[267x443]
Даниил Хармс
О явлениях и существованиях (коротко)
Вот бутылка с водкой, так называемый спиртуоз.
А рядом вы видите Николая Ивановича Серпухова.
Вот из бутылки поднимаются спиртуозные пары.
Поглядите как дышит носом Николай Иванович Серпухов.
Поглядите как он облизывается и как он щурится...
Но обратите внимание на то, что за спиной Николая Ивановича нет ничего... даже воздуха нет...
Этого конечно и вообразить себе невозможно.
Но на это нам плевать, нас интересует только спиртуоз и Николай Иванович Серпухов.
Вот Николай Иванович берет рукой бутылку со спиртуозом и подносит ее к своему носу...
Теперь пришло время сказать, что не только за спиной Николая Ивановича, но впереди и вообще кругом нет ничего.
Полное отсутствие всякого существования, или как острили когда-то: отсутствие всякого присутствия.
Однако давайте интересоваться только спиртуозом и Николаем Ивановичем.
Представьте себе, Николай Иванович, заглядывает во внутрь бутылки со спиртуозом, потом подносит ее к губам, запрокидывает бутылку донышком вверх и выпивает, представьте себе, весь спиртуоз.
Вот ловко! Как это он!
А мы теперь должны сказать вот что: собственно говоря, не только вокруг... а также и внутри Николая Ивановича ничего не было, ничего не существовало.
Оно конечно могло быть так, как мы только что сказали, а сам Николай Иванович мог при этом восхитительно существовать...
Но, откровенно говоря, вся штука в том, что Николай Иванович не существовал и не существует.
Вот в чем штука-то.
Вы спросите: А как же бутылка со спиртуозом.
Особенно, куда вот делся спиртуоз, если его выпил несуществующий Николай Иванович...
Только что был, а вдруг его и нет. Вот как же это так?..
Тут мы и сами теряемся в догадках. А впрочем, что же это мы говорим?
Ведь мы сказали, что как внутри, так и снаружи Николая Ивановича ничего не существует.
А раз ни внутри ни снаружи ничего не существует, то значит и бутылки не существует. Так ведь?
Но с другой стороны: если мы говорим, что ничего не существует ни изнутри, ни снаружи, то является вопрос: изнутри и снаружи чего?
Что-то, видно, все же существует? А может и не существует.
Тогда для чего же мы говорим изнутри и снаружи?
Нет, тут явно тупик.
И мы сами не знаем что сказать.
До свидания.
Хармс
[418x281]
О. ГЕНРИ
НЕГОДНОЕ ПРАВИЛО (отрывки из рассказа)
Я всегда был убежден, что женщина - вовсе не загадка...
Представление о женщине как о некоем загадочном существе внушили доверчивому человечеству сами женщины.
Прав я или нет - увидим...
Айлин была дочерью старика Хинкла и красавицей...
Первым ее обожателем был Брайан Джекс... Вторым моим соперником был Бэд Кэннингам... Третьего звали Винсент С. Вэзи...
Когда деловая жизнь замирала все мы приходили «с визитом» к мисс Хинкл.
Айлин была девушкой со взглядами...
ОНА НЕНАВИДЕЛА ЛЕСТЬ
«Искренность и прямота в речах и поступках, - говорила она, - вот лучшие украшения как для женщины, так и для мужчины.
Если она когда-нибудь полюбит, то лишь человека, обладающего этими качествами.
Говорите мне просто и откровенно, что вы думаете, и мы все будем наилучшими друзьями. А теперь... я вам спою и поиграю»
Разумеется, мы выражали ей нашу радость и признательность, но... когда мы слушали ее рулады и трели, нам казалось, что это булькает белье, которое кипятится в чугунном котле...
Подумайте, как красива она была, если эти звуки казались нам музыкой!..
