния - в последнем, расширяющемся до своего круга изобилии, когда уже всё - подарок, Andenken, сувенир на память. Из его нищеты росли эти слова - как вишневое дерево, не успев еще развернуть листья, веет цветением. И Тот, богатый, переворачивающий в руке небо и землю, как яблоко, тем сильнее был удивлен, что Его слово - прилив и напор, костер и яблоня, звезда и колодец, Его обступающий вызов, Его водоворот и упрямая волна, - Его слово остановилось, как на мгновение цветения земля задерживает дыхание, как утихает половодье, невесомо осыпанное лепестками. Что еще таит для меня это? Мне ли не знать его! Но почему не мне? Кому же тогда? Как всё ясно в этом вызове, в этой бедности, на этом свете! Как ясна эта тайна - тем удивительнее она. Это мое странное творение своей тихой отвагой называет: и тайна вершится в свете, тайна и есть свет. Все моря и земли явились ему с тем же отважным доверием, чтобы он открыл их, осыпав лепестками. Всюду воздвиг он вехи слов, гермы поставил он в честь находок на дороге своего странствия. Эти вечные вехи вдоль дорог и побережий, эти храмы на пустынных островах освящены безмолвием цветения, утаены в слове восторга. Вот его бедствия и победы - dann ist endlich Schauspiel - Роланд, протягивающий перчатку небу, Париж, увиденный ясным утром среди полей, ангелы, сворачивающие лёгкую кисею неба с вышитыми звёздами... Так они близятся и объемлют и спорят, чтобы сказать то же и о том же безмолвствовать.

Настроение сейчас - грустное

Здравствуйте, наконец-то я добралась до клавиатуры, чтобы написать Вам! То болезни, то праздники, - а поговорить с Вами, хотя бы и безответно, очень нужно. А исповедаться-то как нужно! И не надо мне говорить, что у нас есть священник, - совместными усилиями начальств нашего и Вашего остался всего один, и тот запретил мне у него исповедоваться. И более того, - даже разговаривать с ним, вообще что-нибудь, кроме безоговорочного «Хайль!» или не менее безоговорочного смеха, уже не получается. И не только у меня.
Вот тут позавчера было воскресенье, так что наслушались и насмотрелись мы вдоволь. Я, если знаете, сижу на Вашей маленькой скамеечке для коленопреклонения смиренно этак, в уголку у падре Пио; а тут рядом примостилась К., и всю мессу (ну, кроме Евхаристической литургии, понятно) мы проболтали, - не всё же настоятелю! Когда это противостояние только начиналось, я там плакала, искала грехов в себе, как полагается... а теперь просто фиксирую, как та же самая неуверенность, непонимание, чувство, что ты здесь чужой и не нужен, разъедает нашего настоятеля. Знать бы, что сказал ему вице-провинциал по итогам визитации; впрочем, это нетрудно вывести из косвенных улик. А в воскресенье не было Ю. и Н. – они уехали в Красилов на Школу творчества (очень надеюсь, что хоть взнос 50 гривен за них заплатили), так что не было их преданных лиц, и настоятелю было совсем одиноко. Так что когда он объявил граду и миру о грядущем пришествии Анонимных Алкоголиков, народ воспринял это с несколько преувеличенным энтузиазмом, все заулыбались, кое-кто прыснул в голос, и настоятель сделал то, что уже давно собирался – обиделся на весь свет. «Вот мне уже и говорить не хочется (да мы, вообще-то, и не просили)... надо же быть культурными (нет, ну кто бы говорил!)... это все сохранится в тайне (ага, в приходе из 50 человек, где все друг друга знают как облупленных)... это все делают миряне для мирян (прямо как «Альфа», руководители которой до того накачаны его инструкциями, что даже русский язык стали забывать) ...» В общем, посмотреть, что ли? На этот «абсолютно анонимный» курс пригласили всех, кто хочет избавиться в том числе и от секса, что вызвало еще один взрыв смеха у прихожан. Совок рулит! И хоть бы не догадываться, какие слова и с какими ошибками будут произнесены, а то ведь скоро 5 лет, как мы с настоятелем знакомы, и одна и та же мелодия уж так надоела... А после мессы состоялся «Супружеский курс», который Ваш маленький министрант уже окрестил «Супружеский долг». Будь это «долг», я бы, естественно, не преминула... а это был какой-то старый протестантский фильмик о том, что надо делать хорошо, и не надо – плохо. Есть предложение – если уж мы подсели на это дело, посмотреть всем приходом фильм «Лютер», там, кстати, и семейный вопрос затронут. Но мама мне все равно не даст остаться – она так и не выздоровела, и от проповедей настоятеля у нее повышается давление. Хилый нынче пошел католик!
Ах да, вот еще прикол из жизни министрантов. Нашему архиепархиальному церемониарию не дают держать патену во время Причащения верных, ибо он тоже подозревается в ереси непослушания настоятелю. А выполняет сию важнейшую функцию сестра Д. Наверно, это отголоски духа Второго Ватикана? Такой вот ортодоксальный феминизм? В любом случае, отчаянные призывы настоятеля: «Сестра! сестра!» соблазняют меня смеяться как раз в начале Причащения, а это уже грех. Только кто за него ответствен? Помните, «кто соблазнит единого из малых сих...»

