- Чем владеем мы в полной мере, как ни своим одиночеством?
- Нет, это одиночество владеет нами.

Я так устал, устал любить и ненавидеть,
Устал от верности своей.
Устал быть тем, кого во мне ты хочешь видеть.
Устал от скуки серых дней.

Куда ни плюнь, - везде болото и трясина,
И безмятежность. Словно смерть
Уже давно царит над нашим бренным миром,
Судьба которого истлеть.

Теперь же ты уходишь? Ну так иди скорей,
Тебя не стану я держать.
Не оборачивайся и уходи смелей,
Ведь время не вернётся вспять.

Пройдут года и пролетят десятки судеб,
Даруя радость и печаль.
Но то что вместе мы с тобой уже не будем, -
Об этом мне совсем не жаль.

Мне по-прежнему страшно необходимы женщины. Но как-то всё больше желания в этой необходимости и всё меньше тех нежных, может даже возвышенных (божественных?) чувств.

-

Метафизика любви плавно перетекает в метафизику секса.

-

Взрослеем.

Я и "друг" сидели на трибунах арены, по-видимому цирковой. Заброшенное место, почти неосвещенное. Она была рядом, но как и раньше (всегда?) я боялся к ней прикоснуться. Боялся осквернить это маленькое совершенство, в котором я когда-то находил Божественное Провидение собственной жизни. Боялся вторгнуться в её мир, или, что её мир вторгнется в мой. Мы молчали. Она смотрела на меня и ждала.
На самой арене была Н. Медленно подходя к трибуне, на которой были  мы с "другом", она смотрела на меня призывающим взглядом. Дрожала и почти плакала, не в силах поверить.
А на трибуне сбоку от нас, вдали и в тени, практически полностью спрятавшей её от взгляда, сидела "моя Амели". Она молчала и смотрела куда-то вниз, не обращая ни на что внимание. На лице её были слёзы и следы побоев. Но она не плакала. Просто иногда, то ли от сильной боли, то ли от тоски, глаза её не могли сдержать маленьких капелек.
Я всегда её любил и испытывал самые нежные чувства. Но теперь я понимаю, что всё же держу на неё обиду, и подсознательно желаю ей наказания. Да, мне было жалко её больше, чем кого-либо когда-нибудь. Но в то же время какая-то чёрная желчь во мне смогла этому радоваться.
Мы все молчали, не было ни звука. Я чувствовал, как передо мной неизбежностью стал выбор, который я не хотел делать. Я понимал, что не вижу этот выбор таким, каким его хотят видеть "друг" и Н.
Я взглянул на "друга", и она поняла, что я буду делать дальше. Она опустила глаза. Я в первый раз не смог разглядеть в ней ни капли злости (так привлекавшей меня в последние годы). Затем я посмотрел на Н. И она заплакала. Я делал то, что считал нужным, но для неё и для "друга" я делал выбор.
Я подошел к "Амели" и обнял её, зная, что этого ей совершенно безразлично. Понимая, что я ей уже совершенно никто. Подойдя к ней, я почувствовал свою вину перед "другом" и Н. Но перед "Амели" я чувствовал свою вину ещё больше, до конца не понимая почему.
Все продолжали молчать. В мёртвой тишине закончилась сцена.

-

Интересно, кто-нибудь из них смог бы понять этот сон? А я?

-

Разве возможен выбор между дружбой, любовью и семьей?
Особенно когда всё это сочетается в разном количестве в каждой из них?

Развеет ветер прах времён,
Разгонит прошлого надежды,
И, разорвав свои одежды,
Мы дружно к небу воспоём.
Оставит нас тепло огня,
Померкнет свет последних знаний,
Исчезнет торжество желаний
И воли на закате дня.
Настанет вечности покой,
То будет мир совсем иной, -
Холодный и бесчеловечный,
Безгрешный, чистый, словно лёд, -
Другой эпохи первый год,
Начальный год и год конечный.

Беда бюрократии не в том, что она безразлична к людям, а в том, что она безразлична к делу, которым занята. В бюрократии главное - это покой и довольствие самого бюрократа.

Лучше зачеркнуть, чем не написать.

-

Лучше умереть, чем никогда не рождаться.

И мыслей как из рога изобилия, когда останавливаешься хотя бы на минутку. Но, нет. Всегда бежишь. Куда? Зачем?

-

От кого?

Невыносимо созерцать. Всегда есть желание совершать, но почему-то не то, чего от меня хотят другие.
Отсюда вечная дисгармония с окружающим миром.

Знаю, ты не будешь спать,
Подойдёшь к окну.
Станешь ночью вспоминать
Прошлую весну.

Как гуляли мы с тобой
По аллеям парка,
И сливались под грозой
В поцелуе жарком.

Вспомнишь лето и зиму,
Все три года наши.
Жди, и я к тебе вернусь,
Милая Наташа.

Чудовищно исключительно мужское общество, как чудовищен и сам мужчина.

-

Армия чудовищна вдвойне.

Вчера приезжала знакомая из университета. Рассказала про свою подругу, которая несколько лет назад вышла замуж, при том очень жертвенно и безрассудно. После замужества стала вести затворническую жизнь <=> родила ребёнка. За это время сильно поседела (а ведь ей меньше 30!).
Я вспомнил "мою Амели".
В общем ничего особенного, банальная история. Но почему-то именно такая банальная история трогает до глубины души. Поражает до оцепенения это отречение, это монашество в миру.

-

Откуда эта жертвенность и самоотречение? Это желание себя за что-то наказать?

Мы сами себя загоняем под молот обстоятельств.

- Что такое любовь?
- Это nuar. А вернее, - nuar не может быть без любви. И при том, всегда той самой: "предательской" любви "до гроба".

Правильное питание и забота о своём здоровье, - к чему такие пустяки? Разве в этой стране кто-то рассчитывает на счастливую и спокойную старость?

Помыл я голову и тело. Но совесть мылом не отмыть.

Я тоскую, я скучаю,
    умираю без тебя.
Дни и ночи я мечтаю,
    как обнимешь ты меня.

Как вернусь я на гражданку, -
    будем вместе мы с тобой,
С самой лучшей, самой сладкой,
    самой нежной и родной.

И ведь куда ни плюнь, всюду попадёшь в человека, знающего как и для чего жить, способного это часами доказывать с пеной у рта. А спроси у них: "что такое жизнь в целом и жизнь человека в частности?" - так и двух слов связать не смогут, и взгляд потупят, да дураком назовут.

Но когда сведёт меня "нелегкая" с Т. или Е., так могу вечно слушать их размышления о том, что такое жизнь. И не важно правы они или ошибаются. Я им верю, потому что знаю, что они об этом действительно думали, их это интересовало. Им интересна сама жизнь. Но знают ли они как и для чего жить? - нет. Они так же потерянны, как и я, а может быть даже больше.

Так, что же тогда жизнь человеческая, жизнь позитивная, полная и исполненная жизнеутверждающей volo, как ни инстинкты, коллективное бессознательное, сон разума и... "точка".

Кефир армейский. Перед употреблением вздрогнуть.

"Кто в армии служил, тот не смеется в цирке" и не читает Ильина.