Настроение сейчас - сдуплёвищное
В данный момент больше всего мне хочется опубликовывать посмертные письма и некрологи.. Посмертное письмо Г.Г. Маркеса:
Если бы Господь Бог на секунду забыл о том, что я тряпичная кукла, и даровал мне немного жизни, вероятно, я не сказал бы всего, что думаю; я бы больше думал о том, что говорю.
Я бы ценил вещи не по их стоимости, а по их значимости. Я бы спал меньше, мечтал больше, сознавая, что каждая минута с закрытыми глазами - это потеря шестидесяти секунд света.
Я бы ходил, когда другие от этого воздерживаются, я бы просыпался, когда другие спят, я бы слушал, когда другие говорят. И как бы я наслаждался шоколадным мороженым!
Если бы Господь дал мне немного жизни, я бы одевался просто, поднимался бы с первым лучом солнца, обнажая не только тело, но и душу.
Боже мой, если бы у меня было сердце, я заковал бы свою ненависть в лед и ждал, когда покажется солнце. Я рисовал бы при звездах, как Ван Гог, мечтал о поэме Бенедетти, и песнь Серра была бы моей лунной серенадой. Я омывал бы розы своими слезами, чтобы вкусить боль от их шипов и алый поцелуй их лепестков.
Боже мой, если бы у меня было немного жизни. Я не пропустил бы дня, чтобы не говорить любимым людям, что я их люблю. Я бы убеждал каждую женщину и каждого мужчину, что они мои возлюбленные, я бы жил в любви с любовью. Я бы доказал людям, насколько они не правы, думая, что когда они стареют, то перестают влюбляться: напротив, они стареют потому, что перестают влюбляться!
Ребенку я дал бы крылья, но научил бы его летать самого.
Пожилых я бы научил тому, что смерть приходит не от старости, но от забвения. Как многому я научился у вас, о, люди.
Я узнал, что каждый хочет жить на вершине горы, не догадываясь, что истинное счастье ожидает его на спуске.
Я понял, что когда новорожденный впервые сжимает отцовский палец в своем крошечном кулачке, он хватает его навсегда.
Я понял, что человек имеет право взглянуть на другого сверху вниз, лишь когда он должен помочь ему встать на ноги.
[325x480]
Я так многому научился от вас, но, по правде говоря, от всего этого немного пользы, потому что, набив этим сундук, я, к несчастью, умираю.
8 декабря
Настроение сейчас - какашка, а не настроение
[248x350]
Диана Арбенина
Мы рассекаем друг друга мгновенно.
Нас миллионы, и нам по колено.
Мы курим при встрече, при встрече жмем руки,
Мы сушим тела, чтобы были упруги,
Мы только штанами метем по асфальту,
Нам юбки - измена, а платья - как спальник.
А я слушаю Тома Йорка
Про самый уличный спирит
И питерский дождь рассекаю
Колесами мотоцикла.
И если ты станешь взрослой
И даже совсем не тоненькой,
Я буду любить тебя так же,
Как в наше первое лето.
Мы врем нашим мамам, отцов мы не знаем,
Мы кольца на самый большой надеваем,
Мы травим чернилами голые плечи,
Мы меряем силу ладоней - кто крепче,
Целуемся в четную - узкие губы,
Мы злимся, когда обзывают нас грубо.
мы бьем без раздумий, с размаху и точно
по-девичьи нежно, по-девичьи сочно
А я слушаю Тома Йорка
Про самый уличный спирит
И питерский дождь рассекаю
Колесами мотоцикла.
И если ты станешь взрослой
И даже совсем не тоненькой,
Я буду любить тебя так же,
Как в наше первое лето.
Мы любим орехи, мы белки с хвостами.
Мы скачем по клубам, и схема проста:
Сначала по пиву, потом по танцполу,
И градус крепчает, дальнейшее скоро
И быстро случится в кино, в туалете,
На задних сиденьях без света,
На свете - для нас не проблема,
Нас больше - мы стая,
И нас по-иному уже не заставишь.
А я слушаю Тома Йорка
Про самый уличный спирит
И питерский дождь рассекаю
Колесами мотоцикла.
И если ты станешь взрослой
И даже совсем не тоненькой,
Я буду любить тебя так же,
Как в наше первое лето.
Настроение сейчас - дубль пусто
«БОЛЬНЫ»
Гостиная санатория была переполнена, как всегда; все сидели тихо и ждали здоровья.
