Пахнет снегом
прозрачная боль
то ли даль
то ли высь
то ли смерть
— Это место из тех, где нынче расхотевшие воевать
из своих затонувших окон или подле уснувших глыб
смотрят в небо, но видят только разноцветные стаи рыб.
Атлантида на дне, мой мальчик, как оазисы там, в песках.
Атлантида лежит под синью, как затопленный батискаф».
Миссис Льюис целует в лоб его, гасит свет, закрывает дверь.
Он лежит, под его кроватью дремлет страшный зубастый Зверь.
Зверь поводит во сне когтями, сон течет у него меж жил,
сон о том, как мальчишка дышит, как нутро у него дрожит.
Зверю голодно, Зверю голо, не сдержаться и не стерпеть —
он вползает мальчишке в душу, он ложится в грудную клеть.
И они засыпают тихо, и во снах их костры трубят.
Утром Эмори смотрит в зеркало, видя Зверя, а не себя.
Впрочем, больше никто не видит так же пристально-глубоко,
Зверь чуть дышит, он смотрит жадно, льется тень из его зрачков.
Миссис Льюис приходит тихо, когда ночь чуть дрожит в окне,
и читает про Атлантиду, и про вечную ночь на дне.
И Зверь слушает напряженно, и звенит у него в висках:
«Атлантида лежит под синью, как затопленный батискаф.
Там умеют справляться с болью, там легко, там темно внутри..»
И пусть Эмори нет, не слышит, но Зверь слышит, и Зверь горит.
Эм со Зверем взрослеют быстро — вот им четверть, и вот и треть
века грянет; и кто-то должен приготовиться умереть,
так что Эмори умирает — очень быстро, почти легко.
Зверь, проросший ему сквозь тело, получил его целиком,
и от Эмори в этом теле ни единого нет следа,
но Зверь помнит про Атлантиду, и он хочет уйти туда.
Просто этот бессонный город ему словно мираж в песках.
Атлантида лежит под синью, как затопленный батискаф.
Позже в «Пост» в паре слов расскажут, что Э.Льюис шагнул с моста,
мать заплачет, отец чуть слышно досчитает семь раз до ста.
Его гроб будет снежно-белым, будет день похорон лучист,
его девушка будет плакать, а любовница закричит,
Миссис Льюис обнимет мужа и уткнется ему в плечо.
Зверь на дне, и он рыщет жадно, горячо ему, горячо,
и он видит почти, как в море зажигаются огоньки,
Атлантида лежит под синью, там легко текут дни, легки
все живущие там; он дышит, он уходит все дальше вглубь,
понимая, что не проснуться. Понимая, что не уснуть.
Смерть его не тревожит, впрочем, даже если он умер сам;
смерть съедает его досрочно, куда раньше, чем по часам
ему жизни дано, но Зверю все равно, ведь стучит в висках
эта песня про Атлантиду, про затопленный батискаф,
про ее золотые стены, и про башен металл и лед,
и Зверь верит, что непременно он найдет ее, он найдет,
ведь там каждого кто-то ищет и там каждого кто-то ждет,
и у женщин глаза-сапфиры, и их кожа — что теплый мед,
и мужчины храбры, и больше не приходится умирать,
там бессмертье кусками с хлебом под ромашковый чай с утра
подают; наконец-то можно примирится с самим собой
и свет солнца дробится в волнах, ставших небом над головой.
…Умирая, Зверь знает точно, что на дне, в золотых песках,
Атлантида лежит под синью, как затопленный батискаф.
Он хрипит, задыхаясь. Долго отлетает его душа.
Атлантида лежит под синью. Атлантида так хороша.
Умирая, Зверь понимает, что по-прежнему очень жив,
даже если чужое тело отказалось ему служить,
даже если чужие кости надломились, и мышцы жжет.
Умирая на дне, Зверь знает, что никто его не найдет.
Все становится липким, вязким. Осознание бьет как нож:
Атлантида всего лишь сказка.
Атлантида
всего лишь
ложь.
(с) Сидхётт
Я сегодня number one, а я number two
За обедом он говорит:
надевай нарядное, мы идём на концерт.
Будет квартет, пианист-виртуоз в конце.
Бросай своё макраме, я купил билет.
Она говорит: Нет.
Ты только представь себе:
начнется пожар,
посыплются стены, асфальт поплывет, дрожа,
а я в легком платье, в бусах и без ножа,
на каблуках,
в шелках,
в кружевах манжет --
как же я буду бежать?
Он думает: вот-те на, нас опять догнала война.
Варвара совсем плоха,
едва зацветает черёмуха,
начинается вся эта чепуха.
А я ведь тоже видел немало,
над головой три года свистело и грохотало.
