Маленькое объявление для моих читателей:

Уезжаю второго декабря в командировку. Вернусь седьмого-восьмого. Всем удачи.

День рождения отца... поедем сегодня на кладбище. Вспоминаю, что дарили ему. До чего был человек наивно "беспотребностный": дари всё что хочешь - всему обрадуется. Дарили носовые платки, ремни, бритвы, тельняшки. Любил море, в молодости мечатал быть моряком - не случилось. В четырехлетнем возрасте встретил войну в маленьком поселке в Ростовсокой области - Цимлянске. Много рассказывал про войну, бомбежки. Только война у него была другая: не та, которая художественная, батальная, героическая, а та, которая каждодневная, будничная. Рассказывал про немцев, как они оккупировали станицу, как в шутку разгонялись на танке в дом и метили дулом в окно. Как офицер отгонял от буфета голодных румын, как хранил в маленькой коробочке в аккуратных дивных бутылечках лекарствах, как кормил детей конфетками. До сих пор дома хранится кофейная чашка со свастикой на днище. Особенно много рассказывал про послевоенное детство. До сих пор удивляюсь его жизнерадостности и какому-то раздражающему человеколюбию. Работал врачом-онкологом: вначале хирургом, потом просто на амбулаторном приеме. Такой вот был папка...

Большинство праведников говорят о любви к людям. В этом плане согласен с доном Хуаном. Людей не нужно любить, не нужно ненавидеть - их нужно признавать как факт бытия. Иногда досадный, иногда приятный. По себе замечал: только тогда когда равнодушен к людям (равнодушен - значит не люблю, не боюсь, не злюсь: равна душа), только тогда готов с ними легко взаимодействовать и помогать им искренне и безвозмездно.

:))) А на счет агрессии - думаю это слабость... точнее не так: агрессия как и другие эмоции неизбежна и в плане энергии очень прожорлива. Много на неё сил уходит и т.п. Как говорится у ПРинцессыПсихов: для того чтобы нахмуриться нужно напрячь 20 мышц, а для того чтобы ебнуть - 4.

Идиотское состояние... Такой радостный становишься, как собакоподобный радиоведущий хит-ФМ по утрам. А все из-за чего!? Из-за того, что кто-то сказал тебе что-то, и это что-то очень похоже на твое собственное мнение. Обана, думаешь, так ведь я тоже так думаю, я тоже так считаю - а говорили дурак, а вот вам живой пример такого же мнения. И всё. БРАТАН - ты мне друх. Я за тебя кому хошь голову оторву. Вот начинается дружба. Умные продавцы на этом играют. Да, вообще все практические психологи, к коим я отношу всех жуликов, мошенников, продавцов, шоумэнов удачливых, воров, цыган и прочих, всех кроме выпускников псих. фака ГУ - так вот они все на этом играют. На человеческом чувстве дружбы. Сам пару раз попадался. Так вот, что я хотел сказать: что дружба ребята, эта такая ответсвенная штука, как семья или там рождение ребенка. Оказывается настоящий друг это тот, кого мы приручили... а он нас - и вот такой вот клубок получается... и все друг за друга в ответе. Аминь. Дружите люди.

И ещё, напоследок: тем кто видит дибильную рекламу ботаника вверху окна - она меня честно зае...ла. Прошу прощения за мой французкий. К оформлению моего днева она никакого отношения не имеет. И в том, что у этого имбицильного червячка в конце из яблока получается член, я не виноват. Фрейд, увидев эту рекламу, был бы очень доволен. Вот у нас щас в на эстраде часто такое - что-то поют, что-то делают - а получается все равно член.

Ладно. Злой я сегодня.

Взрослые - это в большинстве своем те же дети, которые не справились со своим страхом и болью, а научились с ними жить. Именно такие "взрослые" распространяют мнение, что жизнь - штука собачья, законы в ней волчьи, люди звери и тому подобное. Если услышите такое, знайте - перед вами человек внутри которого маленький маленький ребенок, который плачет, потому что ему очень страшно.

Агрессия - это проявление страха, одно из проявлений. Есть ещё способы реагировать на страх - это:

1) убегать

2)притворяться мертвым.

Лень - это попытка притвориться мертвым. Лежу я на диване и мне лень идти делать уроки... или делать ремонт... или в магазин идти. И все потому что мне страшно это делать... я ведь не знаю как это делать. Именно неизвестность рождает страх.

