До глубины души не выношу церковь и соборность, не люблю современных верующих, толком незнающих во что они верят, ненавижу нынешнее увлеченьице религией у русской интелигенции, и больше всего - убежденность православных в истинности всего, что связано с православием, и что всем инославным - дорога в ад. Никогда не приму этого фанатизма. Но вот, что интересно, я никогда не отворачивался от Христа и Иеговы. Не то что бы верил, но "никогда не отворачивался". Я всегда готов Их выслушать, всегда готов подискутировать.

Прошлое – это то, что учит нас жить. Опыт былых лет дает сил и направление нашей деятельности. Мы – есть то, что мы прожили. Мы пребываем в бесконечной череде событий, пока существует наша память. Но иногда прошлое – это холодная пустота, затягивающая в себя нас самих и все происходящее вокруг. Словно воронка водоворота: сначала медленно, едва заметно она движет нас по спирали, затем скорость движения растет, все вокруг становится хаотично, и ты понимаешь, что назад пути уже нет.

Прошлое может быть словно дробь, выпущенная из винчестера в твою голову. Кто-то, кто "желал тебе добра", промахнулся - выстрел ушел в стену. Но один маленький кусочек свинца все же решив исполнить свой долг, ударился о твой мозг, разбив в черепе место своего касания. Тебе не повезло - ты выжил. Врачи, опасаясь повредить особо хрупкие места, извлекать дробь не стали. И вот теперь каждый божий день, ты чувствуешь невыносимую боль. Обезболивающее не помогает, а  только разжижает и без того уже не самый крепкий мозг. Ты клянешь своего доброжелателя, врачей, прохожих, близких, себя, всех. Через какое-то время ты ненавидишь не только каждого живущего на гребаной планете Земля, но и все свои вымышленные абстракции, ведь кроме них у тебя никого нет, и ты уже давно не можешь ни с кем общаться.

Ищешь причины, оправдания, сочувствие. Ты говоришь себе, что сходишь с ума. Поначалу,  используя это выражение лишь как определение для своего невыносимого состояния. Но, постепенно, связь с реальностью тает, ты забываешь слова, лица, числа. Приходит железная уверенность в собственной дееспособности, пропадают всякие признаки вменяемой жизнедеятельности. Ты – овощ, к тому же сошедший с ума. Из твоей жизни стерлось все, остались лишь выстрел и человек, наградивший тебя свободой.

И хочется только одного: вернуться в то время, когда небо было синим, а солнце светило ярко. Когда ты был еще жив.

( «It’s the edge of the world
And all of western civilization» )

 

На восточной окраине западной цивилизации, на границе вечного кочевья, утопающие в пьянящей тьме и безумной страсти двое грешников - остались одни, посреди вселенского потопа. Не чувствуя раскаяния и не рассчитывая на спасение, они слились в одно целое. Мир катится в ад, и все что осталось – это подбросить еще немного дров в мировую печь. В маленькой комнате дешевой гостиницы два великих одиночества в первый раз обрели друг друга в чувственном забвении и слиянии тел, впервые они были по-настоящему счастливы, впервые они жили. Никогда и никому она не отдавала себя на столько как ему в эту ночь. Никогда и ни одной женщине он не дарил столько любви. Это был секс, это была нежность, это была вся палитра возможных чувств и наслаждений. Это была любовь, ожившая спустя столько лет. Соитие сопровождалось поцелуями, поцелуи перерастали в миллиарды ласковых прикосновений, ласки становились оральными и снова перетекали в любовное соитие.

Они молчали, им нечего было сказать после стольких лет разлуки. Единственное, что теперь они могли – это трахаться так, будто завтра уже не наступит. И делать это несмотря на то, что за стеной в соседнем номере безымянная шлюха в передозе лежала у телевизора, по которому в новостях рассказывали о милиционере, застрелившем посетителей магазина. Несмотря на то, что за окном в переулке под проливным дождем лежал бездомный, и жить ему оставалось не больше недели. И на то, что офисные крысы (работники скрепок, принтеров и сканеров) в этот пятничный вечер, «загуляв» и свернув в переулок, по щедрости души сократили срок его жизни вдвое. И даже на то, что рано утром ей придется бежать домой, чтобы приготовить завтрак и встречать своего мужа после ночной смены; бежать в то место, где царит непонимание, бессилие и все напоминает о их не родившимся ребенке. И на то, что после этой единственной ночи своей жизни он вернется к серой, невыносимой повседневности, разбавляя ее виски, однодневными «кисками» и попытками преодолеть творческую импотенцию.

