Что я делаю и где?
На батареи слякоть лета,
В промёрзлой, падшей борозде,
В комке чужого пересвета.

Москва дождливой пеленой
В осеннее пальто одета.
Июль как будто бы со мной
Принес тебе уставший этот
Взгляд последних, но живых.
И молодых на старом фронте
Неглупых женщин и простых
Мужчин, любивших крикнуть: «Стойте!
Куда же вы ушли, ведь время столько.
Так много я еще хотел сказать..»
А ты стоишь в витрине скользкой
И не знаешь куда себя подать.

Вы может правы, может хватит
Копаться в норах инородных душ.
Кому-то души прикрывает платье,
Кому-то резко подфортивший куш.

И ты, завернутая в три суконных,
До скрипа твердых полотна,
Замерзшими ногами в омут,
По лужам, не дождавшись дна,
Несешься через город лести,
Сквозь грустный отклик выходных,
В свое тишайшее поместье -
Приют для головобольных.

И где, и кто мне тут читает
Незлые сказки перед сном?
Наверно тот, кто понимает,
Что я не буду спать потом.

И в этой редкой ностальгии
Я вспоминаю лица тех,
Кто инородною мессией
Пытался спрятать от помех,
Шуршащих волн и дверных ручек,
Того вполне не осознав,
Меня выкраивали лучше,
Чем я когда-либо была.

И кто бы ни был — белый, черный,
Свисая с плеч или за спиной.
Я буду как всегда покорной,
Не зная тех, кто был со мной.

А помнишь, когда тебе показалось,
Что мы пригодимся, застанем друг друга.
И с этого дня леденящее жало
В мой дом ворвалось, ужалив без стука.

Сейчас я спокойна, без страха и нервов.
Ты мне как вчерашний армянский коньяк:
С одной стороны — вроде пить надоело,
С другой — опьянеть по другому никак.

И нежность моя поменяла причалы:
Мой друг, обращайся, ее береги.
Теперь я сама, как злостное жало,
В чужих домах оставляю следы.

Мы смешны по своим же меркам.
И находим еще смешней.
А потом браним человека, -
Мол, серьезнее надо, смелей.

Как забавно мы корчим рожи,
Когда хочется петь иль выть.
Как смешно друг без друга не можем,
Когда сердце грозится остыть.

Как цинично мы причитаем,
Когда сами творим ерунду.
И в своей «глобальной печали»
Как мартышки спускаем губу.

И «никто нас не понимает»,
И никто нас «не любит» как мы.
«Вон, гляди, стишочки читает
И, похоже, что о любви.»
«Эй, малая, да что ты знаешь?
Но, однако, ты веселишь!
Так что пой, языком ломая,
Самый добрый и нежный стих.

И смеялись мы до рассвета,
И «любили, как в первый раз».
А на девочке — два корсета
И подбит немножечко глаз.
Сзади шнур, до лески натянут,
А чулки свисают с колен.
Улыбается Девочка — Память.
А запястье в рисунках вен.

Сзади ревом бушует море,
Сзади крики, война и плоть.
Упиваются своим горем,
А ей лишь бы стоять и читать.

Скоро в мире не будет света,
Землю смоет, оставит треть.
Только девочка в двух корсетах
Будет вечно о вечном петь.

Давай запишем эту историю по-новому.
Давай не будем говорить друг другу плохого.
Давай простим за все. И ты простишь за всех.
И каждый сантиметр будет лезть извне.
И каждая собака или твои друзья
Посчитают обязательным указать где ты и указать где я.
Даже чужие мамы не прочь поцапаться
За таких детей — кому кто достанется.

Мои руки, обернутые изолентой,
Посыпанные пылью и накрытые пищевой пленкой,
Держащие сразу четыре кастета
Из плюша и перьев, как у ребенка;
Мои руки, хватавшие все статичное, все бежавшее,
Все красивое, все неправильное,
К такому раскладу всегда привыкшие,
Теперь инструмент падших праведников.