Друг с другом не разговаривали, так как каждый боялся услышать от другого историю его болезни — или сомнения в правильности лечения.
Было несказанно грустно и скучно, и пошлые немецкие изречения, написанные черными блестящими буквами на белом картоне, действовали как рвотное...
У стола, напротив меня, сидел маленький мальчик; я беспрестанно смотрел на него, так как иначе мне пришлось бы держать голову в еще более неудобном положении.
Безвкусно одетый, он своим низким лбом производил впечатление чрезвычайно тупого существа. На его бархатные рукава и на штанишки мать прилепила белое кружево...
Всех нас обременяло время, — высасывало, как полип.
Я не удивился бы, если бы все эти люди, как один человек, вдруг, без всякого так называемого повода, вскочили бы с бешеным воем и разбили бы в ярости столы, окна и лампы.
Почему я сам так не действовал, мне было, собственно говоря, непонятно; вероятно я не делал этого из страха, что остальные не сделают одновременно того же и мне придется со стыдом сесть на место.
Потом я опять увидел белое кружево и почувствовал, что скука стала еще мучительнее и давящее; у меня было такое чувство, словно я во рту держу большой серый резиновый шар, становящийся все больше и врастающий мне в мозг...
В такие моменты пустоты, как это ни странно, всякая мысль о какой-нибудь перемене — отвратительна...
Мальчик укладывал рядами домино в коробку и в лихорадочном страхе вынимал их оттуда, чтобы сложить их иначе. — Дело было в том, что не оставалось ни одной штучки, а коробка не была полна, — как он надеялся, — до краев недоставало еще целого ряда...
Наконец, он стремительно схватил мать за руку, в диком отчаянии указал ей на это отсутствие симметрии и произнес только слова: «Мама, мама!» Мать, только что говорившая с соседкой о прислуге и тому подобных серьезных вещах, трогающих женское сердце, посмотрела тусклыми глазами — словно игрушечная лошадь, на коробку...
«Положи их поперек», — сказала она.
В лице ребенка вспыхнул
Говорят, что у настоящей красивой женщины обязательно есть две болезни: мания величия и мания преследования.
Самая красивая женщина в мире... Энди Уорхол (=
[345x251]
Настроение сейчас - настальжиииии
От скушной академической живописи до самоудовлетвония.Картины с ангелочками,кексиками, мальчиками и девочками постепенно изменили представление о современной графике и живописи . По-детскому наивные и в то же время близкие по духу картины украинской художницы Евгении Гапчинской приобретаются чаще всемирно признаных картин мастеров живописи.
Любовь и срах, смерть и переживания, детство и старость, жизнь- всё это преображено в лицах людей с детским взглядом.
Он ковыряется в носу. У неё дырка на носке. Они сидят на туалете. Он перед зеркалом, а она в ванной. Банальные сюжеты для картин. Для бесценных картин.
Глядя на эти картниы многие поймут, что у них не была детства. Ведь в картинах оно представлдено совершенно иначе: не книги и сказки, а кексики, козюльки(хх(=), шоколад и печеньки. А что может свидетельствовать о непорочной чистоте как не ангельские крылышки)
[337x300] [310x400] [475x400] [332x400]
(Если присмотреться, то на фоне заметны названия картин)
Настроение сейчас - апатия
Здислава Бексинского(известного польского художника) убил 19-летний сын его знакомого и его 16-летний коллега...Его работы - это поэзия после Освенцима.Разрушенный, изуродованный, опустошенный и истошно вопящий от боли мир. Эти картины легко накладываются на первые строки "Любви во времена чумы" Г.Г.Маркеса. сочетание жизни, смерти, пережитков, недосказанности и счастья :
"Так было всегда: запах горького миндаля наводил на мысль о
несчастной любви. Доктор Урбино почувствовал его сразу, едва
вошел в дом, еще тонувший во мраке, куда его срочно вызвали по
неотложному делу, которое для него уже много лет назад
перестало быть неотложным. Беженец с Антильских островов
Херемия де Сент-Амур, инвалид войны, детский фотограф и самый
покладистый партнер доктора по шахматам, покончил с бурею
жизненных воспоминаний при помощи паров цианида золота..."