«Мистер Кэннингам, - сказала однажды Айлин со своей ослепительной улыбкой, - скажите искренно, что вы думаете о моем голосе? Честно и откровенно, вы ведь знаете, что я всегда этого хочу»
«Правду говоря, мисс Айлин, голосу-то у вас не больше, чем у зайца, - писк один. Понятно, мы все с удовольствием слушаем вас: вид у вас, когда вы сидите за роялем, такой же приятный, как и с лица. Но насчет того, чтобы петь, - нет, это не пение»
«А вы что думаете, мистер Джекс?» - спросила она затем.
«Мое мнение, - сказал Джекс, - что вы - не первоклассная примадонна. В остальном вы можете сто очков вперед дать всем певицам столичной оперы, вместе взятым, - в смысле наружности, конечно... Но голос-то у вас прихрамывает»
Выслушав критику Джекса, Айлин весело рассмеялась и перевела взгляд на меня.
Признаюсь, я слегка струхнул. Ведь искренность тоже хороша до известного предела. Быть может, я даже немного слукавил, произнося свой приговор; но все-таки я остался в лагере критиков.
«Я не большой знаток музыки, - сказал я, - но, откровенно говоря, не могу особенно похвалить голос, который вам дала природа. Про хорошую певицу обыкновенно говорят, что она поет, как птица. Но птицы бывают разные. Я сказал бы, что ваш голос напоминает мне голос дрозда: он горловой и не сильный, не отличается ни разнообразием, ни большим диапазоном; но все-таки он у вас… э-э… в своем роде очень… э-э… приятный…»
- Благодарю вас, мистер Гаррис, - перебила меня мисс Хинкл, - я знала, что могу положиться на вашу искренность и прямоту.
И тут... Винсент С. Вэзи поправил одну из своих белоснежных манжет и разразился не потоком, а целым водопадом красноречия.
Память изменяет мне, поэтому я не могу подробно воспроизвести мастерской панегирик, который он посвятил этому бесценному сокровищу, дарованному небесами, - голосу мисс Хинкл.
Вэзи сосчитал по своим белым пальцам всех выдающихся оперных певиц, и доказал как дважды два, что все они бездарны...
Он согласился, точно нехотя, что у Дженни Линд есть нотки две-три в ее верхнем регистре, которых еще не успела приобрести мисс Хинкл, но… ведь это достигается учением и практикой!
А в заключение он торжественно предсказал блестящую артистическую карьеру для «будущей звезды Юго-Запада», ибо ей не найти равной во всех анналах истории музыки...
Когда мы стали прощаться, Айлин, как обычно, тепло и сердечно пожала всем нам руки, обольстительно улыбнулась и пригласила заходить.
Незаметно было, чтобы она отдавала кому-нибудь предпочтение...
Прошло четыре дня, за которые не случилось ничего, о чем стоило бы упомянуть.
На пятый день мы вошли под навес, собираясь поужинать.
«Где Айлин?» - спросили мы у старика Хинкла.
«Видите ли, джентльмены, - ответил он, - эта фантазия пришла ей в голову неожиданно... Она уехала в Бостон, в корс… в консерваторию, на четыре года, учиться пению. А теперь разрешите мне пройти - кофе-то горячий, а пальцы у меня нежные»
О. ГЕНРИ
МАЯТНИК (рассказ с сокращениями)
...Джон медленно шел к своей квартире.
Медленно, потому что в лексиконе его повседневной жизни не было слов «а вдруг?»
Никакие сюрпризы не ожидают человека, который два года как женат и живет в дешевой квартире.
По дороге Джон Перкинс рисовал себе конец скучного дня:
Кэти встретит его у дверей поцелуем, пахнущим кремом и тянучками.
Он снимет пальто, сядет на жесткую, как асфальт, кушетку и прочтет в вечерней газете о русских и японцах, убитых смертоносным линотипом...
...Джон Перкинс знал, что все будет именно так.
И еще он знал, что в четверть девятого он потянется за шляпой, а жена его произнесет раздраженным тоном:
- Куда это вы, Джон Перкинс, хотела бы я знать?