Разглагольствовать о жизни любимое дело таких додиков как я. Нет, я не обижен жизнью... не чувствую, что все мне должны... как-никак взросленький и понимаю, что жизнь замечательная штука, очень честная, очень справедливая... и одновременно очень жесткая особенно для тех кто почему-то думает о волшебстве и прочей хиромантии. Хотите понять что такое Бог - учите физику, химию, математику, психологию и многое-многое другое. Через некоторое время до вас дойдет, что Бог это Мир - мир - это комплекс законов. Но не нужно думать, что все упирается в науку. Наука ребята - это инструмент изучения законов Бога. Вот так вот. Просто все.

Хотелось бы подвести промежуточный итог.

Книга написана наполовину. Я хочу сделать маленький опрос своих читателей на предмет привлекательности для них: темы, стиля, и т.п. Всё это я делаю для внесения возможных изменений в текст. Итак: если вам понравился или не понравился нижеприведенный текст (весь, начиная с двадцать- какого-то октября), прошу оставить комменты в этом посте. Прошу быть максимально объективными, честными и ... ладно, короче пишите сюда чего в этом тексте есть хорошего и плохого.

-12-

На столе в комнате охраны горела лампа. Тихо бормотал радиоприемник. Раз в два часа Пит или Виви делал обход. С фонариком и рацией они обходили этаж за этажом. Здание, выглядевшее днем безобидно, ночью превращалось в склад кошмаров. Излишне богатое воображение могло мерзко шутить. Я всегда отличался этим, ещё в бытность школы. Помню долгие занятия со штатным психологом. Её звали Карен. Она пыталась научить меня сдерживать фантазии, разбивая любые иллюзии о принцип «здесь и сейчас». Сначала пойми, где ты, говорила она. Чтобы понять это, нужно научиться видеть реальность. А реальность – это субъективная иллюзия. Вот и думай тут.
Наши встречи с Ю проходили всегда по вечерам. Растеряв в ходе офисных битв жизненную силу, она медленно входила в мою комнату, падала в кресло и почти отключалась. Я прикладывал к её лицу черное пятно на ладони и ждал. Спустя несколько минут, пятно начинало привычно пульсировать. Мох начинал впитывать в себя невидимые потоки вины, страдания, грусти и тоски. Наверняка у них был разный вкус, разный аромат. Что в этом мог понимать я? Всего лишь догадывался. По всей видимости, черное пятно на моей правой ладони знало в этом толк.  Отдав часть скопившегося в ней зла, Ю засыпала, а я шел гулять. Не было ни усталости, ни желания отдыха. Скорее наоборот, ощущение подъема.
Пока я шел по ярко освещенным улицам, в голове вертелся сон. Про синий дом. Он приснился мне уже в комнате 7340. Всего раз, однако, время от времени я вспоминал подробности, пытаясь найти подсознательные мотивы толкнувшие разум на создание подобной фабулы. Всё в нем было голубым или синим. Воздух, деревья, пар из моего рта. Там было очень холодно.  