Ничего из этого не имело для них уже никакого значения. Это была их первая встреча за время равное трети их жизней, единственная ночь вместе, которая никогда больше не повторится. Они не знали будет ли расплата за этот грех, что будет дальше, и бывает ли что-то после конца света? Но одно они знали наверняка: это единственное, в чем они не ошиблись, единственное, что имело смысл в их жизни. На краю смертельно больной западной цивилизации два одиночества в грехе обрели свою жизнь.

Если не говорить о любви как о добродетели (да и вряд ли ее можно считать таковой: намного чаще она предстает необходимостью, инстинктом, болезнью, безумием, лекарством...), то самой важной человеческой добродетелью, я бы даже сказал: почвой для всех наших добродетелей, является наивность. Чем более наивен человек, тем более он добродетелен. Является ли наивность чем-то плохим? Нет, это просто необходимая черта добродетели.

Хочу я прошлого не знать,
Забыть о будущем своем,
Тебе всего себя отдать,
Навеки стать твоим рабом.

Любви в ответ я не прошу
И верности не требую,
И одного я лишь хочу,
Не отвергай любовь мою.

Готов служить тебе во всем,
Быть вещью, зверем и слугой.
Живу одной мечтой о том,
Чтоб ты хоть миг была со мной.

Хотел бы стать песком морским,
Ласкать теплом твои ступни.
Мечтаю солнцем быть твоим,
И лишь тебе дарить лучи.

Не думай, что наивен я,
По-детски страстью увлечен,
Любовь свела меня с ума,
Но я и раньше был влюблен.

Любил я многих и не раз,
Была и та, что навсегда.
Одних любил всего лишь час,
Кого-то - многие года.

Теперь же я перед тобой,
К ногам склонился и молю.
Я твой и телом и душой,
И лишь тебе принадлежу.

Возьми меня, играй со мной,
Всецело твой я в этот час.
Ты – свет небесный, воздух мой,
Я – раб твоих прекрасных глаз.

В ночи холодной и пустой,
Где одинокие сердца,
Не зная радости и сна,
Любовной скованы тоской,
Поет гитара при луне.
Для них звучит ее игра,
Для них болит его душа,
Для них слились они в дуэт.
Ласкает струны гитарист,
Унылым стал в саду нарцисс,
Зажглись в подлунной тьме огни.
И в тусклом свете фонарей
Все одиночество аллей
Заполнил гимн былой любви.

На седьмой день полной луны родился мальчик со знаками на теле, и гром ударил трижды в небе над землей. С детства он отличался серьезным отношением к жизни и глубокой мыслью. Дети называли его странным и избегали, словно прокаженного. К тридцати годам он прослыл среди одних людей дураком, среди других - сумасшедшим. Он обладал великими знаниями, но почерпнутыми не из книг и не от учителей. Люди не понимали его, клеветали, гнали, преследовали, били. Спрятался он в уединении и стал читать молитвы, не существовавшие до его рождения.

И на седьмой день молитв снизошел к нему Дух Божий, Свет безграничный и Озарение, и предстал перед ним в Своем сиянии Отец светов, Творец и Вседержитель мира. Сказал Он человеку: "Ты, сын Мой, воплотил учение истинное в жизнь, ты смог прочесть неписанное и объять необъятное. Ты смог постичь Меня, ты смог явить Меня перед своими очами. Так, послушай же, сын Мой, тебе предначертано явить Меня и перед очами всего мира. Иди и проповедуй слово Мое людям, иди и собери вокруг себя народ всякий. Явлюсь тогда им, и прозреют слепые перед образом Моим, и услышат глухие голос Мой, дабы сердце каждого приняло слово Мое". И последовал человек воле Господа, понес слово Его в массы. Не услышал народ слов истинных и оставил ищущего в одиночестве. Тем яростнее завел речь человек, и пробудил он праздный интерес в окружающих. Но выслушав его, люди не узнали в словах привычного, и стали смеяться и глумиться над ним.