- Думаю заглянуть к Мак-Клоски, - ответит он, - сыграть партию-другую с приятелями.
За последнее время это вошло у него в привычку...
Но в этот вечер Джон Перкинс, войдя к себе, обнаружил поразительное нарушение повседневной рутины.
Кэти не встретила его в прихожей своим сердечным аптечным поцелуем.
В квартире царил зловещий беспорядок. Вещи Кэти были раскиданы повсюду...
На видном месте висела сложенная бумажка. Это была записка от Кэти:
«Дорогой Джон, только что получила телеграмму, что мама очень больна.
Еду поездом четыре тридцать... Завтра напишу. Тороплюсь. Кэти».
Джон с озадаченным видом перечитал записку.
Неизменный порядок его жизни был нарушен, и это ошеломило его...
и странное, тоскливое чувство наполнило его сердце...
Он никогда не задумывался о том, чем была бы его жизнь без Кэти.
Она так растворилась в его существовании, что стала как воздух, которым он дышал, - необходимой, но почти незаметной.
Теперь она внезапно ушла, скрылась, исчезла, будто ее никогда и не было...
Джон Перкинс не привык анализировать свои чувства.
Но, сидя в покинутой Кэти гостиной, он безошибочно угадал, почему ему так нехорошо.
Он понял, что Кэти необходима для его СЧАСТЬЯ.
Его чувство к ней, убаюканное монотонным бытом, разом пробудилось от сознания, что ее нет...
«Ну и дубина же я, - размышлял Джон Перкинс. - Как я обращаюсь с Кэти?
Каждый вечер играю на бильярде и выпиваю с дружками, вместо того чтобы посидеть с ней дома.
Бедная девочка всегда одна, без всяких развлечений, а я так себя веду!
Джон Перкинс, ты последний негодяй. Но я постараюсь загладить свою вину.
Я буду водить мою девочку в театр, развлекать ее.
И немедленно покончу с Мак-Клоски и всей этой шайкой».
Справа от Джона Перкинса стоял стул. На спинке его висела голубая блузка Кэти.
Она еще сохраняла подобие ее очертаний.
Слёзы - да, СЛЁЗЫ - выступили на глазах у Джона Перкинса - Зачем жить, когда её нет?..
Дверь отворилась. Кэти вошла в комнату с маленьким саквояжем в руке.
Джон бессмысленно уставился на нее.
- Фу, как я рада, что вернулась, - сказала Кэти. - Мама, оказывается, не так уж больна.
Я и вернулась со следующим поездом. До смерти хочется кофе...
Джон Перкинс посмотрел на часы. Было четверть девятого. Он взял шляпу и пошел к двери.
- Куда это вы, Джон Перкинс, хотела бы я знать? - спросила Кэти раздраженным тоном.
- Думаю заглянуть к Мак-Клоски, - ответил Джон, - сыграть партию-другую с приятелями.
О.Генри
Вацлав Воровский ( рассказ Пропавшая скрипка)
Ну и скандал!
Приехал в Петербург знаменитый скрипач Исайе – и вдруг – извольте радоваться – украли у него скрипку!
Да какая скрипка! Работа Страдивариуса из Кремоны – триста лет от роду!..
Взволнованный таким истинно русским приемом, Исайе бросился к тому, к другому…
– Помилуйте, – говорит, – всю Европу изъездил – и ничего подобного.
Мало того: в Азии был – скрипку берегли, как пупок Будды, – на белом слоне возили.
В Америке был – особый вагон скрипке предоставили.
В Африке был – дикари ей, как божеству, поклонялись…
А приехал в Россию, в страну образованную, конституционную, – вот тебе… украли.
Как я теперь без нее жить буду?
– А вы обратитесь в «Союз русского народа», – посоветовал кто-то.
И пошел Исайе к Дубровину.
Встретил тот его недоверчиво, прочел визитную карточку, нахмурился, покачал головой.
– Исайе… Исайе… вы что же это, жид, что ли, будете?
Но оказалось – не жид, а бельгиец, и лицо Дубровина просияло.