Я теперь сижу, говорю и не делаю.
Свои бабские слюни на кулак наматываю:
Платья, виски, «привыкнуть первою»,
«Научиться б деньги делать» или «за богатого»..

Стоп.
Силуэты теней становятся зыбко черными и изогнутыми.
Чья-то кошка скребет во вчерашнем стакане.
Как клоунский пиджак, мы небрежно застегнуты.
И лежим на мокрой земле. К солнцу ногами.

Когда ярче солнце, оно же лучше.
Где блестит золотая трава.
Только кто-нибудь невезучий
Забежит к тебе до утра.

"По старой памяти" или "по новой",
По желанию или по просьбе идешь.
Ты, прослывший почти казановой,
Стал спокойней и почти забываешь ее.

Чтож, не вечно вам прятать и биться
О чужие бетонные лбы.
Ты, случайно, так и не спился?
А она не попала в ловушку семьи?

И не стала она проституткой,
Не забрал ее принц на коне.
В темной комнате сладко и жутко
Обитает в своей пелене.

Да и ты не потерянный малый,
Что попроще себе подобрал.
Как и прежде - ленивый, усталый,
Свою куклу окучивать стал.

Стали проще, стали грубее,
Монолитные, словно столбы.
И вокруг них с надеждой белеет
Сияние чьей-то души.

И, вроде, все гладко и ровно,
Каждый призрак своей колеи.
Только кто сейчас верит в условность?
Да и правильно ли?

Я соскучилась. В клинике для здоровых
Перегорают лампочки и невкусный ланч.
На соседней койке лежит Мальчик-порох.
А в ларьке, где морфий, куча недостач.

Я стою на трассе между деревушек
И неброским городом, где крепки дома.
Я уже его научилась слушать.
Разучиться б слушать, наконец, тебя.

Весна начиналась с вольности.
А сейчас кто-то взял и выдернул
Из розеточной алкогольности
Мои псевдо - гранитные титулы.

Их слова уже в спину не режутся
И пропитаны новой истиной.
Их улыбки не долго держатся,
Из ехидных, превращаясь в искренние.

Ну а ты, скажи мне, нравится?
Связался со мною случайною.
По началу смеялась - «не справится».
«Куда ему, до отчаянья?»

А теперь сама как кошка
На длиннющей лоскутной привязи.
И ты дергаешь понемножку,
Чтоб из лужи ничейной вылезла.

Так хотелось чего-то стоить,
Да сама себя в тысячи ям.
Ну, хоть волком больше не вою
По чужим голубым глазам.

Потрепали меня изрядно
Те глаза на милейшем лице.
Дьяволиного бросив яда,
По головке погладив в конце.

Так прости же меня за холодность
Недоверчивых рук и голоса.
Я теперь за твоими зелеными
Побегу по белесым полосам.

Перестану рваться на встречку,
Обгонять и на бешеной скорости
Впопыхах доставать аптечку,
Забывая о функциях тормоза.

Научусь быть нежной и ласковой,
Вспомню светлое чувство юности.
Когда ты из добрейшей сказки
Улыбаешься всяким глупостям.

Когда «к морю» не значит «прятаться»,
Где душа обретает пыл
И другу в рубашку не плакаться,
Чтобы он без меня не грустил.


Сколько можно о всяких «если б»,
«Вот когда-нибудь», «подожди»?
Престарелый студент — словесник
Я коплю на сапоги.

И плевать, что уже в них не влезу
И не моден давно фасон.
На капустниках марсельезу
Я бренчу и не знаю нот.

Ладно, черт с ним, все это прелести
Неземных и не наших дел.
Научите меня жить в верности,
Чтобы верностью был придел.

И пусть ярче горят маяки,
Запрещая звездам остыть..
И не смейте ставить буйки.
Мне до них все равно не доплыть.