И ушел он и остался в одиночестве, без людей и без Бога. Он начал молиться и спрашивать, но напрасны были его старания. Никто ему не ответил. Прошло много лет, этот человек наблюдал за миром. Он перестал обращаться к людям, к Богу, к себе. Он просто смотрел, и видел, как мир с каждым днем покидает цвет, как люди живут, ничего не замечая, ничего не меняя, просто существуют в медленно угасающем постоянстве. Миром правит беспросветный грех, в нем нет справедливости, в нем нет Бога.

И вновь вышел этот человек к людям и заговорил. И никто из слушавших уже не помнил его речей в прошлом и его самого. Он сказал им, что нет с ними Бога, нет морали, нет справедливости, что они одни, и никто не будет вести их за руку к свету, не будет воздаяния за грехи и награды за добродетель. Что им самим нужно занять то место, которое занимал Бог, им самим нужно создать мир, в котором есть справедливость и мораль, им самим нужно вознаграждать добро и пресекать зло. Им нужно жить здесь, пока еще есть жизнь. Но и к этому не прислушались люди. Не желая ничего менять, они заговорили о присутствии Бога в их жизни; и о том, что мир, таков какой он есть, и не им что-либо менять теперь. И что в мире есть справедливость, и она будет после смерти. Те, что были богаче, не желали расставаться с плодами своих трудов; те, что беднее - не хотели разменивать свою гордость, на чью-либо жалость и сострадание. Никто не захотел, чтобы кто-то устанавливал какие-либо новые правила, все желали жить, так как они живут.

Тогда человек, перестал слушать людей и удалился к себе в уединение. Он понял, что свершил грех. Пока сомнение было в его сердце, это была лишь его внутренняя борьба, но только приняв и проповедовав итог сомнения, он свершил грех. Этот грех больше не приносил страха перед Богом. И лишь одно не покидало его тепер: этот мир пуст и холоден, по спирали со скоростью света он падает в бездну, в нем нет добра и не будет спасения, но свершив грех, он почувствовал себя ближе к Богу, не через раскаяние, но именно свершая грех, перебарывая себя и свой страх. Люди ждут конца своей жизни, конца света, иного бытия, но они не знают, что конец уже наступил, а для грешников его не будет никогда.

«Мы прошли всеми путями производства и скрытого сверхпроизводства предметов, символов, посланий, идеологий, наслаждений. Сегодня игра окончена - всё освобождено. И все мы задаем себе главный вопрос: что делать теперь, после оргии? Нам остается лишь изображать оргию и освобождение, притворяться, что ускорив шаг, мы идем в том же направлении. На самом же деле мы спешим в пустоту, потому что все конечные цели освобождения остались позади, нас неотступно преследует и мучает предвосхищение всех результатов, априорное знание всех знаков, форм и желаний. Но что же нам всё-таки делать? Мы находимся в состоянии лицедейства и не способны ни на что, кроме как заново разыграть спектакль по некогда написанному в действительности или в воображении сценарию. Это состояние, когда все утопии обрели реальные очертания, и парадокс состоит в том, что мы должны продолжать жить так, как будто этого не было. Но так как утопии всё же стали реальностью, мы не можем больше тешить себя надеждой, что нам ещё предстоит дать им жизнь. Всё что нам остается - тщетные притворные попытки породить какую-то жизнь помимо той, которая уже существует. Мы живем в постоянном воспроизведении идеалов, фантазмов, образов, мечтаний, которые уже присутствуют рядом с нами и которые нам, в нашей роковой безучастности, необходимо возрождать снова и снова» (Ж. Бодрийяр «Прозрачность зла»).

«Когда вещи, знаки, действия освобождаются от своих идей и концепций, от сущности и ценности, от происхождения и предназначения, они вступают на путь бесконечного самовоспроизводства. Всё сущее продолжает функционировать, тогда как смысл существования давно исчез. Оно продолжает функционировать при полном безразличии к собственному содержанию. И парадокс в том, что такое функционирование нисколько не страдает от этого, а, напротив, становится всё более совершенным» (Жан Бодрийяр «Прозрачность зла»).