Полная тишина. Такая, которая понравилась бы Ю. Ночь. Точнее предрассветное время, когда до первых лучей солнца остается пара часов. Нет ещё этого возбужденного подрагивания тьмы на востоке и в темноте видны лишь силуэты предметов. Я во дворе дома. Холодно, и одет я легко. В доме ни звука. Окна темны, а стекла растворились во мраке, так, словно их и вовсе нет. Бросаю камешек в окно и слышу тихий звон стекла. Но на эту выходку не вздрагивает и листок. Дом окружен деревьями. Темно-синими лохматыми конусами они выстроились по периметру. Двор тесный. Хватает только, чтобы разместить поленицу дров, да поставить машину. Поднимаюсь по скрипучим ступеням крыльца, отворяю незапертую дверь. Сквозь сумрак видны пустые коридоры и лестница на второй этаж. И вот первый звук раздается оттуда. Это тихий стон. В реальности я не сделал бы и шага, но во сне иду на звук.
На втором этаже та же планировка комнат – длинный коридор, из которого идут многочисленные двери и где-то, за одной из них повторяется тихий стон. В нем страдание, тоска и одновременно угроза. Чем ближе дверь, тем медленнее делаю шаги. Половицы скрипят под ногами. Я опускаю взгляд и чуть-чуть позади себя вижу голые ноги с синей кожей, ступающие за мной след в след.
Дальше что-то неразборчивое. Быстрая смена кадров: перекошенное в страшной гримасе синее лицо. Глаза, налитые мраком. Потом просыпаюсь.
Такое я видел в одном японском фильме. Буквально фрагмент, однако, он впечатался в память четким клеймом. Это мой страх. Это больше чем просто мой страх: архетип страха, воспринятый моим сознанием как удобный штамп выражения эмоции. Синяя кожа, черные глаза, пустота и холод. Видимо смерть.
Я ходил по городу часами. Вокруг кипели движением улицы. Полные пышущего неонового огня и людского гомона городские улицы. Ветер срывал с деревьев желтые листья и уносил их, царапая сухими тельцами бесчувственный асфальт. Блестя тонированными стеклами неслись дорогие лимузины. Фестиваль красок, звуков, красоты и уродства. Праздник жизни и её смерть. Всё в одном. Одно во всем.
Похоже, что в жизни у каждого возникает момент удачи. Кто-то очень наблюдательный замечает его и использует, а кто-то проходит мимо. Каждый способен найти в жизни дело по своему характеру. Я называю это «идеальное занятие» и подразумеваю, что в данном случае человека не интересуют деньги, а только то, что ему необходимо делать. Во всяком случае, я нашел себе такое. Лечить Ю оказалось гораздо приятнее, чем я ожидал.
В один из вечеров, прогуливаясь по этажам здания, я заглянул в комнату охраны. Комната с мониторами.
В распоряжении двух парней в синей форме находилось девять пятнадцатидюймовых мониторов, изображение на каждом из которых делилось еще на девять маленьких экранчиков. Здесь кое-как помещался стол, кресло и шкаф для одежды. Стены глухие, без окон. Воздух сырой из-за близости санузла. Я сразу почувствовал, что здесь живет