– А… знаю, знаю!.. Бельгиец… Легоде… Фоке… трамвай… да-да-да!
И вождь «Русского народа» сразу стал разговорчив, любезен, доверчив.
– Скрипка, говорите вы; эх, батенька, что там скрипка, у нас целые вагоны исчезают, целые поезда неведомо где затериваются…
Тут не Запад, не Европа, не конституционный разврат. Тут Россия.
Мы покончили с революциями, мы возвращаемся теперь к исконным русским началам, к русской правде.
Вам, господам европейцам, не понять русского духа.
У вас там все аккуратно разложено по полочкам – то мое, то твое, – моя скрипка, твои часы.
Все у вас эгоистично, узко, буржуазно – собственность да собственность.
В государстве, в муниципалитетах, в обществах – везде формалистика, отчетность, контроль, не прикоснись, не позаимствуй, не распоряжайся по своему разумению.
Дрожат над каждой копеечкой, над каждой вещью – мертвые, сухие люди!
Нет, Россия не то!
Если нужно для блага Родины, мы отбрасываем всякую формалистику: Отечество выше всего.
Пусть революционеры кричат о растрате, о расхищении общественных капиталов, о казноедстве…
Это они все из зависти.
Нет! Тысячу лет жила Россия без контроля, без отчетности, без гласности – и крепка была, вознеслась над всем миром, покорила всех врагов и супостатов – и немецкого царя Наполеона, и японскую республику…
Вы вот все – скрипка, скрипка…
Что такое скрипка? Пустая забава, увеселительный предмет…
У меня у самого мальчонка на балалайке играет…
А потому, что Отечество дороже всего!
А вы все – скрипка, скрипка…
Оно, конечно, без инструмента какой же вы теперь работник…
Ну да не горюйте, вы всегда в Одессе место на конке получите…
Я вам, пожалуй, письмецо в управу дам.
И скрипач ушел от Дубровина радостный, просветленный, благословляя истинно русскую культуру и истинно русскую правду.
Вацлав Воровский 1907 г.
Антон Михайлович плюнул, сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх» и ушел.
И Бог с ним.
Расскажу лучше про Илью Павловича.
Илья Павлович родился в 1883 году в Константинополе.
Еще маленьким мальчиком его перевезли в Петербург, и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице.
Потом он служил в каком-то магазине, потом ещё чего-то делал, а в начале революции эмигрировал за границу.
Ну и Бог с ним.
Я лучше расскажу про Анну Игнатьевну.
Но про Анну Игнатьевну рассказать не так-то просто.
Во-первых, я о ней почти ничего не знаю, а во-вторых, я сейчас упал со стула и забыл, о чем собирался рассказывать.
Я лучше расскажу о себе.
Я высокого роста, неглупый, одеваюсь изящно и со вкусом, не пью, на скачки не хожу, но к дамам тянусь.
И дамы не избегают меня.
Даже любят, когда я с ними гуляю.
Серафима Измайловна неоднократно приглашала меня к себе, и Зинаида Яковлевна тоже говорила, что она всегда рада меня видеть.
Но вот с Мариной Петровной у меня вышел забавный случай, о котором я и хочу рассказать.
Случай вполне обыкновенный, но все же забавный, ибо Марина Петровна благодаря мне совершенно облысела, как ладонь.
Случилось это так: пришел я однажды к Марине Петровне, а она трах! — и облысела.
Вот и все.
Даниил Хармс
Влас Дорошевич
СВЯТОЧНЫЙ РАССКАЗ (отрывок)
Иван Петрович, отставной полковник и большой добряк, закурил толстейшую папиросу и воскликнул:
- Чтоб чёрт меня взял, если я когда-нибудь забуду эту ночь! При воспоминании о ней до сих пор мороз подирает по коже.
Мы придвинулись поближе к столу.
- Я ехал, чёрт меня знает зачем, по железной дороге. За окном выла вьюга.