Какими ветрами меня заносит,
В каком сервизе подают к столу?
У моих отцов с младенчества проседь,
Мои дочери ночью скребут по стеклу.

Нас лето накрыло шерстяным одеялом.
И жарко, и лень скинуть с плеча.
И мы отдаемся в руки вандалам,
Надеясь, что в жилах кровь еще горяча.

Надеясь, что где-то, под розовым солнцем,
Закат еще светел, спокоен и мил.
Но небо давно уже вне всех дистанций
И готово обманывать нас до могил.

Я рискую остаться белой бумагой,
Чужой падшей девочкой в списке звонков.
И страна моя мнит эффект бумеранга -
У меня с моим гонором меньше ходов.

Я пыталась писать письма нетленным.
Но горе не в том, что они далеки.
А в том, что они, по просторам вселенной
Так же шагали, топча башмаки.

Вот бы взять и связаться с кем-нибудь «умным».
Кто больше и старше, а лучше, сильней.
Чтобы ездить в машине по пескам Каракумы,
Глотая «Дюрсо», а не портвейн.

Чтоб слова, не монтажною липкою пеной,
А длинной дорогой ласкали гортань.
Чтобы я забывала обо всем постепенно,
Перестала бы путать с дворнягою лань.

И настала б зима, бирюзовою лентой
Обвивала легонько б шею мою.
Не как в январе, веревкой согрета,
Что натирает, ожидая весну.

Такая хорошая будет погода,
Метель серебристой блестящей конвой
Украсит мой дом, пустые дороги
И окна застелит фальшивой резьбой.

И я стану старше и юбки длиннее
Закроют небрежно неопытность ног.
И, вместо прогулок, слезами Морфея
Укутана буду в неведомый срок.

Но падает лето на тонкие плечи,
Горячим настилом напомнив о днях.
Мечты, разбиваясь о набожный вечер,
Превращаются в замять, небывалую грязь.

Какими ветрами меня в это заносит,
С какими словами я падаю вниз?
И тот, кто первее незатейливо спросит,
На чьей-то дистанции нервно завис.

Меня провожает горячее лето.
Сиренью сыпучей играет июнь.
Мне так надоело за все быть в ответе
И я разбиваюсь на тысячи пуль.

Я разлетаюсь на миллионы осколков.
И нехотя бьюсь о чьи-то пути.
Запакуйте меня, вынимая иголки,
Чтобы самим было проще идти.

Нет ничего страшнее,
Чем видеть глаза твои днем.
Когда губы не залиты хмелем,
Когда мы говорим не о чем.
Когда ты, невеселый и взрослый,
Избегаешь мое лицо.
Меня ноги не держат вовсе,
А пальцы сжимают кольцо.
Я хуже ничейной дворняги
Прибилась к твоим дверям.
И меня презирают собаки
Как, в принципе, и ты сам.
Я сама бы не прочь отбиться,
Вспомнить гордость, что раньше внутри
Заседала колкою спицей
И с тобой запрещала идти.
Что случилось, кто отнял веру
В золотой моих лет горизонт?
Я чужая, чужая без меры.
Всем, кто был и в мой дом зайдет.
Я сама в эту чащу залезла.
И выход искать мне самой.
Я готова сбежать, исчезнуть,
Отовсюду стереть номер твой.
Только душу не поменяешь,
Не сдашь на хранение в сейф,
С ключами не потеряешь,
Не подсунешь в чужой портфель.
Вот пишу все это и тошно.
От тоски примитивных слов.
Я в нарды играю с прошлым.
Только мне не дают ходов.