-11-

Комната 7340. Уютная и тихая. Семьдесят третий этаж. Так и ждешь, что вот-вот за окном пролетит авиалайнер. Мне везет с такими вещами как жильё. Оно всегда напоминает тихую заводь, где я спокойно перебираю, словно четки, свои мысли.
Три комнаты. Кухня плавно перетекает в гостиную, просторная ванная комната с джакузи и душевой, в спальне огромная кровать и телевизор, подвешенный к потолку. Пахло духами Медузы. Наверное, потому что, частенько задерживаясь на работе, она предпочитала ночевать в этой квартире. В шкафу нашелся какой-то умопомрачительно безвкусный восточный халат и тапочки со смешно загнутыми носами.
 Первым делом я наполнил джакузи горячей водой. Воздух через некоторое время стал теплым и осязаемо бархатным. Поблуждав по комнатам, разыскал магнитолу и взял её с собой. Из бара позаимствовал бутылку мартини. Сигареты нашлись только мои – крепкие и дурно пахнущие. Вооружившись всем этим, разлегся в горячей воде. Включил на полную громкость Linkin Park «A Place For My Head». Подергиваясь в её ритме, пускал к потолку тугие струи дыма, глотал приторно сладкие порции мартини и старался ни о чем не думать. Всё это походило на истерику. Или протест. Кому что нравится. Внутри я чувствовал себя как маленькая мышка, в норку к которой въехал танк. Внешне - демонстрировал приятную расслабленность.
Вспомнил ванну в номере старого отеля. Ржавые разводы, словно кровь стекающие по старому кафелю. Трещины в эмали, запах гниения. С некоторых пор, мой любимый запах. Кольнула мысль о ботанике. Как там она. Я потянулся за радио-трубкой. Позвонил в отель и попросил соединить с 444-ым.
Трубку взяли только после пятнадцатого гудка.
- Как ты? – спросил я.
- Нормально.
- А я похоже вляпался.
- Что произошло?
- Она просит меня стать её персональным лекарем.
- Ты согласился?
- Похоже, это предложение, от которого трудно отказаться. Она очень влиятельна.
- Брось. Что она тебе сделает?
- Может быть ничего. Наверное, я сам так хочу.
- Вот это уже ближе к истине. Но ты не парься.
Я кивнул. Потом понял, что она не видит этот жест, и усмехнулся.
- Что делаешь? – спросила она.
- Лежу в ванне, слушаю музыку, курю, пью…
- Да. Тяжело тебе, наверное. Я вот, что хотела сказать: вполне возможно, что скоро уеду из города.
- Жаль.
- Чего?
- Если ты вдруг соберешься исчезать, не исчезай слишком сильно.
- А то, что!?
- Мне кажется, я буду грустить.
- Думаешь? Ну, не знаю. Я по натуре одиночка.
- Да я в общем-то, тоже. – сказал и нервно вздохнул.
- Ладно, я побежала, у меня опыт.
- Значит, друзья!? – спросил я.
- Ага.
- Тогда пока. Друг…
- Пока. – сказала она.
Приняв ванну, облачился в смешной халат и тапки. Мои вещи должны были прислать чуть позже. Вытирая насухо волосы, вышел в залу. Ковер  покрыт высоким и мягким ворсом. Посередине комнаты накрытый стол. На первое - гороховое суп, на втрое - жареная свинина с картофелем-фри. Ещё - легкий овощной салат, булки с джемом и горячий кофе в симпатичном фарфоровом чайничке. Я активно умял всё это, ловко орудуя столовым серебром.
Поев, свернулся калачиком в мягком широком кресле, установив его возле окна. Окно широкое, от пола до потолка. Когда я сидел к нему так близко, казалось, что лечу над деловым центром города.
Ковыряясь в зубах, стал рассматривать черное пятно на правой ладони. Из-за него собственно и оказался здесь.
С одной стороны, я был ему благодарен. Если б не оно, моя заурядность всё также радовала бы зеркало в пропахшем сыростью номере забывшегося в дреме отеля. Но, став необычным, я тут же потерял право на самостоятельность и попал в золотую клетку. Было такое ощущение, что я сделал это с радостью. Теперь я был кому-то нужен. Во всяком случае, комната и обед показывали явную заинтересованность во мне. Раньше такого не было.
Я тут же решил проверить, насколько широки границы моего заключения. Повернув ручку входной двери, выяснил, что она не заперта. Точнее заперта изнутри. В этот момент я почувствовал себя Бобом Харрисом из «Трудности перевода». Огромный отель, наполненный непонятными людьми. Вроде люди, но черт разберешь, чего они там говорят. А уж, что думают, вообще не понять.
Коридор пуст. Только маленькие черненькие видеокамеры, как пауки, замерли в углах, помигивая красными глазками.
Вернулся в нагретое кресло. От проведенного эксперимента тревога поубавилась. Я вновь сконцентрировался на

