Вячеслав Леонтьевич
Высокий, худой, с длинной шеей и носом, что делало его чем-то похожим на гуся – таким помнится мне Вячеслав Леонтьевич Корепанов, собкор «Советской Удмуртии». В этой должности он проработал двадцать с лишним лет, пока ее не сократили на заре перестройки с целью экономии средств.
- Толя, какая тебе хорошая работа досталась! – сказал он мне как-то незадолго до его смерти, узнав, что я тоже собкор.
Встретились мы, по-моему, в Глазове возле магазина на Первомайской, где сейчас редакция «Красного знамени». Вячеслав Леонтьевич стоял с ведерком картошки неподалеку от своей облупленной, пятнистой «копейки».
- Вот, к ребятам приехал и решил немного картошки продать, - скромно пояснил свое стояние.
Честно говоря, был он прижимистый, скуповатый человек, типичный крестьянин. Как-то после операции в 72-м пригласил нас с Вадимом раскидать у него снег. «Он вас хоть чаем угостил?» - спросила потом Некрасова.
-Нет.
-Ну и скупердяй!
Некрасова его втайне не любила. Взять хотя бы такой пример: Вячеслав Леонтьевич сумел себе выпросить в райкоме «Жигули», а Некрасовым достался только «Москвич», хотя ее муж тоже был фронтовиком, даже в его личном деле Брежнев когда-то расписался.
Говорят, даже своей жене деньги не доверял, всё держал в собственных руках, в магазин ходил сам. На улице я его видел с неизменным старым кожаным портфелем. Так просто он не ходил – вечно работал, даже в семьдесят лет. Кем? Инспектором пожарной охраны по профилактике. Нудное дело – ходить по квартирам, уговаривать людей соблюдать все правила. Нормальный человек за это не возьмется, а он – хоть бы хны. Хотя получал приличную военную пенсию.
Не знаю уж, какие были его журналистские таланты – писал-то он на удмуртском языке. Частенько его материалы выходили на сатирической странице «Шекыч», за что имел такое же прозвище среди простых людей. Содержание критики часто брал в документах народного контроля и других проверяющих органов. Нередко эти недостатки были чистой воды пережитком советской хозяйственной системы, вынуждающей руководителей низкого ранга идти на нарушения.
Впервые я его увидел и услышал на открытом партийном собрании в нашей редакции, куда и он был приписан. Как только Леонтич взял слово по обсуждению какого-то очередного правительственного документа, опытные люди подмигнули – ну, держись, на полчаса речь затянет. Так и получилось, поскольку собкор был нудноватым, многословным человеком.
Поначалу он меня за равного не признавал, считая молодым и ранним. Но потом мы встречались на все более высоких уровнях моего продвижения. Тут уж меня зауважал, вел длинные разговоры, беседы, которые хотелось прервать из-за лишней затянутости.
Помню его где-нибудь в Кезу или Красногорье. Раннее утро, он приехал на первом автобусе через Глазов или на электричке в Кез. Невыспавшийся, приехавший за очередным дежурным материалом об успехах или неудачах местного района. Приехал, потому что надо было давать «географию», навещать закрепленные районы хотя бы раз в два-три месяца. Во время своего приезда неизменно заглядывал отметиться к высокому начальству, а потом шел ниже. Вспоминаю, как в Кезу благодаря этому устроил на работу одного балезинского председателя колхоза и еще одного выпускника партийной школы. Когда ни у того, ни у другого дела не пошли, в сердцах говорил – а сами виноваты! Я для них все сделал, договорился о должности, что еще нужно?
С высоким начальством он умел договориться. В Балезино Леонтич пробил себе кабинет на втором этаже здания редакции. Сидел там, тюкал на немецкой пишущей машинке. «Что дома не работается?» – спрашиваю его.
- Что ты, не та обстановка! Сюда человека пригласить можно, спокойно поговорить с ним, - резонно доказывал он.
Дом вообще-то у него был невелик. Жил на краю Балезино, возле лесничества. Это я увидел, когда пришел на его похороны. В комнате стоял гроб, рядом за столом сидели и перекусывали после дальней дороги журналисты "Советской Удмуртии» - как им только елось рядом с покойником!
Я быстро вышел на улицу, постоял с народом, освежил свои воспоминания о покойном. Нашелся серьезный человек, который о нем много знал.
- Вот эти лиственницы сам Вячеслав Леонтьевич посадил. Очень любил лес, тут вот в лесничестве и работал какое-то время, - показал мне на ряд высоких уже деревьев неприметный человек, ожидавший выноса тела.
Честно говоря, для меня собкор удмуртской газеты словно всегда в прессе и работал. А он, оказывается, со стороны в газету пришел.
Дальше - больше. Про войну, как уже сказано, любил вспоминать. О том, как Харьков освобождал, как на «катюше» служил.
- Так и было, но его там в плен взяли, - огорошил меня тот неприметный собеседник.
Вот это да! Сколько раз с ним говорил на военную тему, а об этом он ни разу не упомянул, как и его сверстники-коллеги – Анатолий Степанович и Герман Васильевич. Даже завистливая Некрасова этим его не укоряла.
И тут Вячеслав Леонтьевич, нудный скуповатый старичок, открылся передо мной совсем с другой стороны. Оказывается, в его жизни
Читать далее...