Я пыталась — стихотворение,
А выходит — благодарственное письмо.
Ты не в центре моих влечений,
Не «пожар», но все же, не «все равно».
Ты же видел его, смущался.
Думал, я не из тех бродяг,
Что случайно с тобой остался
Волей солнц попутных и дорожных тяг.
Я же изверг, «горе чужих пропащих».
Не ищи в углях моих мутных глаз
Нежность слов, что ваты карамельной слаще,
Разносили черти, дьявол снес на склад.
Я плохая кукла, ты хороший мальчик.
Истрепалось платье и засела пыль
В самое нутро. Никаких подачек.
Просто я слегка расписала быль.
На тебя б красивую молодую леди
В аккуратной юбке или на метле.
Чтоб она тебя в полуночном бреде
Называла «лучшим», а начнет светлеть,
Обвивала голову детской кистью,
Улыбалась так же, как и ты в ответ.
Не кидала б взоры и повадки лисьи
И чужой не рыскала в волосах рассвет.
Антуан писал про такого принца,-
Что за розу колкую пламя звезд отдал.
Только, в сказке роза не могла присниться
И сама, придя, не несла кинжал.
Я уже прошу у тебя прощенья,
Хоть не падала и не врала.
В голове сидишь ты как угощение
После жизни той, что и не пришла.
Обещай мне, милый, не ругаться сильно,
Если я нагряну в самый поздний час.
Если я скажу, что уже бессильна
И что дьявол, все же, разлучает нас.
А пока держи это свежесть мая,
Самый тонкий шнур на моей руке.
Не грусти о том, что тебе чужая,
Ты, быть может, вытянешь на узелке.

Надоели руки мои святые
В полупрозрачных грязных перчатках.
У меня даже губы от скуки остыли.
И там где срок годности опечатка.

Тебе даже глаза мои надоели:
Надменные капли, молящие ласки.
И встретить меня в середине недели
Все равно что "зимой в одной водолазке".

Все равно что прийти на вокзал без билета,
Норовя обмануть спикулянтов у кассы.
Или всех уверять, что у монеты
Одна сторона, зная правду прекрасно.

Я тебе надоела как старый будильник,
Кричащий мучительным утренним звоном.
И взгляд мой, как резуий тупой подзатыльник,
И швы расползаются не по-фасону.

И чайки по морю в ливень скучают,
И дети чужие кричат без уема,
И сонные крысы в метро нибивают
Своими телами худые вагоны.

А люди. Такие жестокие люди.
Я сияю весной; они лица воротят.
Я думала, ты мне ангелом будешь.
А ты вместе со мной, заранее проклят.

Я тебе надоела. И лезу на стены.
Не в горести, в скуке. И совесть не гложет.
Но есть одна прихоть в замерзшее время -
Это то, что ты надоесть мне не сможешь.

Надоело бояться.

Сжиматься в кулак на холодном полу.

Я опять выбираю "остаться",

Ты - "уйти", забирая слова и свой недоприют.

 

И опять мне шестнадцать.

И опять "я сама", никого впереди.

На свои же плевки, на свой же макетник нарваться.

По своей же дороге обратно идти.

 

Вроде время меняет, вроде юбки короче.

Вроде страхи другие у весков узелком.

Но опять в эту яму. В биографии прочерк.

И надежда в углах под потолком.

 

Чтоб меня как страницу из дешевой книженки

Вырывал жадный дядя, в чьем доме камин.

Чтоб меня замотали во сне в распашонки,

Увезли далеко, к подножью Афин.

 

Забери меня, Герман, от него и от злости.

От дешевых подачек и дурацких идей.

От вина и от правды. Забери. Ну хоть в гости,

Убегая от ночи и несчастных людей.

 

Забери от жестоких и неизвестных,

От молоденьких мальчиков, истекших слюной.

Я застряла глобально между раем и бездной,

Между небом чистейшим и холодной землей.

 

А проблема не в том, что отсчитывать рано

Сколько лет уже в кедах топчу тротуар.

И в прозрачной воде есть подводные камни.

Значть время - всего лишь резервуар.

 

 

 

 

Мы - переношенные дети бухгалтеров.
Молодые критики со своими перьями.
В жилах кровь витает мастеров отцов,
В голове - стабильный, слог линейный.