-10-

В некогда помпезном кабинете царил беспорядок. На столе гора бумаг. Книги, раньше стоявшие ровными рядами в шкафу, вынуты и лежат повсюду, даже на полу. Огромное окно, выходящее на городской парк, занавешено плотными коричневыми шторами. Воздух душный, плотный, с трудом проходящий в горло. Первым делом я включил кондиционер, хотя лучшим выходом было бы разбить окно. Как в автобусе или поезде открываешь аварийный выход аварийным молоточком. Всегда мечтал иметь такой при себе, чтобы, при случае, спастись. Но на нашем космолете их не выдают. Жаль, конечно.
Она кивнула мне в сторону стула. Мебель сделана на заказ. В её любимой цветовой гамме. Но, наверное, об этом забываешь, и тем более перестаешь восхищаться, когда работаешь в этих декорациях изо дня в день.
Последнее время, я все чаще стал думать о привыкании. После некоторого времени наблюдения за самим собой, понял, что могу привыкнуть ко всему. Важнее тут понять, как быстро я утомляюсь и остываю к объекту своего интереса.
Будь то фильм, книга или какое дело. Неделю, а то и больше, могу потратить на поиски, спрашиваю у знакомых, наконец-то нахожу - а потом остываю. Походил пару часов с улыбкой в душе, удовлетворенный, и остыл.
С людьми ещё хуже. Порой устаю от них скорее, чем от интересного фильма. Может причина во мне. Но я думаю, что виноваты обе стороны. С их стороны и с моей слишком много повторяющихся шаблонов поведения. Одни и те же костюмы, одни и те же тексты. Как тут не надоесть друг другу. И вот начинаем искать новую постановку. Но со временем все равно надоедает.
Один умный человек по телевизору, сказал: по подсчетам каких-то ученых известно, что люди в день активно думают всего десять процентов, а все остальное время используют готовые заготовки из своей памяти. Если над этим поразмышлять, то можно задаться вопросом - чем мы отличаемся от роботов? Мне кажется ничем. Если только не брать в расчет наши чувства, эмоции. Хотя у некоторых и они довольно стандартны.
- Тебе знакомо это состояние? Состояние полной безнадежности, когда впереди только пустота и больше не за что зацепиться. Как будто ты выпрыгнул из окна. Нет больше ничего, чтобы спасло тебя. Есть только какой-то промежуток времени, в течение которого ты можешь пожалеть обо всем, что произошло. И тут кто-то тебя осторожно трогает за плечо и говорит, что за спиной у тебя парашют. Пускай ты падаешь, но уже не разобьёшься.
Женщина без лица дрожащей рукой вытащила из золоченого портсигара тонкую дамскую сигарету и застыла. Взгляд устремлен в картинки на рабочем столе компьютера. Заставки: фото природы, сменяющие друг друга. Мне больше всего понравилась чайка, удачно пойманная объективом фотографа. Люди банальные существа. И самое главное, падкие на вот такие обыкновенные вещи, как, например, парящая над водной гладью чайка.
- Вот так и у нас с тобой. Вчера я падала, а сегодня плавно парю. Это большое благо - иметь время перед смертью. Мой отец умер за несколько часов от инсульта. У него не было времени подумать о своей смерти.
- Это большое для меня благо. – повторила Женщина Ю и поднялась из глубокого, обтянутого зеленой кожей кресла. В каком-то магазине я видел подобное. На ценнике была написана крупная сумма, но больше меня заинтересовало название: «кресло босса».
Подойдя к окну, она отодвинула в сторону штору. За окном ночь. Миллиарды огней города. Щелкнув серебристой настольной зажигалкой, глубоко затянулась. Со вкусом. У меня выделилась слюна. Захотелось курить. Подавив этот приступ, бросил в рот горсть арахиса из стоящей на столе вазочки. Арахис был соленый и слегка пережаренный.
- Шум очень помогает… - сказала она, глядя на парк и город за ним. – Шум – это что-то очень похожее на наши мысли.
Да, действительно, подумал я.
- Иногда, хочется закрыть глаза. – мечтательно проговорила она.
Улыбнулась. Взгляд её излучал странное умиротворение и тоску. Она выпустила струйку дыма. Ударившись о прозрачную преграду стекла, дым растекся по его гладкой поверхности и исчез.
- Я не прочь умереть… Уже давно пора сделать это. Просто осталось ещё пара дел. И чтобы сделать их, мне нужен ты. – сказала она.
Тогда, очень хорошо, подумал я и откинул голову на спинку кресла. Кожей на затылке чувствовал шероховатость обивки.
Потом в голову пришла какая-то очень важная мысль. Что-то невероятно философски значимое. Очень-очень значимое. То есть почувствовал, что это важно настолько, что возможен прорыв не только в масштабах моей жизни, но и вселенной. Такое глобальное, вечное, мудрое. Я даже осознал особый термин, которым можно было всё это емко описать. Но забыл…
- Вы разве устали уже? – спросил я.
- Да… для любого