из сборника «Харизма отца Брауна»

На склоне лет отец Браун стал настоятелем маленького прихода в Уэссексе. Католиков в этом городке было немного, часовня помещалась на первом этаже трехэтажного домика, который отец называл «мой частный желтый дом». На втором этаже жил сам отец Браун, в мансарде помещались комнаты для гостей. Хозяйство вела кухарка Грейс – ворчунья ирландка, счастливо пережившая уже двоих мужей. Отец Браун любил своих овечек, а овечки любили своего пастыря. Он знал по именам их всех, их детей, внуков, мужей, жен, сестер, братьев и еще более дальних родственников. Он помнил их смешные словечки и странные привычки, а они к нему первому шли поделиться радостью и горем.
Но однажды отец Браун при очередном посещении епископа услышал, что ему давно пора обратить самое пристальное внимание на духовную жизнь прихода. «Есть ли у вас духовная жизнь? – вопрошал владыка. – Ответьте честно. А ведь ныне уже не викторианская эпоха, и Церковь призвана идти в ногу со временем. Ну вот что – готовьтесь принимать гостей. Интернациональная группа мирян, во главе – Ваш собрат священник из Эдинбурга; они проведут у вас реколлекции. В начале июля».
Кухарка Грейс была очень довольна. Она любила принимать гостей, хотя стряпня ее могла нравиться только ей самой и непритязательному отцу Брауну. К назначенному времени все было готово, продукты закуплены, прихожане оповещены о грядущем великом событии. Пробудиться к духовной жизни пожелали только трое, но ведь лиха беда начало. Начали съезжаться гости. Кроме тех, которых ждали, приехали еще люди из Лондона, Йорка, из Уэльса, каким-то чудом узнавшие о духовных упражнениях. Грейс с умилением наблюдала, как гости обедали за длинным столом, и следила, чтобы всем всего хватило. Отец Браун решил не мешать молодому собрату поить овечек чистым словесным молоком (что это именно молоко, а не твердая пища, он понял, посидев 5 минут на вступительной лекции). Вреда от этого безусловно не будет, решил он и удалился к себе в комнату. Однако через час он обнаружил, что нечто мешает ему сосредоточиться на молитве. Из часовни доходили странные звуки, похожие на вой и бормотание. Поняв, что вновь собраться уже не удастся, отец Браун спустился в кухню за кофейником. Грейс чистила картошку и плакала. «Ну-ну, дитя мое, - присел рядом с ней добрый пастырь, - что случилось?» - «Отче, - рыдала ирландка, - я так ужасно недуховна». – «Да где ты слов-то таких набралась?» - «Я посидела полчаса на первой лекции – дальше-то слушать времени не было, надо было за обед приниматься – и поняла, что без крещения в Духе Святом вся моя жизнь ничего не стоит». – «Послушай, Грейс, знаешь что? Ты ведь крещена. По-моему, этого вполне достаточно». В этот момент вой сверху стал устрашающим, отец Браун вздрогнул, и кофейник выпал из его рук. Он решил подняться в часовню и посмотреть, чем они там все-таки занимаются. Овечки под руководством приехавшего американца учились говорить языками. «Все-таки таинственная вещь эта духовная жизнь, - думал отец Браун, когда взбирался к себе на второй этаж, напуганный этим действом. – Никогда бы не подумал, что подобное возможно в Католической церкви».
В этот день отец Браун еще только раз спустился в часовню – воспользовавшись отсутствием гостей, отслужил мессу. После этого он заперся наверху от греха подальше. Из часовни доносились гитарные аккорды, крики, снова вой, что-то падало, кто-то смеялся и рыдал... Сон отца Брауна был беспокоен. На следующее утро он опять прокрался на кухню – кофе все-таки хотелось. Грейс была мрачна, как учение о первородном грехе; улучив минуту, она зашептала отцу на ухо. «Говори громко, дочь моя, - не выдержал отец Браун. – Тебе здесь нечего бояться». Грейс поведала о том, как вчера вечером, страшно усталая после целого дня на кухне, - «что же это, отче, они оставляют грязные тарелки где попало, не говоря уже о том, чтобы самим их мыть, как, помните, делали те молодые люди... ну, помните, приезжали к нам недавно», - она пришла в комнату для гостей, где ночевала эти дни – «и представьте, отче, она лежит там и громко рыдает! Я спросила, что с ней, а мне сказали, что это не истерика, а наоборот. И она рыдала так целый час, а потом села на постели и стала восхвалять отца N., ну этого гостя... и другие женщины тоже рыдали, и падали прямо навзничь... хорошо, что этот джентльмен их вовремя ловил... но он сам первый начал трястись и кружиться...» - «Грейс, Грейс, - не выдержал отец Браун, - ты что-то путаешь. А виноват я, потому что никогда не заботился о духовной жизни прихода...» И он поклялся прийти на вечернее «прославление» (Грейс уже насплетничала ему, как «они» это называют) и разобраться наконец в том, что происходит в его приходе. Мессу ему опять пришлось служить украдкой и в одиночестве, Грейс была сердита, молитва не клеилась. За обедом он уткнулся в свою тарелку, стараясь не допускать горьких мыслей о собственной неспособности к духовной жизни.
Настал вечер, в часовне собрались гости и горсточка прихожан. Зазвучали гитары, полились Читать далее...

