В мире есть множество вещей, которые можно подарить человеку на День рождение. Большинство из них обычные безделушки, которые чаще всего пылятся на письменных столах, книжных полках, мебельных стенках.
Много лет назад, я стал счастливым обладателем одной из таких безделушек.
Это была старинная музыкальная шкатулка.
Я не помню, кто мне подарил её. Но как только я выпрыгнул из одежды, которую мама покупала мне в «детском мире», то понял, что эту шкатулку нельзя было назвать подарком для ребёнка четырёх-пяти лет. Она всегда была для меня чем-то особенным, даже необъяснимым и загадочным…
Что особенного и, тем более, необъяснимого в музыкальной шкатулке?
Немного вытянутой формы, на резных ножках, из какого-то тёмного дерева, покрытая лаком до такой степени, что вся она блестела как человеческие зрачки при неярком дневном свете. По бокам не особо сложные тонкие полоски узоров из того же дерева, но они были очень мелкими, что создавало впечатление, словно их делали гномы, или феи. Ступенчатая крышечка. Я открывал её всегда очень бережно, словно там лежали сокровища невероятной ценности. Нажимал на тугую, почти не заметную, кнопочку впереди, и шкатулка сама открывалась, тихо, без единого лишнего звука.
Я восхищался чёрным бархатом обратной стороны крышки, он был невероятно притягательным для глаз, несмотря на свою дымчатую от старости «черноту». Когда та самая крышечка открывалась до своего предела, взгляду представала девочка в пачке. С невероятно тонкой талией, мраморно-бледной кожей, согнутой ножкой и поднятыми к небу ручками, тонкость которых я так и не смог увидеть ни у одной самой прекрасной и грациозной женщины. В её больших чёрных глазах читалась невероятная грусть, да оно и понятно. Ребёнком мне всегда хотелось, чтобы она хоть раз улыбнулась мне, но, увы, девочка в белой пачке медленно крутилась, отведя глаза куда-то в сторону, не желая даже посмотреть на меня. От этого и я становился грустным. Мне казалось, что ей хочется свободы, настоящей жизни, а она танцует для меня под эту медленную мелодию, которая может завлечь своей магией любого, кто ещё имеет слух.
Обижаясь сам на себя, я закрывал шкатулку, чтобы не видеть глаза этой девочки и не слышать эту мелодию, которая периодически всплывала в моей памяти, как снег, в преддвериях весны. Мне казалось, я бессилен что-либо сделать для этой особенной, бледной и прекрасной девочки с печальными глазами, считал, что лучше уж пусть она спит в шкатулке, до тех пор, пока я не захочу погрустить вместе с ней.
Ещё поражало меня то, что мелодия с годами не становилась тише, не угасала, ни в шкатулке, ни во мне. Скорее даже чётче и яснее отпечатывалась в моём подсознании, и я часто, даже сейчас, тихо, чтобы ни одна живая душа не услышала этой мелодии, напеваю её себе под нос. Чем меньше я её слушал, тем заманчивей