-9-

 Само собой получилось так, что я оказался возле дома на улице Ренуа. Утром рано вышел на прогулку. Прошелся по улицам. Послушал рекламу на площади возле огромного экрана, посмотрел на фонтан в парке, покормил голубей и поразглядывал девчонок студенток, расположившихся на газонах в полупрозрачных топиках и обтягивающих джинсах. В конце концов, даже съел мороженое и выпил пару бутылок пива в баре Мексиканца, а потом пошел в дом на улице Ренуа.
Ночь я спал плохо. Каждую минуту, держа в груди противное напряжение. Чем дальше я был от суеты города, тем сильнее струна внутри меня натягивалась. Как тетива лука. Уже несколько лет я упорно загонял себя в колыбель покоя и умиротворенности. Идя по пути отрешенности, искал пустую пещеру, где мог бы расслабиться и ощутить радость успокоения. К сожалению, похоже, что там меня ждали пустота и страх. Ад одиночества как у Акатагавы Рюноске. 
В комнатах стоял уютный запах старой мебели. Сел на диван, пытаясь успокоить мысли, бросившиеся скакать в голове, как сумасшедшие. Хм, забавное сравнение.
Обивка у дивана такая зеленная с узорами. В одном месте старое пятно, в другом  след от сигареты. Взял, лежавшую на журнальном столике книгу. Оставлена здесь почти два года назад: Ямамото Цунэтомо
 «Хагакурэ  Книга самурая». Не знаю, чему я хотел научиться у японского мудреца, жившего в 17 веке. «Я постиг, что Путь Самурая – это смерть.
В ситуации «или-или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно»,  ничего себе мысль, только и подумал я. Очень похоже, что я бывал в такой ситуации. И всегда выбирал жизнь. Не самурай. Стоит ли из-за этого расстраиваться?
 В дом проникали приглушенные звуки с улицы. Грохотал трамвай, сворачивающий в сторону городской ратуши, сигналили авто. Но все это звучало приглушенно. Дом неохотно пропускал в себя голос города, словно не желая смириться с тем, что мир вокруг давно переменился. Сколько этому дому лет и подумать-то страшно. Маленький островок застывшего времени. И зачем я здесь. Непонятно.
 Прямо напротив белым, неуемно радостным светом в широком окне горел солнечный день. Стук в дверь. Позеленевший медный молоточек, бьющий в медную львиную морду.
- Я люблю подсолнухи, а ты!?
Она остановилась в дверном проёме. На удивление нескладная, зажатая. Скорее обескураженная. Не знающая, как себя вести со мной. Не понимающая: враг я ей или друг.
- Не хотела приходить. Точнее хотела, но никогда бы не пришла, если бы не одно дело.
В отделе её звали Фриз. На вид около двадцати пяти. Если только не заговорить с ней. Голос выдает возраст. В первую очередь слова. В них холод и жесткость воспитанные годами руководства. Как лезвие японской катаны. Каждое движение губ – взмах острого меча. И ещё маленькие морщинки возле глаз. Не смотря на крутой нрав, любит смеяться. Правда, я редко мог её рассмешить. Не понимал как.
Вот это-то странное и гремучее сочетание детской непосредственности с жесткой деловой хваткой, юношеской горячности и азарта, рождали у окружающих непреодолимую симпатию к ней.
И меня к ней тянуло. Длинные светло-русые волосы мягкой волной спускались на плечи. Голубые, а чаще серые глаза, смотрели уверенно и смело.
- Проходи. Не будешь же ты все время стоять на улице.
Она неохотно прошла в комнату. Села подальше от меня. В кресло, стоящее в углу.
- Пойми меня правильно. Я пришла для делового разговора. Честно говоря, мне неприятно быть такой.
- Какой такой?
- Ну, мне кажется, что я предаю твои чувства… предаю тебя.
- Ну… тогда не предавай.
- Легко сказать. Обстоятельства складываются таким образом…
Многие-многие часы своей жизни люди проводят в разговорах про обстоятельства. Эти пресловутые обстоятельства ломают судьбы, калечат души и тела. Жестокая это штука - обстоятельства.
- Знаешь, давным-давно я говорил тебе, что обстоятельства это чушь.
- Да, я помню. Обстоятельства не важны, важно то, чего ты хочешь. Пускай так. Пускай я покорилась обстоятельствам. Я хотела тебя увидеть, и вот я здесь. Мне не помешало то, что ты давно не мой друг, не известно где и с кем живешь. На всё это мне было наплевать, но есть ещё вещи которые я не могу обойти. Ты прекрасно знаешь о них.
- Да, конечно, что может быть между людьми с разных планет.
В ответ она лишь раздраженно фыркнула.
- Знаешь, я никогда не понимала этих твоих шуточек… Я вообще тебя никогда не понимала, если честно…
- Это и впрямь честно. Для тебя даже сильно честно.
- Перестань. Мне почему-то кажется, что ты издеваешься надо мной.
Ей кажется! Как она