Стянула из ЖЖ у tapirr'а (рекомендую!), а он нашел на damian.ru.

Константин Мурашов

БОМЖИ

БОМЖ - едва ли не самая удачная аббревиатура российских чиновников, ставшая именем нарицательным, принятая большей частью населения. Так же органично принятой стала и официальная версия, регулярно сквозящая в СМИ, что БОМЖ – это человек, который не хочет работать, а только паразитирует на теле общества. Грязный, вонючий, заразный человек-нечеловек, опустившийся до животного образа жизни, к нему и подходить-то опасно. Одно время распространялась страшилка, что именно БОМЖи-то по ночам нападают и грабят поздних прохожих.

О БОМЖах не принято говорить. Как какую-то постыдную, эту тему игнорируют. БОМЖей избегают, их сторонятся, с ними рядом не садятся даже в самом набитом вагоне метро. БОМЖ неуместен на самой грязной улице, в самом загаженном дворе или подъезде, его отовсюду гонят, бьют.

Капитан одного из центральных отделений милиции рассказывал, как какой-то из его усердных оперов после зачистки к народному празднику угодил в больницу с гепатитом. «Из-за них!»- уверен капитан. БОМЖей побаивается даже милиция! К лежащему на земле или снегу грязно одетому человеку, как правило, не подходят; милиционеры, не вылезая из машины, вызывают спецперевозку. Естественно, никто не торопится.

Над БОМЖами глумятся, их убивают, калечат. Этим занимаются и милиция, и охранные организации типа «родоновцев», и скинхеды, и рядовые граждане. Возможность безнаказанно истязать человека оказывается привлекательной для многих. Лет 5-6 назад проскочила информация, будто средний срок жизни БОМЖа два года, сегодня называется цифра 4 года. Каждый год только в Москве официально называется число замерзших за зиму под 400 человек. Один автобус «МИЛОСЕРДИЕ», собирающий по ночам замерзающих людей, приютил на ночлег за прошлую зиму около 1.5 тысяч человек.

Сообщалось, что в Москве порядка 100 тысяч бездомных. Это те, кто оказался на улице из-за махинаций, распада семьи, ликвидации ведомственного жилья, освободившиеся из заключения (квартиры осужденных нередко достаются сотрудникам милиции), а также иногородние, попавшие в Москву в поисках заработка и здесь ограбленные, без документов и средств на дорогу домой.

Я занимаюсь кормлением (бесплатной раздачей обедов) бездомных и нуждающихся десять лет.