"Труп, прикрытый одеялом, лежал на походной раскладной
кровати, где Херемия де Сент-Амур всегда спал, а рядом, на
табурете, стояла кювета, в которой он выпарил яд. На полу,
привязанное к ножке кровати, распростерлось тело огромного
дога, черного, с белой грудью; рядом валялись костыли. В
открытое окно душной, заставленной комнаты, служившей
одновременно спальней и лабораторией, начинал сочиться слабый
свет, однако и его было довольно, чтобы признать полномочия
смерти. .."
- Не будем больше заниматься медициной, - сказала она.
- Не будем, - сказал он. - А займемся любовью. И он снял с
нее простыню, а она не только не противилась ему, но быстрым
движением ног сбросила ее с койки, ибо не могла дольше выносить
жары. Тело ее было гибким, с хорошо выраженными формами,
выраженными гораздо более, чем можно было предположить, глядя
на нее в одежде, и запах у нее был особый, как у лесного
зверька, так что по этому запаху ее можно было узнать среди
всех женщин на белом свете. Она почувствовала себя беззащитной
в ярком свете дня, кровь ударила ей в лицо, и, чтобы скрыть
смущение, она сделала единственное, что пришло ей в голову:
обвила руками его шею и так впилась в него поцелуем, что у
самой перехватило дыхание.
Разбудила его печаль. Не та, которую он испытал утром у
тела мертвого друга, - точно невидимый туман наполнял до краев
его душу, когда он проснулся после сиесты, и он истолковал это как божественное
предзнаменование того, что проживает свои последние дни. До
пятидесяти лет он не чувствовал ни размеров, ни веса своих
внутренних органов. Но постепенно, просыпаясь после сиесты и
лежа с закрытыми глазами, он начал чувствовать их в себе,
внутри, один за другим, он стал чувствовать даже форму своего
бессонного сердца, своей таинственной печени, своей наглухо
запрятанной поджелудочной железы и постепенно обнаружил, что
самые старые старики теперь моложе его и что в конце концов на
свете он остался один из тех, кто был запечатлен на легендарном
групповом снимке, представлявшем его поколение. Когда он
впервые заметил, что стал забывать, он прибегнул к средству, о
8
П'ять мертвих голубів на вулиці за тиждень забагато
Cотня прогнілих людей за рік предостаточно
кількість гнійних думок в кінці життя дорівнює мільйону
Від них однаково тхне Тхне однією й тією розложеною плоттю Плоттю мученика десь з 7-8 кола пекла
Здається, вже вигадано та застосовано усі види мук, проте є ще одна: вернення людини до життя.
Постійний присмак deja vue в підкорковому соці мозку.
Не будеш знати, що тебе вернули до життя та будеш коїти ті ж самі помилки два рази.
І завжди буде чутно звідкілясь сміх хворого на шизофренію...
То твій сміх...ти спостерігатимеш, не в змозі нічого сказати. Тебе будуть пічкати білими таблетками з надписом 50% 50% життя вже пройшло неминуче, та вже на ті 50% в тебе виявляється рвотний рефлекс
А коли звикнеш, захочеш помилятися ще і ще...
День за днем, таблетка за таблеткою, рефлекс за рефлексом, помилка за помилкою пройдуть інші 50% життя.
І в кінці кінців все повториться ...
життя вернеться, і ти будеш йти крізь нього нескінченною лінією на листі Мьобіуса
Ти відіп'єш з пляшки Клейна і вже ніколи не зупинишся, підписуватимеш серйозні листи знаком вічності, забудеш своє ім'я.
Одного дня тобі прийде в голову думка про те, що вже пора...
Ти надягаєш петлю на свою тонку, мов гірло амфори, шию, стаєш на французьку табуретку та вбиваєш себе...
На ранок ти просинаєшся в своєму ліжку без жодної тяточки розірваного капіляра на шиї.
Йдеш на шістнадцятий поверх п'ятнадцятиповерхового будинку, плюєш на прохожих так, щоб вони втопилиь в твоїй слюні...
Кидаєшся вниз..чутно те, що твоє тіло вже ніколи не настроїш у відповідній гамі, кожна кісточка зламалась навпіл...
Те про що ти мріяв... кола крові намалюють на асфальті символічний знак вічності...
А ранком просинаєшся в ліжку своєї квартири.
Ти почнеш вбивати усіх навколо себе, та який від цього прок? Почнеш з ворогів, хоча й закінчеш ними...
Проте не вб'єш головного ворога - себе.