-8-

- Наверное, тебе нужно вернуться в тот дом.
Я протестующе замахал руками.
- Ты шутишь что ли?
- Да нет, просто думаю, так будет разумнее: там обитает что-то, с чем тебе обязательно нужно встретиться лицом к лицу. И ещё, я хочу, чтобы ты поговорил с этой женщиной без лица. Мы сильно напугали её.
- С какой это стати? – спросил я.
- Я думаю это необходимо. Хотя бы для того, чтобы она не пошла в полицию. Мне сейчас этого не нужно.
- Вот как!? Ну, и что мне делать? Я даже не знаю, где её искать.
- Брось. Ты справишься.
- Эта женщина «без лица», что ты думаешь о ней?
- Для неё всё только начинается.
- А тебе все рассказывают подобные тайны?
- Скажем так, есть люди определенного сорта. У большинства из них схожие проблемы.
- А что у неё с лицом?
- После твоего массажа!? – она засмеялась – Не переживай. То, что ты сделал по наитию, было лишь волей черного мха. Не знаю как, но он управлял тобой. После этого сеанса ей стало гораздо лучше. Язвы начали рассасываться. Сам увидишь.
- Лучше мне с ней не видеться.
- Ведь я правильно поняла, что ты её узнал?
Она посмотрела мне в глаза. С вызовом.
С каждым днем все усложнялось. До этого все было ясно: живу в отеле, хожу кормить черный мох, смотрю по вечерам шоу Брига Сфихленда и до глубокой ночи валяюсь в горячей ванне с книгами Эрленда Лу. И тут вдруг кто-то совершенно неожиданно, начинает меня подталкивать, требует ожить, подняться с тихого океанского дна, куда я опустился давно и по собственной воле. И всплывать совершенно не собирался. Я атомная подводная лодка ушедшая в долгое плавание. Команда на всплытие поступила неожиданно. Зачем, почему - не понятно.
Для подкормки мха я вспомнил маленькую историю про маму. Как бы там ни было, а мама это мой главный человек. Я знаю массу мужчин, бережно пронесших через всю жизнь тонкое и преданное чувство любви к матери. Их называют маменькины сынки. Я из таких. Наверное, даже горжусь этим.
История была короткая. Примерно в конце восьмидесятых мы жили на окраине Вудсворта - маленького провинциального замшелого городка на востоке Франции. Вспоминая тот дом, я всегда думаю, что другого такого в моей жизни никогда не будет, и что если умирать, то вот именно в таком доме. Не смотря на свои малые размеры, дом был очень уютным. У него была просторная веранда, где на балке была подвешена широкая лавка. По деревянной решетке, огораживающей веранду, вился дикий виноград, а лужайка даже ночью слегка светилась изумрудным светом, такая сочная трава на ней росла.
История приключилась из-за соседей Курвинкеров. Я особо с ними не знался. Мне вообще в то время было около семи лет. Как соседи они нам не доставляли больших хлопот. Так только, изредка, старший Курвинкер перепивал в местном кабаке пива и приходил домой заполночь, сильно навеселе. Тогда его жена Курвинкер брала увесистую скалку и охаживала его по толстым бокам. Пьяный супруг грязно ругался, но терпел и не давал волю кулакам.
В тот раз все получилось из-за младшего Курвинкера. Он был вдвое старше меня и к тому же вдвое больше. Не знаю, что пришло ему в голову, но вдруг он решил со мной подружиться. Может быть свою роль сыграл новенький красный велосипед, на котором я катался вблизи дома. Велик был что надо. Он блестел хромированными деталями, пах новенькой резиной, скрипел пружинами. В общем, выглядел довольно привлекательно для маленького поганца Курвинкера. И уж конечно вряд ли я был способен кому-либо доверить это транспортное средство. И уж тем более ему.
Получив отказ, младший Курвинкр пересмотрел свою внешнюю политику и объявил мне войну, вероломно двинув кулаком в нижнюю челюсть. Больше от обиды, чем от боли, я закричал и кинулся искать поддержки у матери. Та, вытерев руки о подол, бросила стирать и, вспоминая все обиды, имеющиеся от соседей, двинулась в сторону их двора.
Похоже, у неё было твердое намерение разобраться с ними раз и навсегда. Минут тридцать шла просто перепалка между двумя женщинами, небезосновательно считающими себя заботливыми матерями. Потом в дело пошли кулаки. Мать Курвинкера схватилась за волосы мою мать и так они стали кружиться на месте. Поле боя походило на птичьи бои. Потом кто-то из них подставил другому подножку и обе женщины повалились на землю.
Так могло бы продлиться ещё долго, не подоспей к драке заботливые мужья. Они растащили супруг и, не долго думая, начали ругаться сами. Первая заплакала моя мать.
Это так напугало меня, да и моего отца, что всё остановилось. Она не просто плакала, скорее, ревела навзрыд.
Вспоминая сейчас о той истории, я отношу её к одной из самых грустных в моей жизни. Ни до, ни после я не видел мать плачущей, но с тех пор, так сильно хотел видеть