Вблизи БОМЖ не похож на человека, настолько не желающего работать, что готов платить за это жизнью и человеческим достоинством. Каждый бездомный переживает название БОМЖ как клеймо, как оскорбление. Сами они называют себя бродягами. У каждого есть мечта вернуться к нормальной жизни и надежда, что где-то вот-вот сегодня-завтра подвернется стоящая работа. Должно повезти. Это характерно: видимо в таком положении включаются защитные механизмы психики и человек не заглядывает в будущее, а живет только сегодняшним днем и настоящим часом. Что будет вечером, завтра или еще дальше в его сознании очень расплывчато. Если сказать ему «Иди туда, там тебе дадут то-то», он, скорее всего, пойдет, но если пригласить его к определенному часу через день или два, то, как правило, можно и не ждать.

Эти люди нередко ведут себя нелогично, странно для обычного восприятия, иногда вызывающе. Разбредаясь в поисках прожиточного минимума, они уславливаются о встрече, но бывает, не могут вспомнить оговоренные место и время, так что действительно теряют друг друга иногда на несколько лет или навсегда.

Стоит учитывать, что, если бродягу пронесло в подъезде, это не то, когда сосед соседу вымазывает фекалиями ручку сарая. В загаживании подъезда нет умысла. Он честно не хотел кому-то сделать плохо. Но жизнь такого человека бывает низведена до удовлетворения минимума физиологических потребностей. Где и в какой момент такая потребность им осознается, там и тогда он ее и старается реализовать. Уборка же или соблюдение чистоты насущной потребностью не является.

С утра он клянется и уверен, что никогда больше не будет пить, потому что болит голова, печень, скверное самочувствие. К вечеру напивается, потому что пригласили собутыльники, сам насобирал, а главное – осознал потребность.

Бывает, такой человек рвется домой. Взывает: «Спасите! Помогите вырваться из такой жизни!» Однако, если действительно принять участие в его судьбе, - не давать ему денег, а сопроводить на вокзал, купить билет и посадить на поезд, - высока вероятность вскоре повстречать его вновь. Он не обманул, побывал дома, но бежал от непринятия и осуждения земляков. Теперь, окунувшись в привычную стихию, будет так же отчаянно тосковать по дому.

Такие ситуации можно приводить и приводить. Смешные, трагичные, омерзительные, жестокие – это их жизнь, как у судна без руля и ветрил. «Жизнь, которую они сами себе выбрали!» - стараются заверить нас СМИ, и с ними согласно большинство сограждан. Но какая-то тусклая, тупая обреченность в их взглядах, разговорах, рассказах о себе убеждает меня, что выбора, как свободного, сознательного волеизъявления никто из них не делал.

Я хорошо помню приходивших за Читать далее...

Отцы наши уехали на реколлекции к себе на юг, целую неделю будут учиться любить Бога и ближнего. Надеюсь, им придется так же туго, как пришлось нам. Страдание, как известно, искупает и возвышает.

А мы вспомним Рим...

"Нет лучшей участи, чем в Риме умереть.
Мы не умрем с тобой - мы лучшей не хотели."



[500x375]

Стих Enid Dinnis, перевод jacopone

Состарюсь, и меня сомнет
Угрюмый опыт прошлых дней,
Познаю мир я и людей,
Но пусть мечтатель не умрет.

Когда научит нищета
Уму и разуму притом,
Смиренье будь моим щитом,
Мечом - безумие Креста.

Трезвее стану и сильней,
Но пусть смогу я и тогда
Над мертвым Лазарем рыдать,
Звать в Гефсимании друзей.

Коль судит ум, а вера спит,
Любви заржавлено копье,
Пусть сердце глупое мое
Еще немного пошумит.

Когда печаль придет, зима,
Забуду Царский хоровод
И детский ангелов полет, -
Сведи, Франциск, меня с ума.

Это, конечно, не Мандельштам, но мне нравится...

Настроение сейчас - легкомысленное

...Вот она, жизнь, Боже, вот она. Она Твой дар, она мой дар Тебе. Что в ней? Черная и золотая; тихая - чтобы не расплескать через край; слишком короткая, чтобы ее понять; слишком огромная, чтобы ее увидеть; в одном медленном летнем дне, в векАх нетерпеливого цветенья, - как ты ее поймаешь? ich bin bange. Как удержишь ее на ладони, ее, этот солнечный зайчик? Слушай же, слушай, - вот так мы открываем глаза; вот так - греемся на солнце; вот так - умираем от любви; вот - мы тонем в темноте. Порой нам не хватает мужества, и это понятно. Порой нам изменяет нежность - Ты ведь сотворил нас слабыми. Но так ли уж мы слабы - приговоренные к смерти, мы живем, приговоренные к боли, мы слышим музыку. Слушай же, ein Laechelnder und doch ein Halbverweinter, слушай; о, она не отпустит Тебя, она сильна, как смерть. Что же, она знает своего врага, она знает свое поражение. Она не упустит и своей последней победы и умрет, улыбаясь. Вот же, Ты видишь ее, а она Тебя не видит, она закрыла глаза, полные синевы и золота. Вот что я могу сказать Тебе о жизни. Она не стоит Твоего внимания, как крыло мотылька, голос птицы, сухой лист в роднике, - так она ничтожна. Но это, да еще Ты, - все, что у нас есть, и, однако, - смотри, как мы расточаем ее - горстями, ручьями, снопами; и, приходя к Тебе, мы улыбаемся или плачем, волочим за собой кровь свою, меч и крест, как рыцари, возвращенные из Святой земли.