Кінця не буде, та хіба був початок?
[300x244]Настроение сейчас - мажоро-минорное
Розчарування прийшло не одразу. Кожен з часом починає розуміти, що йому нема чого робити на цьому світі. І нехай ти був в житті письменником, крутим постмодерністом, лікував зуби самому президентові, садив за грати невинних… чи навпаки був *осередком*, збирав пусті пляшки та проклинав країну, що до сих пір не може виплатити тобі всі борги….Нехай тобі вже 74 (для довідки: вік генія − 37), і ти нічого не тямиш ось вже 10 років поспіль. Нехай ти плутаєш свою жінку зі своїм відбиттям у дзеркалі…ти вже не пам’ятаєш як її звуть, бо вона відкликається лише на фразу:
« Мммм…як мені погано!!!»
Чи жінка вона тобі взагалі? Бо ти часто ставиш собі запитання: Хто це?
Але ж ти не бачив себе у дзеркалі…ти б здивувався на скільки сильно змінилося твоє обличчя. Наче його було обернуто мільйонами ниток…та під їх тиском на шкірі сформувалися незліченні каньйони. Час від часу вони наповнюються водою – солоним потом з присмаком білого вона.
На тебе з дзеркала дивляться два ока. Чи твої вони? Так, твої…все що в тобі залишилося ТВОГО − два ока…блакитні мов два озера. Ти старієш, але вони живуть своїм окремим життям. Вони не змінили тобі…вони такі ж самі, якими були сімдесят один рік тому. Ти постарів…посивів, твоє молочне волосся перетворилося на павутиння, дев’яносто відсотків якого вже стало попелом…воно лізе щодня та ти прокидаєшся від страху втратити останню волосинку…
Ти не лякаєшся смерті, ви з нею вже на *ти*. Не віриш в життя після неї. Ти боїшся себе, бо тебе від себе нудить. Прикриваєш рота своїми худими брудними від потемнілих він руками, бо думаєш, що зараз щось вирветься з тебе. Та ти не в змозі звільнитись від старості…вона вже давно пустила коріння в тобі. Вона давно засіла в твоєму мозку, обійняла твій поперек, споїла тебе ліками та закупорила вуха з глоткою. Вона замінила тобі мати й батька, жінку та дітей. Вона мовчки диктує тобі свої умови. Вона твоя остання любов і спокуса..
Що може бути кращим за смерть у такі хвилини?
Зовсім скоро вона дасть про себе знати в останній раз…просочиться крізь кров, потрапить в кожен куточок твого тіла…Вона заплющить твої очі − надію на існування…перефарбує їх у безкольоровий колір криничного кришталю.
Проте вже не буде нічого…
Крім тебе та
Шарль Бодлер "Падаль"
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.
И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.
Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты — навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.
Перевод В. Левика
Настроение сейчас - пипец какое
На пів пуста ванна з водою до краю. Пара вже зовсім випліскується з неї і тече з зовні по стінах. Все в тумані… можна знайти її на дотик, схопитися за край і зануритись всім тілом у воду. Її стає все більше і більше, вона все поглинає. Залишились лише малі островки колін та плечей, та згодом до них дійде черга…ти тонеш. Схопитись за кран чи випустити воду - для тебе занадто просто...ти тонеш. З заплющеними очима не так страшно…ти тонеш. Хіба тебе в дитинстві не навчили плавати? Не навчили - і ти тонеш. А якщо б навчили?… все одно б тонув!
Досить!
…духмяна кава щепить мозок, смак гіркого мила тре верхнє піднебіння. Ком у глотці став посередником між тобою та зовнішнім світом. Він вирветься на волю раніше, ніж заспівають ранкові півні. Хоча...ти їх не почуєш. Струми води ллються Ніагарським водоспадом. Вони заглушають все: твоє дихання, пульсацію серця…навіть крики душі.
Звідки в ванній кімнаті змішаний запах нашатирю та попелу? Озираєшся, але тобі ніколи не відчути запах на смак… мабуть, здалося.
Тільки подивись на свої руки! Вони білі мов нетронута таблетка аспріну, яка б зараз стала тобі у пригоді. Ще вчора, потерпілі від нещадного сонця, засмаглі руки стали фарфоровими…то ж руки мерця!
