холодно и не проходит.
- Вы думаете, что если человек цитирует Зурзмансора или Гегеля, то это — о! А такой человек смотрит на Вас и видит кучу дерьма, ему Вас не жалко, потому что Вы и по Гегелю дерьмо, и по Зурзмансору тоже дерьмо. Вы по определению дерьмо.
(с) к/ф Гадкие Лебеди.
привет, я захлебываюсь одиночеством.
я всегда боюсь, что умру от холода.
[разбудивомнерассвет. можетбольно, может - нет.]
я не хочу. ничего. никого. никогда. ни за чем. нигде. ни спрашивать, ни любить, ни плакать, ни жечь, ни бить, ни рвать, ни ранить, ни колоться, ни звонить и не писать.
сегодня ночью я никому не верю.
это щемящее и томящее одиночество, впущенное в тело и выдворившее осиротевшее нутро. медицинская операция, с поправкой, что не лечение, а стечение обстоятельств.
потерять бы сознание сейчас и в другой стране.
никтоиникогда.никтоиникогда.
я цветы люблю, бабочек всяких, детей. только я с[т]ильная и не должна любить вообще.
по улицам идти и всасываться в асфальт, потому что земное притяжение действует чуть сильнее.
не то, чтобы выбраться, не упасть, не потеряться бы в темноте.
привычная мизансцена, атмосфера застывшая, девочка-манекен.
нет её. растворяется. game over.
посвящается ей, мне и Парижу.
нас не защитят, но сегодня не мы улетаем в кювет
как мотыльки на свет.
не сгореть бы нам в этом марте. курим vogue.
нашего города нет на карте
случайный бог неумело пишет письма и ровно дышит
кто-то кого-то не слышит.
я, например, не умею так жить.
если в сумерках раздарить себя по частям
прохожим, то и тогда простят
выветрить бы тебя из себя, продать,
выдохнуть. без условностей,
ложных скромностей, пошире открыв глаза
приглушив шаги, и забыв сказать,
что сегодня дождь.
март со льдом льётся по рукам, и не встать,
и не выжить.
застать кого-то в своей постели
равносильно падению в бездну.
хотели
остаться там и закутаться в шёлк
если от этого будет какой-то толк.
сигареты кончилась.
нужен пульс, чтобы билось сердце и ещё какие-то вещи
по определению странные, благо, что сны не вещие
голоса ломкие и можно верить
без проверок, сегодня допустимо и можно
всё, и даже иллюзии в лёгких
подкожно чувствуешь не только в себе.
или не чувствуешь, не умеешь. если
сидели бы в кресле, то
в лучших традициях жанра курили бы трубки,
а так, только пошлый vogue, и что за умерший бог
не даёт засыпать в тишине?
обхватить бы руками чуть ниже колен.
и никогда, никуда бы, не выдохнуть бы даже.
Я боюсь умереть от холода, холод чувствительнее боли, кто-то нетрезв и предельно честен, а тебя бы не выпустить, самой не дышать и тебе закрыть рот рукой. Так нельзя, все должны жить. все, даже неверные, нетрезвые и предельно честные. В конце раскрываются все карты, забудьте обо всём, я чёрно-белые люблю больше, чем в цвете, и яблоки режу однократно, ну, что с меня можно взять. Миндаль где-то расцветает, а я тут разрываюсь отрывками. Штормит, по-моему, можете перестать ненавидеть меня, вы не достигнете цели, я ненавижу себя больше, чем все вы вместе. До меня долетают брызги.
Я так устала любить вас. Так устала.
Сломала бы вам запясться, приковала бы к батарее или к трубе водосточной, ревела бы и слушала, как капает из сломанных труб весна.
если порочные, то до конца, а иначе - играете в куклы.
В глубинах сознания отыскиваются шаблоны, как нужно жить, как хорошо, как плохо, как не будет больно через несколько месяцев. Можно, нельзя. Всё это - летит в пропасть, потому что желания должны исполняться, а сны - становиться правдой, и это неплохо, и это - не больно. Меня пьянит одиночество, я горда тем, что не сломлена, не сломана, не стала жертвой чужих амбиций, иллюзий, погребающих под собой всё вокруг. Мои идеалы, мои собственные, живые идеалы - из-за их наличия мне не страшно.
Меня режут люди, меня режет жестокость, душевная чёрствость, ломает, гнёт к земле. Мне не жалко их, я не боюсь, потому что меня они не убьют никогда. Шлюхи, мёртвые, с выключенным сознанием, глазами потухшими, они сами построили свой ад /и никогда не говори мне, что они живы, что дело в этом. в таких случаях лучше вообще молча курить/. Небо вечно красное, в Москве 24 часа - закат, выжженая деочка, разрушенная изнутри, маленькая и безоружная, и нельзя_так_жить. Они не порочны, абсолютное душевное разложение в городских стенах тоже нужно видеть, вычленять главное в бессвязных потоках мысли. Шлюхи, продажные шлюхи, продаются друг-другу, и, пусть им не больно, они уже умерли, умерли, слышишь, ты, глупая? Глубже дыши. Будь.