Настроение сейчас - задумчивое

Уже многие из нас, друже Феофиле, начали сочинять отчеты об известных тебе событиях; ныне выпало подвизаться и мне, чтобы ты, наконец, понял твердые основания той веры, которую некогда принял без оснований. Повезло тебе, carissime, - слинял ты с приходских реколлекций, так что тяжкая работа ума, взирающего с философским изумлением на сей пир духа, тебя миновала. В первый день сидели мы с 5 до 9 вечера - аж седалище затекло. Но куда хуже пришлось голове, ибо не может не мыслить, но и не может также мыслить ни о чем... впрочем, реколлекции - вещь обязательная. Прониклась я жалостью к нашему Б-16, такому вечно усталому, такому утонченному любителю Св. Августина, Айхендорфа и Штифтера. Ведь и у него там в Ватикане богоспасаемом сидит вот такой же брат-капуцин, точно так же насилует ему мозги своими проповедями, и тот так же безответно вынужден его слушать, вместо того чтобы поиграть хоть бы и "Легкую сонату" Моцарта и во благе отойти ко сну.
Вот боголюбивый kalakazo еще по театрам ходит, ноженьки утруждает. А тут тебе и театр, и пиар, и истерика, - все сразу. Поскольку умственная скудость помешала мне постичь цель и смысл сей проповеди, расскажу попросту, что запомнилось. Жила-была женщина, и заболела она раком. И молился со слезами и воздыханиями сердечными наш Блаженненький об исцелении ея. И исцелилась она, и перестала ходить в церковь. И теперь уже святой брат молится о возвращении болезни, ибо столь велика любовь его к заблудшей овечке, что собирается он докучать ей и до гроба, и за ним.
Глубоким было также мое раскаяние в том, что не выпало мне счастья быть проституткой или хоть работать в налоговой полиции. Ну не дал Господь ни способностей, ни случая! А то все было бы хорошо, эти болезни они лечить умеют. Да и остальные прихожане не сподобились. Чем-то не тем они в жизни занимались - учились, работали, женились, рожали детей, словом, в миру как в миру. И час расплаты пришел, и никто не спасся. Неужели у нас мало своих, реальных, язвящих душу грехов, что мы должны по четыре часа слушать про тяжелое детство брата Бл.?
Ну и вот еще фирменное (не могу вспомнить, откуда они это слизали, чтобы затереть до полной безликости) - "Бог тебя любит, поэтому тебе должно быть все равно, улыбнулся тебе сегодня настоятель или нет". Естественно, у настоятеля свой гешефт, когда ты ему нужен, он тебе улыбается, когда нет - даже вежливым быть перестает, а улыбаться начинает другим. И теперь стоит подумать, кому из нас хуже и кто в большей опасности... Девочек, которым он сейчас улыбается, я помню молодыми, стройными, хорошо одетыми; были у них и друзья вне церкви, и интересы, и работа... А что из этого осталось? Улыбка настоятеля. Еще на полтора-два года. Песок-то в часах сыплется...
Далее нас посчитали, разделили на группы и предложили обдумать, какой у каждого из нас образ Бога и как это влияет на нашу жизнь. Пока одна из вышеупомянутых девочек соображала, кого назначить первой жертвой, пришлось отвечать ей. Бедное дитя! Бог со страничек "Детской библии", Бог-Карлсон, который живет на крыше и спасает ее от темноты и одиночества, - идол, хоть и симпатичный. А ей-то уже не восемь лет... Ох, не зря хотела я как-то подарить знакомому священнику на рукоположение песочные часы!
На следующий день на мессе все повторилось, да только в маленькую часовню набились под завязку, а окно открыть нельзя - там и старики, и больные, все время кому-то холодно. И половина прихожан - африканские студенты. Часовая проповедь на тему: "Истоки религии" на уровне 5-го класса советской школы. Когда я думала, что это уже никогда не кончится, прогнали по-быстрому Евхаристическую литургию и продолжили сеанс пыток. На этот раз под именем христианства подавалась идеология Неокатехумената, да так упорно, что возникли нехорошие предчувствия - уж не это ли испытание готовит нам Господь, когда мы еще не отошли от нашествия харизматиков? Основная фраза этого раздела - "по-человечески или по-христиански?" Странно, вроде один Символ веры читаем, те же самые слова "и ставшего человеком", и где тут "или"? Если это НЕО, то я мистер Андерсон.
Так-то вот, друже Феофиле, мудрый мой собеседниче, предпочел ты в это воскресенье поиграть с ребенком, посетить одинокого старика, да просто погулять в лесу. Счастлив ты, друже и совопросниче, ибо "Истина делает нас свободными".