Нас было двое в вагоне: я и какой-то молчаливый пассажир... От скуки я задремал.
Чёрт меня знает, сколько времени я спал, но только, когда проснулся, было тихо, как в могиле. Мы не двигались.
Я взглянул в окно. Сплошная белая стена снегу, вплотную прилипшая к стеклу. Дверь занесена.
Мы погребены в сугробе вдвоём с моим спутником. Я оглянулся на него.
- Занос! - крикнул я.
- Да, занос! - преспокойно ответил он.
- Но ведь можно погибнуть в этом дьявольском ящике под сугробом снега.
- Не думаю. Недели через две нас отроют!
- Но ведь мы до тех пор умрём с голоду!
Он преспокойно отвечал:
- Нет. По крайней мере, что касается до меня. Когда мне станет невтерпёж, я вас съем.
- То есть как?
- Для меня это совершенно привычное дело. Я людоед.
- Такие шутки неуместны, милостивый государь!
- Да я вовсе и не думаю шутить. Я вас съем.
И он даже облизнулся, глядя на меня.
- Мне кажется, вы будете недурны на вкус. Сначала я съем у вас почки. Признаться, давно не ел почек...
Впрочем, бросим этот разговор. А то у меня разыгрывается аппетит. Я могу начать есть сейчас же, и тогда мне вас не хватит на две недели.
Я старался говорить как можно вежливее.
- Где же вы приобрели… такую странную замашку?
- Есть вашего брата? У дагомейского короля Беганзина, милейший. У него. Отличная кухня.
Уберите ваши ноги! Ваши ноги мешают мне рассказывать. Глядя на ваши ноги, мне ужасно хочется ножек фри.
Я сел по-турецки, свернув ноги калачиком...
Он облизнулся, глядя на мои руки.
Я надел перчатки.
- Благодаря людоедству, я сделал даже отличную карьеру
- Благодаря людоед…
- Не раскрывайте так широко рот. Я вижу ваш язык!.. Да-с, сделал карьеру! Это очень просто.
Когда мне хотелось повышения, я заманивал товарища, чьё место хотел получить, к себе в гости и съедал его.
Пока я делал карьеру, из нашего отделения пропало три столоначальника, два экзекутора, один начальник отделения и один писец.
Впрочем, последнего я съел не для карьеры, а просто потому, что он скверно писал.
Теперь мне хочется перевестись в N-ск, и я еду туда. Думаю съесть начальника департамента. И вдруг этакая неприятная задержка!
Впрочем, - добавил он, облизнувшись, - вы скрасите моё одиночество. Вы мне, чёрт возьми, нравитесь!
Я съем вас только тогда, когда мне будет невтерпёж! Но пока вы должны рассказывать мне смешные анекдоты...
Вы понимаете моё положение?!
Я забился в угол вагона и два дня не смыкал глаз.
И в это время я ещё должен был ему рассказывать смешные истории, чтоб он непременно держался за бока от хохота.
Так прошло двое суток, на третьи…
Мы ещё ближе придвинулись к столу:
- Ну, и что же?
Полковник оглянул нас презрительным взглядом, в котором можно было прочитать: «Эх, вы, щенята!»
и, глубоко вздохнув, закончил свой рассказ:
- Голод не тётка!.. На третий день он меня съел!
Влас Дорошевич
ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭПИЗОД (Даниил Хармс)
Иван Иванович Сусанин (то самое историческое лицо, которое положило свою жизнь за царя)
зашел однажды в русскую харчевню и, сев за стол, потребовал себе антрекот.
Пока хозяин харчевни жарил антрекот, Иван Иванович закусил свою бороду зубами и задумался: такая у него была привычка...
Прошло 35 колов времени, и хозяин принес Ивану Ивановичу антрекот на круглой деревянной дощечке.
Иван Иванович был голоден и по обычаю того времени схватил антрекот руками и начал его есть...
Но, торопясь утолить свой голод, Иван Иванович забыл вынуть изо рта свою бороду и съел антрекот с куском своей бороды.