-7-     

- Ну на этот раз точно хватит.
Говорить я не мог. Глотал воздух и сжимал правую ладонь. Боль в ней. Невыносимо. Словно в плоть все глубже и глубже внедрялся раскаленный гвоздь. Вокруг раздавался не стон, а низкий тяжелый вой, похожий на звериный. Проникающий в каждую жилку противной вибрацией.
Прижался лбом к прохладному бетонному полу. Вкусная вода из вновь принесенной ею кружки.
- Ты как, живой ещё?
- Да вроде. Ладонь только. Горит как обожженная. Что за херня такая?
Она опустилась на пол рядом со мной. Села по-турецки. Подобрала волосы белым полотенцем, став похожей на мальчика. Сурового и сосредоточенного.
- Та девушка… Лиза… ты уверен, что она погибла?
- Так сказали по телику.
- Что она искала в том городе?
- Какую-то одной ей понятную истину. 
Спустя некоторое время после отъезда Лизы, я переселился в дом на улице Ренуа. Меня радовал тот факт, что буквально в двухстах метрах от него был бар Мексиканца.
Сосредоточенно одинокий дом. Настроение бродячего пса, исходящее от серых стен и пронзительно черных слуховых окон. Почувствовав это, я растерялся. С дорожной сумкой в руке и маленьким спортивным рюкзаком на плече поднялся на крыльцо. От времени ступени стерлись и вдавились, а кирпичи почернели. Окна были матовые от грязи, похожие на выцветшие глаза старика, подслеповато щурящегося на ярком солнце.
 В прихожей воздух был нагрет лежащим на полу треугольником солнечного света. Поднятая со скрипучих половых досок пыль, серебристыми вихрями кружилась в косых лезвиях лучей, проникающих через многочисленные щели и полукруглое оконце над дверью.
 Первый этаж справа занимала гостиная, слева от входа располагалась кухня, прямо, как и положено, шла лестница на второй этаж и дверь в чулан.
 Когда дверь захлопнулась за мной, мир снаружи перестал существовать – остались только звуки дома. Скрипучий тихий-тихий гул, который мог различить лишь мой привычный к тишине слух. О тишине я знаю невероятно много, знаю практически все её оттенки, ароматы, тайны.
В доме на улице Ренуа у меня был сон. Сон, наполненный тишиной по самые края. В нем я кручусь на орбите луны. Космос, как серная кислота. Его энергия смывает все, оставляя голый стонущий и скрипящий остов человека, его суть, готовую вот-вот разрушиться под непреодолимой тяжестью окружающей бездны. Но давит не космос, давит собственная нагота, а скорее даже абсолютная неспособность столкнуться и находиться с самим собой.
Почему мы так часто замираем напротив зеркала. Так ли уж важен внешний вид, прическа там или прыщик на носу. Нет, скорее это непреодолимый интерес и одновременно страх перед тем существом, которое мы видим в отражении напротив.
Во сне произошло следующее: маленький кусочек взорвавшейся планеты, миллиарды лет бороздивший пространство вселенной на стремительном рывке пробил обшивку космической станции, полностью разрушив систему жизнеобеспечения. Мой островок перешел в аварийный режим. Погасло основное освещение, и внутри станции все окрасилось рубиновой подсветкой. 
Бесконечная ночь в иллюминаторах. Станция делала виток на темной стороне луны. Воздух уходил. Я чувствовал, что с каждым вдохом он становится всё более густым и туго входит в легкие. Как кляп. Горло саднило. Селедка выброшенная на берег. Раздувай жабры, не раздувай – всё одно. Я вышел в шлюз и одел скафандр. Его системы работали в порядке. Несколько раз делал попытки дышать атмосферой станции, чтобы сэкономить запас, но там не оставалось и капель. Окончательно присосавшись к кислородному баллону скафа, я перебрался в жилой отсек.
Конечно, это было нерационально. Пробираясь по узким извилистым лабиринтам отсека к широкому глазу обзорного иллюминатора, я тратил силы и кислород. К тому моменту был уже уверен, что умру.
Ждать помощи неоткуда. Я привалился к переборке и уставился в черный океан бездны. Именно в такой позе хотел умереть. Как режиссер, начал продумывать декорации своего трупа. Вполне осознанно представил, что через пару дней к станции тихо пришвартуется челнок. Сработает стыковочный автомат, повернется запорное колесо на люке и в отсек вплывут люди. Они все поймут. И когда найдут мумию, привалившуюся к перегородке, то будут вглядываться в мертвые глаза, уставившиеся во вселенную. В этих глазах застынет вопрос, на который ещё тысячи лет не будет ответа. Красиво, правда?
Да, так представлял я смерть. Скотина, идиот – говорил я себе – ни черта не будет такого. Вскрыв люк, они отволокут твое тело в холодильник, где ты будешь валяться до следующего челнока, а вся команда, засыпая, будет чертыхаться, вспоминая твоё