Настроение сейчас - улыбаюсь

...Пора отложить, отправиться на каникулы к музыке. Ведь без музыки жизнь была бы заблуждением... А с музыкой она - блуждание? Сначала - по берегу реки. Голос, как ветер, твердящий латинскую фразу. Как волосяная струйка. Как слабый плещущий флаг. И еще недолговечней, еще неосязаемей - сверкание, игра ряби, холодный воздух зеркальных плоскостей... Вот в чем беда ее, этой реки, - она серьезна, как лев и орел, как готика, герб Рейна. Она слишком совершенна и лишает воздуха, хлеща ветром. Горы. Трубы гор. Кубы и своды. Квадратные колонны, каменные кресты. Из тумана, снега, льда - белая фигура у алтаря, белые ручьи поземки. В этом - белом - соборе когда-то играли то же и думали спасти и прояснить этим отваром, но вышло - со ступеньки на ступеньку, вверх, по витой горной лестнице, за рукой, звонкой рукой вожатого; вверх, вверх - опорой для хищной лозы, тут же обвивающей, плетущей листья и усики, закрывающей глаза, шелестящей, чеканной; вверх - по камням, по воде, по воздуху, по красному меду; как медленна смерть, как благословенна, что медлит; как одно она с жизнью; как уплываешь, зарастаешь, как блуждаешь по снежным горам. Он машет крыльями, вьет нить, крутит веретено, подхватывает мяч... он исполняет обряд, смеясь, выколдовывает голос, груды серебра, пыль далекой лавины у льнущей к нему, как ручной голубь, скрипки. Как спасешься? как сможешь жить в тесной ласковой долине, у Неккара, среди вишневых деревьев? мальчики, девочки, вечные дети, игры дни напролет... ветер с гор или с моря, прорастающее зерно, мокрый луг; прятки и прыгалки музыки - сады, города, соборы, сирень; ей не трудно цвести - и она цветет у самых глаз, разворачиваясь граненым светлым стеблем, жилками, зубцами листа, темнея к острию, проводя бороздку для росы; хрупкие округленные лепестки, копья бутонов, вырезные с белым пушком листья... а когда налетает ветер, сад ловит его, поворачиваясь, как корабль под парусами; он, кому хватило бы капли, чтобы вымокнуть, и луча, чтобы загореться...

Настроение сейчас - покаянное

У Элиота прошение на Пепельную среду: Teach us to care and not to care. Teach us to sit still... Перед дверью часовни охватил ужас. Слышатся молитвы Розария и - музыка. Неужели и это испохабили своим типа прославлением? Никогда не думала, что буду бояться музыки в церкви. Никогда не думала, что буду отчаянно не хотеть приходить в церковь, в эту часовню, в мою часовню. Бежала туда через цветущий или морозный парк, повторяя слова известного хоббита: ну вот я и дома... Наивно. Глупо. Да? Что ж, как всякая любовь.
Ладно, пристыдила себя, вошла. Уже закончили, слава Всевышнему, начали мессу. Блаженненький опять солировал. И - радуйтесь, кого это касается! - вся проповедь была о Ф. Таки достал он многочтимого вице-пророка (от себя добавлю - рановато все-таки ссориться с начальством на третьей неделе монастырского жития). Конечно, святая фразеология вся была на своем месте - Великий Пост, "людей не ешь", милостыню твори, "настоятель сейчас станет перед вами на колени" (и примечание - "он так честолюбив, что даже это сделает"), все мы грешники... Как сказал бы kalakazo: надо же превратить огненножгучее Слово в эту морализаторскую жвачку... Усё. Пеплом посыпали, причастились, "карету такого-то. Разъезд. Конец". Конец...