Не прошло и пятнадцати колов времени, как в животе у Ивана Ивановича начались сильные рези.
Иван Иванович вскочил из-за стола и кинулся на двор...
Тогда боярин Ковшегуб, сидящий в углу харчевни и пьющий сусло, ударил кулаком по столу и вскричал: «Кто есть сей?»
А хозяин, низко кланяясь, ответил боярину: «Сие есть наш ПАТРИОТ Иван Иванович Сусанин... не угодно ли рыбки?»
«Пошел ты к бую!» - крикнул боярин и пустил в хозяина ковшом.
Ковш просвистел возле хозяйской головы, вылетел через окно на двор и хватил по зубам сидящего орлом Ивана Ивановича.
Иван Иванович схватился рукой за щеку и повалился на бок.
Хозяин вышел на двор и увидел Сусанина, лежащего неподвижно на земле.
Сусанин пристально глядел на хозяина.
«Так ты жив?» - спросил хозяин.
«Жив, да тилько страшусь, что меня еще чем-нибудь ударят», - сказал Сусанин.
«Нет, - сказал хозяин, - не страшись. Это тебя боярин Ковшегуб чуть не убил, а теперь он ушедши».
«Ну слава Тебе, Боже!.. Я человек храбрый, да тилько зря живот покладать не люблю… Евона как щеку разнесло. Батюшки! Пол бороды отхватило!»
«Это у тебя еще раньше было», - сказал хозяин.
«Как это так раньше? - вскричал ПАТРИОТ Сусанин. - Что же, по-твоему, я так с клочной бородой ходил?»
«Ходил» - сказал хозяин. «Ах ты, мяфа!» - сказал Иван Сусанин.
Хозяин зажмурил глаза и, размахнувшись со всего маху, звезданул Сусанина по уху.
ПАТРИОТ Иван Сусанин рухнул на землю и замер.
«Сам ты мяфа!» — сказал хозяин и удалился в харчевню.
Несколько колов времени Сусанин лежал на земле и прислушивался, но, не слыша ничего подозрительного, осторожно приподнял голову и осмотрелся.
На дворе никого не было, если не считать свиньи, которая вывалившись из корыта, валялась теперь в грязной луже.
Ворота, по счастью, были открыты, и ПАТРИОТ Иван Сусанин, извиваясь по земле как червь, пополз по направлению к Елдыриной слободе.
Вот эпизод из жизни знаменитого исторического лица, которое положило свою жизнь за царя и было впоследствии воспето в опере Глинки.
АНТОН ЧЕХОВ (из рассказа "по-американски")
Имея сильнейшее поползновение вступить в брак и памятуя, что никакой брак без особы пола женского не обходится,
я имею честь покорнейше просить вдов и девиц обратить свое благосклонное внимание на нижеследующее:
Я мужчина – это прежде всего. 2 аршина 8 вершков роста.
Некрасив, но и недурен, и настолько недурен, что неоднократно в темноте за красавца принимаем был.
Глаза имею карие. На щеках (увы) ямочек не имеется. Два коренных зуба попорчены...
Большой любитель хорошеньких вообще и горничных в особенности. Верю во всЁ.
Занимаюсь литературой. Имею в будущем написать роман, в котором главной героиней (прекрасной грешницей) будет моя супруга.
Любимые мои поэты Пушкарев и иногда я сам. Сплю 12 часов в сутки. Ем варварски много. Водку пью только в компании...
Влюбчив и не ревнив. Хочу жениться по причинам, известным одному только мне да моим кредиторам.
Вот каков я!
А вот какова должна быть моя невеста:
Вдова или девица (это как ей угодно будет) не старше 30 и не моложе 15 лет.
Блондинка с голубыми глазами и (пожалуйста, если можно) с черными бровями.
Не бледна, не красна, не худа, не полна, не высока, не низка, симпатична, не одержима бесами, не стрижена, не болтлива и домоседка.
Она должна: Иметь хороший почерк, потому что я нуждаюсь в переписчице.