Чим я залишу по собі слід? Кому я залишу по собі слід? Де? І нащо він комусь? Світосприйняття загострилось, запахи посилились, проте вже нічого не почути. Тепер бачиш все.. крізь туман, крізь стіни, крізь себе. Ти перегадаєш кожен свій особистий крок!
Невпевнено торкаєшся запітнілого кафеля на стіні. Тримаєш руку п'ятнадцять секунд. ЇЇ навіть не доведеться забирати, вона сама впаде, стукнувшись о край ванни.
На тобі залишиться синець…та вже все одно.
По тобі залишиться розмазаний слід п’ятипалої кінцівки.
Не зрозумілим залишається лише запах попелу.
Проте тепер зрозуміло нащо тут пахло нашатирем. Та хіба він допоможе…
Настроение сейчас - поцмодернистское
Я лежу спиною в хребти на пофарбованій лавці. Я вдивляюся в біле небо пофарбованої стелі. Неякісно укладена, вже чорна штукатурка клубочиться білими хмарами. І біле сонце лампи денного світу притупляє зір так, що хочеться одягти сонячні окуляри. Хвилина спокою, заплющуєш очі і лежиш під темрявою своїх вій. Пустота і тиша. Моторошно. Та навіть в такий серйозний момент тяжко втримати усмішку. Знімаєш завісу – розплющуються очі.
Темні круги потрохи затемнюють «сонце». Достатньо мати зір близько 1.75%, щоб побачити, що то є за плями. Жалюгідні трупи мух ще трохи й повністю його затьмарять. Дивно. Зима. А деякі з них все одно кружляють попід «небом». Кожна з них - потенційна жертва, проте вони однаково пікірують.
Запах опалених мушиних крилець – мій улюблений. Люблю ці пари ароматів. Люблю запах спаленого життя. Люблю… бо більше нема що любити в цьому житті. Себе любити гидко, когось - страшно, а щось – безвідповідно. Крила всіх моїх надій також було опалено. Опалено ***глуздо і **очікувано.
Якщо б тільки можна було натиснути на житті кнопку «replay», та вона заїла. Ну і добре, борони Боже ще раз пережити те ж саме. Для більшої обачності другого разу можна було б взяти з собою парасольку, щоб не промокнути під дощем.
Проте…я ж фаталіст.
Люблю дощ. Люблю виступати в ролі парасольки особисто.
Люблю, люблю, люблю…і жодного кохаю…»
Настроение сейчас - спалахуйное
"— Что мы станем делать, если не сможем продать ничего? — не унималась женщина.
— Тогда уже будет двадцатое января, — сказал полковник, окончательно проснувшись. —
— Если петух победит, — сказала женщина. — А если нет? Тебе не приходило в голову, что его могут побить?
— Нашего петуха не могут побить.
— А вдруг побьют?
— Остается еще сорок пять дней, — сказал полковник. — Зачем думать об этом сейчас?
Женщина пришла в отчаяние.
— А что мы будем есть все это время? — Она схватила его за ворот рубашки и с силой тряхнула. — Скажи, что мы будем есть?
Полковнику понадобилось прожить семьдесят пять лет — ровно семьдесят пять лет, минута в минуту, — чтобы дожить до этого мгновения. И он почувствовал себя непобедимым, когда четко и ясно ответил:
— Дерьмо."
Если любить, то по Ремарку...
Философствовать по Гессе...
А если уж жить и умирать, то только по Маркесу...
жить сегодняшним днём и по несколько раз переживать завтрашний...
Пользоваться шансом, которого нет.
Настроение сейчас - перегорела
Последний шов, что соединял полушария головного мозга разошелся… он рассечен пополам. Теперь он напоминает две половинки Титаника: одна поплыла в южном, другая в северном направлении...И вот недавно они достигли дна… больше нет былой связи. Нет связных предложений, общих мыслей. Пришло время всё делить на два.
Александра, наша ситуация напоминает мне об Ильфе и Петрове. Вот только, кто из нас окажется Ильфом, а кто Петровым. Кто разобьется в самолете, а кого ждет безбедная старость…Я лично не против экзотической смерти… а еще лучше: напоите меня цикутой, посвятите меня в рыцари круглого стола и расскажите сказку на ночь. НЕТ! Прочитайте мне кАРПУ и жАДАНА (извините, что с маленьких букв) под них умирать у меня лучше получится.
ЗЫ
Какой у меня постмодернистический пост получился, аж мохером запахло.
[COLOR=darkred]