В тишине каждый звук казался громче, больно резал по ушам. Серые клубы дума, сочившегося сквозь дыры в деревянной двери, с тихим шорохом крались по застывшему воздуху, цепляясь за поверхность. Словно сытый питон, дым поднимался от грязного бетонного пола, забивая собою замочную скважину, вверх по дереву, которое некогда было покрыто лаком, а теперь посерело, стало тусклым и мертвым, утратило цвет жизни. Линия вверх до сломанной доски, которая, будто пытаясь защититься, создала колючую рамку вокруг своей раны, и ленивый спуск, уже теперь в комнату. Медленно растворился, исчез.
Журнальный столик, который приютил на себе осколки стекла, пыль, горелые кусочки бумаги, оборванный крохотный кусочек настенных обоев, перочинный ножик. В тонком слое пыли вырисовывались буквы, которые уже не образовывали слова, а каждая из них жила своей жизнью, которая вот-вот должна была оборваться.
Стены, равно как и пол, теперь были как на начальной стадии ремонта. Кое-где видна штукатурка. Кругом отчужденная серость бетона; на полу, не имеющем представления о паркете или линолеуме, замерли окурки, и целые сигареты, некоторые из которых промокли в луже. Вместо одной стены, где находилось, видимо, окно, одиноко стоял толстый железный штырь, который заметно покосился, утратив свою прямоту. Пол в этом месте тоже был разрушен. А крыша – вовсе отсутствовала.
Дом, частью которого была эта разбитая комната, высотой в четыре этажа и был любовно окрашен в мягкий и теплый оранжевый. Теперь, пребывая уже чуть ли не на смертном одре, это здание впитывало в себя поднявшуюся пыль с земли, тускнея, как и все вокруг, и освещаясь лишь ярким пламенем… Еще при жизни, вернее, когда кипела жизнь, этот дом был почти пустой – почти все жильцы съехали, а дом готовили под снос – и единственным человеком, который провел там долгие минуты, почти не покидая этих стен, была молодая женщина. Пожалуй, сейчас было бы слишком неуместным называть ее имя – теперь все было лишено смысла, ибо все уже обручилось со смертью, и вот-вот должна была состояться эта великая свадьба, которую никто не ждал, которой боялись, и пытались предсказать ее дату.
Наступал конец. Мир теперь умирал. Техника оказалась почти позабыта, люди вернулись к началу…В конце всегда вспоминаешь о начале, как бы странно это ни было. Машины навеки заглохли, телевизоры бестолково гудели, еще были выпуски новостей, которые служили лишь фоном для уныния и хаоса, разрухи, которые царили повсюду. Крутили музыкальные клипы… Такая вещь, как деньги – теперь исчезла из лексикона. От смерти нельзя откупиться, это поняли все, и, как ни странно, приняли.
Безразличие переплеталось со страхом, шок, словно узор в калейдоскопе, менялся на истерический хохот. Люди сходили с ума, а для нее осталась лишь музыка.
Рука медленно потянулась к столу, положила мобильный кнопками вниз, а музыка уже заиграла. Тихие, спокойные переливания звуков клавиш рояля. Трэк тот она знала наизусть, пальцы руки, покоящейся на поверхности грязного столика, играли вместе в мелодией, что с хрипом раздавалась с телефона. На пару мгновений очередной взрыв осветил комнату. Тень от руки, что покоилась на столе, оживленно задвигалась, предательски выдавая волнение, трепет и страх.
Другой рукой женщина обняла колени, на которых покоилась голова. Усталое выражение лица темным занавесом прикрывали каштановые волосы. Вдыхала тяжелый воздух, которого становилось все меньше. Считала минуты, секунды и часы. Вспоминала дни, месяцы и годы. Не верилось, что все закончилось вот так, что все вообще закончилось.
Она приподняла голову, в глазах появилось запоздалое любопытство, в ответ на неожиданное шарканье ног за стеной.
- Привет – низкий бархатный голос, чуть сиплый. Но такой родной, любимый ее голос. Широкой улыбкой она дала понять, что рада видеть мужчину. Странно, но улыбаться было больно…Она так давно этого не делала, что теперь щеки немного ныли.
Взглядом она цепляла каждое действие незванного, но всегда желанного гостя в разрушенной квартирке. Медленно ступал по пыльному бетонному полу, оставляя следы, которые сразу же затапливала легкая тень. Тихий шорох от соприкосновения пыли с подошвой его ботинок казался странно громким в эту минутную паузу, в которой владыкой была только тихая-тихая музыка. Женщина снова улыбнулась. Он по-свойски сел в кресло, на подлокотнике которого красовалась очаровательная глубокая царапина, да и вообще казалось, что весь дом покрыт рваными ранами. Ковырнул чуть узловатым пальцем набивку, которая создавала мягкость в этом кресле, и теперь некрасиво вылезала из разодранной ткани.
Откинув с плеч темные волосы, женщина выпрямилась, изящным и неуловимым движением выключая музыку в телефоне, и по привычке кладя его в карман. Мужчина открыто любовался плавностью и женственностью ее движений рук, на губах у него играла мертвая ухмылка, после чего поставил на столик бутылку янтарно-золотистой жидкости.
- О, настоечка, перцовая! – слова вылетели как-то задорно, весело…Казалось, они на миг вдохнули в обстановку
Читать далее...