Молодые мамы учат дочек жить:
Подбирают школу и поярче фартук.
Мы пытались двери без ключей открыть.
Иногда, признаюсь, даже получалось.

В каждом доме Солнце на своем играет.
Но бессменна честность желтизны его.
Ценен тот, кто сам все получает,
Не прося удачное по ширине окно.

Станция электропоездов.
Мировая классика - скрежет линий.
Надо мною город и со всех постов
Обвиняют нас из чужих гостиных.

Теплый ветер "гнет" провода над парком.
Сонным глазом бдит горожан фонарь.
А Москва поет колыбель эмигрантам.
Не хотел бросать своих дел февраль.

Мы встречались где-то на восьмой планете,
Избегая штампов и стук сердец.
Я была у "мира" в авторитете,
Но теперь я дым, а ты всем отец.

Я смотрю назад, как малыш на драку.
И ладонь чужая тянет крепко вдаль.
Я меняю лань на свою дворнягу,
И за это тоже саму себя жаль.

В переди-то что - серебристый иней.
Голубой туман на другой земле.
Позади июнь, эластичность линий,
Изумрудный вечер на морской воде.

Я уже не жду небывалой сказки
"На волшебных склонах","за седьмой горой".
С одного плеча смотрит черт с опаской,
На другом расселся с коньяком герой.

Я хотела тихо, ролучилось грустно.
И не помним сами, чего здесь хотим.
Из небесных весн в глухоту "Тунгусса",
Как в слепящий свет, в пустоту летим.

Солнцем веет моя печаль
ненасытной скупой разлукой.
Ты ее в золотую даль,
а меня повенчал со скукой.

Не болей, мой бродяжий зверь,
за тебя я молиться училась.
Ты люби их и в счастье верь.
Ну а я никогда не злилась.

Спи, мой мальчик, пусть чернь волос
обласкает чужое имя.
В этот вечер все не сбылось,
только знай, я была красивой.

И в твою низемную синь
окунуться могла безвольно.
Только ты меня плохо просил.
И луна говорит: "Довольно".

Колыбельную пусть споет
тебе голос мой нежно-нежно,
Он весну за собой несет,
как взрастает один подснежник.

Только ты меня, милый, прости
за слова неземного тона,-
Так хотелось душой расцвести,
получилась дуэль с законом.

Я теперь обнимаю других,
незнакомых мне жизнью дикой.
И как ветер в июнь затих,
мое сердце скупое затихло.

Я теперь как чужая жена
неизвестного афериста.
Только кобальтовы глаза
заставляют играть в артистку.

Все в дали, над Москвою дым
моим прошлым висит и слоится.
Я себя отдала другим,
чтобы так вот случайно не спиться.

И пройдет много долгих лет,
я вернусь к молодому краю.
И, в пыльный зайдя кабинет,
о твоих глазах заскучаю.

У моей души рваные башмаки,
Прохудившееся пальто и отбитые ручки,
Что наивно сжаты в детские кулачки
И лицо шестидесети летней сучки.
У моей души ворованный "Ягуар".
Не имеет прав, не водит машины.
Он стоит под домом и врос в тротуар.
А душа рассказывает о нем в гостиной.
На стене - фотографии тех, кого хочется знать.
Им любовно завидует вера-душа.
И могла бы, конечно, что-то соврать,
Если бы помнила их имена.
В кармане подкладки отсыревший конверт
С пустыми записками бывшим мужьям.
То ли просто забыла, то ли выкинуть лень.
А они все лежат. И оттягивают карман.