Всё к чёрту, мне больно от этих взглядов, от этих глаз, от мёртвых душ, от телефонных звонков, я не могу терпеть это блядство, запачканные наволочки и переписки в сети. И свои, и не свои, но близкие мне.
Провода рвутся, и у кого-то всё летит к чертям, воздуха мало, гордости много. В моей косметичке лежит моё кратковременное спасения. Вобще, всё, что спасает - мимолётно, скользко, не так, как нужно.
Я где-то ошиблась. Но мне лучше, чем остальным.
Хочу быть рядом.
У меня есть подозрение, что все люди, которых я любила, думали, что я любила кого-то другого.
Хочешь жить? Тогда никогда, никогда не спрашивай меня - как.
Мои колыбельные - Flёur и Archive. Вживляются в кровь, неоновые песни, неоновые тексты, неоновые чувства, мои саундтреки.
Если быть очень честной - а я теперь всегда предельно честна - то всё по-другому. Вставать и дышать, свободно, дворами, парками, усталыми взглядами, странные мальчики с карими глазами ходят по лезвию в других Вселенных. Они забыли проснуться. Они забыли воскреснуть.
Мой Париж закончился и начался тобой, разрывало тобой на этой чёртовой железке - она нисколько не портит вид Парижа. Если вы не были там - вы не жили. Это совершенство для таких, как я. Это посредственность, если вы привыкли думать, что вы вечно правы. Это не отсутсвие логики, это жизненный опыт, и ничего личного. 8 рассветов, холодных и рваных, крыши вечные и прекрасные, ничто не напрасно здесь, неслучайно, потому что ты, впервые, жив. Настоящая, со слезами на глазах, закутавшись в плед, говоришь с надрывом свою правду, портишь А4 чёрными чернилами. Я оставила все свои откровения в там. 2 листа, исписанных с двух сторон. Flёur нужно было туда. Париж. Я была нетрезва. И всей сущностью хотела тебя туда.
Никто не вечен, и этому жить ещё только месяц. Хрупкий, ты выветришься из меня когда-нибудь, а пока - я сама себе не верю. А пока я курю на Арбате и жду, пока рисуют моё прошлое. Прошлое - тоже не вечно. И я опять не верю себе, потому что знаю, что лгу. Я предельна, но не с собой.
В туалетах ночных клубах умирают чьи-то принципы, а маленькие девочки бредили сладостной свободой, как тебе запах, чувствуешь, лёгкие сжимаются, выпрямись, и попробуй жить дальше, встречаясь с кем-то понимающими взглядами через зеркала. Понимающими - потому что они сами по уши в этом дерьме. И всем, каждому нравится это переплетение свободы с реальностью, где грани стёрты, это не сказка, это сон или фантасмагория. Мечты сбываются, все, кроме одной.
Это мало волнует. Ты во мне, ты в крови, в венах, в секундах, в песнях, во снах. Нет необходимости думать.
.Я не смогу проснуться от тебя.
здесь так пахнет тобой: безответственно, нагло-детски.
я не знаю, за что позволяю себе курить,
убивая твой запах, сумбурно надеясь, дескать –
все само рассосется. пугаясь внезапных рифм,
ухожу глубоко под одежду, скрываю плечи,
прячу шею и подбородок в какой-то шарф,
неудобный для лета. меня, как ангину, лечат
сто пятнадцать приятелей. тоненькая душа
на скакалочку стала похожа. бери и прыгай –
твоим сильным коленям понравится этот ритм,
столь внезапный и резкий, что стайка блестящих рыбок
разлетелась бы, вздрогнув. позволив себе курить,
я как будто тебя окунаю в туман. в тумане
все похожи на незнакомцев, и, черт возьми,
так легко разминуться, столкнувшись случайно, а не
задыхаться сомненьями от девяти до восьми
или позже. работа как средство рубить канаты
себя вряд ли со мной оправдает, я - кандидат
для других поликлиник: стена – подоконник – стена. ты
так близка мне теперь, что я не пугаюсь дат,
уповая на время (читай - на психолога). каждый
день наполнен часами, часы – минутами. боль
меня тоненькой плеткой, как мама в детстве, накажет
за полжизни, которую я провела с собой.(с)яшка
солнце,пустая квартира,S,кофе и сигареты.
чем не отвратительный день.
-у тебя хроническая депрессия.
хуйня у меня.
Франция, милая старушка кормит хлебом голубей.
Проходящий мимо мужчина видит это и гневно восклицает:
"Мадам! В Африке голодают дети, а вы кормите хлебом никчемных птиц!"
На что старушка смиренно отвечает: "Мсье, я не докину эту булку до Африки."
* * * * *
[500x279]