Я хотел бы тебе рассказать,
То, как мне без тебя одиноко.
Если б были такие слова,
Был бы мир не настолько жестоким.
Я хотел бы в тебе воскресить,
Ливни страсти, любви хороводы,
Юных лет пламя яркой свечи,
Бесконечные райские своды.
Лунным вечером и одиноким,
Ювелирно я выточил строки.

Ты далеко в чужих краях,
Где солнце в небе ярче светит,
Где вместе море, лес и реки,
Где не бывают холода.

Но мы с тобой теперь одни, -
Две части целого разбиты,
Но станут воедино слиты,
Когда с тобой сольемся мы.

Нас с тобой свело вместе провидение, но судьбы не существует. Тогда, быть может, Бог все-таки есть?

"Если страдание и даже боль имеют какой-то смысл, то он должен заключаться в том, что кому-то
они доставляют удовольствие." (Ф.Ницше)

Под светом звезд, над пустотой,
Я вижу жизнь совсем иной,
Остатки дня в ночной тиши
Раскрыли мне каков наш мир.
Так расскажи мне как все забыть,
Расскажи мне, что значит жить.

Дай мне сил, поверить, что за гранью жизни вечность,
Дай мне время, осознать себя.
Расскажи мне, что такое бесконечность,
Расскажи, и я поверю в Тебя.

Я знаю рай других миров,
Настолько дальних, словно снов,
Но не найти их никогда,
Нет звезд для нас, для нас земля.
Холодный страх, немая боль, -
Мы принимаем эту роль.
С тоской мы молим небеса,
Послать хоть чуточку тепла.
Так расскажи мне как все забыть,
Расскажи мне, что значит жить.

Дай мне сил, поверить, что за гранью жизни вечность,
Дай мне время, осознать себя.
Расскажи мне, что такое бесконечность,
Расскажи, и я поверю в Тебя.
Дай мне сил, поверить, что за гранью жизни вечность,
Дай мне время, осознать себя.
Расскажи мне, что такое бесконечность,
Расскажи, и я поверю в Тебя.

Меняется и время и мечты,
Меняются, как время, представленья.
Изменчивы под солнцем все явления.
И мир всечасно видишь новым ты.

Во всем и всюду новые черты.
Но для надежды нет осуществления.
От счастья остаются сожаления,
От горя - только чувство пустоты.

Уйдет зима, уйдут снега и холод
И мир весной, как прежде, станет молод
Но есть закон: все обратиться в тлен.
Само веселье слез не уничтожит.
И страшно то, что час пробьет быть может,
Когда не станет в мире перемен.

(Луис де Камоэнс)

И так, свершилось! Вслед за недавним возвращением к жизни группы Creed (Почему я именно о ней? - Если бы не ее творчество, наверное мы бы играли совсем иную музыку), перерождение произошло и с нами. 29 июня состоится наш ре-дебют в уже знакомом нам клубе "Х.О.". В этот вечер будет проводится фестиваль, в котором примут участие 8 команд. Мы выступим восьмыми, то бишь последними (можно порадоваться, что успели подать заявку), а значит, несмотря на то, что сам фестиваль начнется в 18:00, если кто-то по нежеланию, или по работе или по каким-либо еще причинам сможет прийти только к 22:00, то нас не пропустите.
Почему же собственно ре-дебют и перерождение? Группа никуда и ни на что не распадалась. Практически все это время мы работали, с тем же усердием, что и раньше, ну может в чем-то и меньшим, но безусловно, что во многом даже и большим прежнего. С момента последнего выступления прошло больше года, многое поменялось. Сменилась вокалистка (хочу выразить огромную благодарность Жене, нашей прошлой вокалистке, за участие в жизни группы, и извиниться за сложившуюся ситуацию). Изменились текста песен, мы смогли сделать попытку сказать то, что ранее откладывали. Партии вокала, стали ритмичнее и сильнее, аранжировки интереснее. Появилась песня с моими любимыми мотивами Востока (будут еще). Строй гитары окончательно переполз в DropD, но это еще не конец, ждем дальнейших понижений регистра и уплотнения звука. За это время выросла техника музыкантов, звукоизвлечение, музыкальность. Да, и конечно, что сразу было заметно, - сменилось название. Теперь мы - группа "Фландрия", а нас можно официально называть фламандцами.
Самое главное - появилась осознанность жанра. Не буду распространяться обещаниями, что "моя великая цель будет успешной". Но мне хочется надеяться, что наша группа в частности и российский альтернативный рок (что для меня тождественно "современному року") вообще смогут доказать, что альтернатива - это не сборище замаскированных "панков-недоучек" (прошу прощения у коллег по цеху за использованный стереотип, не выражающий личного мнения о движении панк-культуры), а настоящая, и что самое главное - искренняя (чего часто не хватает иным направлениям рок/металл сцены) музыка. Быть может, и Россия поднимет свой уровень рок-культуры до Запада (пускай и столь ненавистного у нас, в музыке нам есть чему у него поучиться), где Пост-гранж и Ну-метал коллективы уже давно занимают лидирующие позиции в "чартах", "билбордах", "топах". И дело ведь не в славе или популярности, дело в том, что та самая искренность и высочайшее качество* (на Западе), с которыми создается такая музыка, находят своего алчущего, голодного до всего прекрасного и честного, понимающего и мыслящего слушателя.