Я бы хотела влюбиться в гения.
Догонять его, развлекать, окучивать,
Страдать от его падений,
Ревновать к каждому чучелу.
По головке гладить, хвалить, задабривать,
Покупать шоколад с орехами,
В час нелегкий - слегка подбадривать.
Но не сильно. Нельзя ему, он же гений.
Бить стаканы, смеяться как девочка,
Улыбаться друзьям-завистникам.
Чтобы жены их, старые стервы,
Гнобили меня в публицистике.
Чтоб законы не писаны, слова не отравлены.
Первой слышать его творения.
Чтоб цветами все окна заставлены
И книгами этих гениев.
Чтобы дети у нас красивые
Родились без особых формальностей.
Чтоб не замужем, а счастливая.
Муза, но без специальности.
И я стала б домашней курочкой.
Ты ходил бы к таким же гениям.
И она б, молодая, не дурочка,
У тебя б появилась со временем.
Я бы долго тебя мурыжала,
За рукав тянула и плакала.
А потом бы, устав, отпустила.
Собрала чемодан и уехала.
Стала б гордой, учила молоденьких:
Мол, такие они, эти гении -
Все на страсти, мгновенно, не подленно.
Только очень красивые дети.
Я хотела б влюбиться в гения.
Догонять его, развлекать, окучивать.
Только дело не в силе мнения.
Он во-первых - мужик, во-вторых он лучший.

[347x500]

Не я выходит из квартиры.
Не я берет с собой портфель.
Не я несется сквозь трактиры,
Мимо зевак и площадей.

Не я берется за работу.
И улыбается не я.
Не мне рассказывает кто-то
На чем же держится Земля.

И все же, кто этот паршивец?
Наверно, вор или змея..
Ну, или чей-то сослуживец.
И как прелестно, что не я!

Не я по-прежнему в эфире.
Не я терзаю телефон.
Не мое имя на пломбире,
Не мой проект был воплощен.

Кто этот трус, наглец, ленивец?
Кто за меня сюда проник?
Кто тот невидимый счастливец?
Чей на фотографиях двойник?

И в непонятности таился цвет
Твоих несказанных пока что мыслей.
Несмелый твой автопортрет,
Нетронутый широкой кистью.
В полне естественной среде
Я говорю о тех, кто сдался.
Я поднимаю взгляд к тебе -
Мне так давно никто не улыбался.
Ни то, чтоб я не вникла в суть,
Или не дай боже тобой прониклась,
Мне просто нравился наш путь
Без направления и вылат.
Мне так хотелось рассказать,
Что за сухой гранитной коркой
Меня успели растерзать,
Потом зашить кривой иголкой.
Но что там? Кто смешнее нас?
Кто выше, ярче и довольней?
У кого больше всех аванс?
У кого комната просторней?
Или же те, кто по своей
Дороге шли, своих любили?
Кормили хлебом голубей,
Когда ни так богато жили?
Те, кто в метро свои же песни
Поет, наушники деля?
Не им ли, чище, интересней?
А это ведь не для тебя.
Я, знаешь, тоже не подарок-
Люблю кино, глинтвейн, мосты.
Моей души немой огарок
Заложник дикой красоты.
Мне станет скучно, ты же знаешь,
Ходить по кругу у дверей.
Меня случайно не застанешь
Ты вдруг среди толпы людей.
Ну, а пока что будем рады-
Что я, что ты вполне старался.
И все же, странная награда.
Ты мне все так же улыбался.

Я давно не писала, не играла, не плакала.
Востаргалась своей "простотою души".
Привыкают ползти и псевдокрылатые.
Я привыкла по ровной дороге идти.
Под ногами асфальт, рядом автомобили,
По бокам - стоэтажные чьи-то дома.
Друг на друге засели в них чьи-то квартиры.
Горизонт обрамляют чьи-то леса.

А дело всего лишь во времени суток.
Я не интересна, а все говорю..
И думать все меньше и меньше как будто
Меня заставляют, снижая к нулю.
Что вселилось, сбежало? А может наскучило
Мне жить как достойный мечты человек.
Я стою в огороде - тряпичное чучело,
Пугаю ворон, детей и бродяг.