Уметь: петь, плясать, читать, писать, варить, жарить, поджаривать, нежничать, печь (но не распекать), занимать мужу деньги, со вкусом одеваться на собственные средства и жить в абсолютном послушании.
Не уметь: зудеть, шипеть, пищать, кричать, кусаться, скалить зубы, бить посуду и делать глазки друзьям дома.
Не называться Матреной, Акулиной, Авдотьей и другими сим подобными вульгарными именами, а называться как-нибудь поблагороднее (например, Олей, Леночкой, Маруськой, Катей, Липой и т. п.).
Иметь свою маменьку, мою глубокоуважаемую тещу, от себя за тридевять земель (а то, в противном случае, за себя не ручаюсь) и Иметь минимум 200 000 рублей серебром.
Впрочем, последний пункт можно изменить, если это будет угодно моим кредиторам
Антон Чехов рассказы
АКЦИЯ в интернет-магазине Lucita!!! СКИДКИ ДО 45% на Винтажную фурнитуру (США)!
Акция действует только до 30 мая до 21.00 (по моск.времени)
Больше идей для винтажной бижутерии Вы можете найти ЗДЕСЬ.
Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
Чем в число блюдолизов презренных попасть.
Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
За столом у мерзавцев, имеющих власть.
Недостойно - стремиться к тарелке любой,
Словно жадная муха, рискуя собой.
Лучше пусть у Хайяма ни крошки не будет,
Чем подлец его будет кормить на убой!
В этом мире глупцов, подлецов, торгашей
Уши, мудрый, заткни, рот надежно зашей,
Веки плотно зажмурь - хоть немного подумай
О сохранности глаз, языка и ушей!
Знайся только с достойными дружбы людьми,
С подлецами не знайся, себя не срами.
Если подлый лекарство нальет тебе - вылей!
Если мудрый подаст тебе яду - прими!
О мудрец! Если тот или этот дурак
Называет рассветом полуночный мрак, -
Притворись дураком и не спорь с дураками.
Каждый, кто не дурак, - вольнодумец и враг!
Если есть у тебя для жилья закуток -
В наше подлое время - и хлеба кусок,
Если ты никому не слуга, не хозяин -
Счастлив ты и воистину духом высок.
Вы, злодейству которых не видно конца,
В Судный день не надейтесь на милость творца!
Бог, простивший не сделавших доброго дела,
Не простит сотворившего зло подлеца.
Если все государства, вблизи и вдали,
Покоренные, будут валяться в пыли -
Ты не станешь, Великий Владыка, бессмертным.
Твой удел невелик - три аршина земли.
Омар Хайям
БОГ
у поэтов очень многих
очень много тем «высоких»:
звёзды, горы, грозы, грёзы,
птахи, облака, берёзы...
а вот «низких» тем немного.
быть хотят поближе к богу.
но, о други, всё есть Бог:
крошка, вошка, корешок,
кружка, ложка, хлеб, вино,
башмаки, свинья, .....
ГОВНО
я вчера, когда было темно,
наступил на большое говно,
и разъехался я на говне,
так и надо, наверное, мне.
это был очень мудрый урок:
раньше шёл я по миру, как бог,
твёрдой поступью и напрямик,
гордо поднят был светлый мой лик,
я смотрел на звезду, на зарю...
а теперь я под ноги смотрю
ВАЖНЫЕ
много всякого говна
ходит с видом важным.
эта видимость нужна,
чтобы понял каждый,
что пред ним не абы кто,
не мелкая букашка,
не убожество в пальто,
а ва-а-ажная какашка!
-------
помни, наверх устремляясь со дна,
что на поверхности много... всего
-------
сегодня вечером в уборной
я памятник себе воздвиг нерукотворный!
-------
«скажи-ка, бог, – спросила муха бога:
дерьма в раю достаточно ли много?»
-------
субъект, в котором нет говна,
неплодороден, как... луна
-----------------------------
стихи Антипки Ушкина