Ждем всех желающих 29-го числа в клубе "Х.О", в 18:00. Группа "Фландрия".
По вопросам о предстоящем выступлении (флаеры, проезд и т.д.), - обращайтесь, - отвечу.
[674x458]

"Безобразное и неприятное в жизни может в миметически преображенном виде доставлять удовольствие"

Все в мире мертво или полумертво,
У этой жизни не найти причин,
И лишь одно мне кажется бесспорным,
Что в мертвом мире я всегда один.

И видно, что в круговороте судеб
Дыханье, - жизни сокращает счет.
Не смертно то, что в вечности пребудет,
Со смертью времени и смерть умрет.

Зачем же мне сии слова чужие?
В них вечность есть, но нету в ней меня.
И я бесследно растворяюсь в мире,
И с ним умру однажды, навсегда.

Могильный холод с нами от рожденья,
И лишь одно у жизни направленье.

"Нарождается новый род философов: я отваживаюсь окрестить их небезопасным именем. Насколько я разгадываю их, насколько они позволяют разгадать себя - ибо им свойственно желание кое в чём оставаться загадкой, - эти философы будущего хотели бы по праву, а может быть и без всякого права, называться искусителями. Это имя само напоследок есть только покушение и, если угодно, искушение.
Новые ли это друзья "истины", эти нарождающиеся философы? Довольно вероятно, ибо все философы до сих пор любили свои истины. Но наверняка они не будут догматиками. Их гордости и вкусу должно быть противно, чтобы их истина становилась вместе с тем истиной для каждого, что было до сих пор тайным желанием и задней мыслью всех догматических стремлений. "Моё суждение есть моё суждение: далеко не всякий имеет на него право", - скажет, может быть, такой философ будущего. Нужно отстать от дурного вкуса - желать единомыслия со многими. "Благо" не есть уже благо, если о нём толкует сосед! А как могло бы существовать ещё и "общее благо"! Слова противоречат сами себе: что может быть общим, то всегда имеет мало ценности. В конце концов дело должно обстоять так, как оно обстоит и всегда обстояло: великие вещи остаются для великих людей, пропасти - для глубоких, нежности и дрожь ужаса - для чутких, а в общем всё редкое - для редких.
Нужно ли мне добавлять еще после всего этого, что и они будут свободными, очень свободными умами, эти философы будущего, - несомненно, кроме того, и то, что это будут не только свободные умы, а нечто большее, высшее и иное в основе, чего нельзя будет не узнать и смешать с другим. Но, говоря это, я чувствую почти настолько же по отношению к ним самим, как и по отношению к нам, их герольдам и предтечам, к нам, свободным умам, - повинность отогнать от нас старый глупый предрассудок и недоразумение, которое слишком долго, подобно туману, непроницаемо заволакивало понятие "свободный ум". Во всех странах Европы, а также и в Америке есть нынче нечто злоупотребляющее этим именем, некий род очень узких, ограниченных, посаженных на цепь умов, которые хотят почти точь-в-точь противоположного тому, что лежит в наших намерениях и инстинктах, - не говоря уже о том, что по отношению к этим будущим новым философам они должны представлять собою только наглухо закрытые окна и запертые на засов двери. Одним словом, они принадлежат к числу нивелировщиков, эти ложно названные "свободные умы", как словоохотливые и борзопишущие рабы демократического вкуса и его "современных идей": всё это люди без одиночества, без собственного одиночества, неотесанные, бравые ребята, которым нельзя отказать ни в мужестве, ни в почтенных нравах, - только они до смешного поверхностны, прежде всего с их коренной склонностью видеть в прежнем, старом общественном строе более или менее причину всех людских бедствий и неудач; причем истине приходится благополучно стоять вверх ногами! То, чего им хотелось бы всеми силами достигнуть, есть общее стадное счастье зеленых пастбищ, соединенное с обеспеченностью, безопасностью, привольностью, облегчением жизни для каждого; обе их несчетное число раз пропетые песни, оба их учения называются "равенство прав" и "сочувствие всему страждущему", - и само страдание они считают за нечто такое, что должно быть устранено. Мы же, люди противоположных взглядов, внимательно и добросовестно отнесшиеся к вопросу, - где и как до сих пор растение "человек" наиболее мощно взрастало в вышину, - полагаем, что это случалось всегда при обратных условиях, что для этого опасность его положения сперва должна была разрастись до чудовищных размеров, сила его изобретательности и притворства (его "ум") должна была развиться под долгим гнетом и принуждением до тонкости и неустрашимости, его воля к жизни должна была возвыситься до степени безусловной воли к власти: мы полагаем, что суровость, насилие, рабство, опасность на улице и в сердце, скрытность, стоицизм, хитрость искусителя и чертовщина всякого рода, что всё злое, ужасное, тираническое, хищное и змеиное в человеке так же способствует возвышению вида "человек", как и его противоположность. - Говоря только это, мы говорим далеко еще не всё и во всяком случае находимся со всеми нашими словами и всем нашим молчанием на другом конце современной идеологии и стадной желательности: как ее антиподы, быть может? Что же удивительного в том, если мы, "свободные умы", не самые общительные умы, если мы не всегда желаем открывать, от чего может освободиться ум и куда, пожалуй, в таком случае направится его путь? И что означает опасная формула "по ту сторону добра и зла", которою мы, по меньшей мере, предохраняем себя, чтобы нас не путали с другими: мы суть нечто иное, нежели "libres-penseurs", "liberi pensatori", "свободомыслящие" и как там ещё ни называют себя эти бравые ходатаи "современных идей". Мы были как дома Читать далее...

"Знаешь, что самое страшное...меня с каждым годом становится все меньше и меньше...мое "я" скоро перестанет существовать, я не выдерживаю натиска своих близких." ("Друг", словно в подтверждение к предыдущему)

То что мой дорогой "друг" считает счастьем, в действительности оказывается пребыванием в безболезненности. Я понимаю, что за короткий срок ее жизни, на долю этого человека выпало больше, чем другим от рождения до смерти, и при том выпадало преимущественно трагическое. Но нужно понимать, что жизнь была к "другу" жестока именно потому, что она являлась сильной женщиной, способной самой принимать великие решения. И как настоящая женщина, она не могла не ошибаться в этих решениях. Но ведь это и была ее жизнь (может быть местами даже наша), настоящая, полная, цветная и вкусная. Жизнь, в которой были и любовь и трагедия, и величайшее счастье и невыносимое страдание, минуты близости и часы разлуки. Как же невыносимо видеть жизнь "друга" теперь, особенно в ее попытке убедить себя в счастье. Она отказалась от всего что было и от себя самой ради быта семьи и рутины работы, изредка разбавляя это разговорами "о том же самом" со старыми друзьями и легкими способами "отвлечься". Трудно видеть, что в ее 23 года, она доживает свою жизнь в спокойствии и безмятежности (или по крайней мере всецело к этому стремится). Нет больше великих целей, риска, страсти, прыжков "в омут", надежды на что-то вне, и нет любви. И я знаю, что она не единственная, большинство выбирают этот путь, но "друг" была другой. Если только я не ошибался в ней столько лет.