Досадует: вот ведь, взяла манеру
пугаться каждого звука.
Тогда завели бы сына, сейчас бы нянчили внука.
А так, конечно, отвлечься нечем,
прогулка -- история всякий раз.
Разве бы я её не укрыл?
Разве не спас?
Он доедает свой хлеб,
и кусочек откладывает
про запас.
(с) Шутник
Я получаю удар под дых - но выпрямляюсь; мой милый, ты даже не знаешь, как я дышу. Это не легкие - белый шум. Это не сердце - хотя стучит - это огромное солнце-щит; я закаляю его от стрел, я не сбиваю чужой прицел, я нараспашку - ну, посмотри - все, что снаружи, горит внутри, все, что я чувствую - то на лист, я не дышу уже, вниз и вниз, я издышалась насквозь, навзрыд, в степени той, что и не болит, в качестве худшем, чем все кино, в мире каком-то уже ином, я выпрямляюсь - как смятый мяч.
Я удивляюсь - как ты незряч.
(с) Vesper A
Танцы каменного круга
От заката до утра
Восьмиструнная подруга
Шестиструнная сестра
Чьи-то теплые колени
В абсолютной темноте
Пиво греется пельмени
Остывают на плите
если бы я умер сегодня этим тёплым дождливым июньским вечером, я умер бы абсолютно счастливым
Больше видеть не могу Ирландские сеты, не то что танцевать их.
Передоза. Страшная.
Я отношусь к тому типу людей,у которых всегда всё хорошо,
но однажды они выстрелят себе в голову.
Это цитата сообщения Вольха_07 Оригинальное сообщение
"Черепаха" Дмитрия Бозина, 07.05.2008 в театре С.Намина
Настроение сейчас - волшебное
Вчера смотрела "Черепаху". Пожалуй, писать буду не столько о ней, сколько, как обычно, о мыслях и эмоциях, которые возникли до, в процессе или после.
[291x400] Надя неважно себя чувствовала и сказала, что, возможно, дожив до вечера, она решит, что совсем не хочет таскаться по городу с компьютером. Я заключила, что, если я останусь рядом, у меня есть шанс дотолкать её до театра, а если уеду после уроков домой, то она почти гарантировано не поедет. Не долго думая, я взяла на себя роль такого физического, психологического и энергетического катализатора. И дело не в том, что мне не хочется ехать и сидеть в зале одной. Мне важно, чтобы кто-то разделил со мной эти чувства, эти эмоции, чтобы я могла потом говорить об этом, и чтобы этот человек меня понимал. Кроме того, дарить подарки - это всегда радость. А тут я словно дарю человеку радость (хоть и за его деньги, и порой даже слегка против его желания). Мне приятно видеть, что с моей подачи человек получил удовольствие. (Чувство собственной значимости? Хм... Вот только психоанализа мне тут не хватало!)
Ложась вечером спать, я твёрдо решила, что на этот спектакль я обязательно приду с цветами. Надя эту идею подхватила и инициировала обсуждение: "какие цветы подходят Диме". Мы одинаково чувствовали, но она быстрее и чётче высказала: розы... тёмно-красные розы. И никаких безобразных разноцветных бумажек, бантиков, блёсточек и т.п. В результате до Киевского вокзала мы дошли пешком, там купили 17 роз (Надя взяла этот процесс в свои руки, причём, я сразу подумала о символизме этого числа и не ошиблась), после чего, не дождавшись троллейбуса, поймали машину. Надя великодушно сказала, что дарить цветы предстоит, естественно, мне.
[291x400] Мы не опоздали. Даже успели освоиться на своих местах. У нас оказался один лишний билет, потому что я изначально заказала Олесе три билета, но желающих на него не нашлось, а совесть уже не позволила от третьего отказываться. Но на этом месте "сидели" наши тяжеленные рюкзаки с компьютерами, так что мы чувствовали себя довольно комфортно.
Говорить что-либо по спектаклю не имеет смысла. Это надо видеть, слышать, ощущать. Впрочем, на Ю-тубе можно найти отрывки из "Черепахи", я их находила ещё до того, как пошла. Оказывается, Дима не только потрясающе играет, отлично танцует, но и пишет стихи (вся вторая часть была построена именно на его стихах), и поёт (не опера, но для театрального актёра - вполне), а ещё он и звукоимитатор (что-то из духовых). Я смотрела на этого Мужчину и пыталась воскресить в себе то ощущение, которое вызывают Соланж или Саломея. Женственный мужчина... Прости, Господи, гей... Нееееет! Если при поверхностном первом просмотре у кого-то и может возникнуть такое ощущение (один из первых вопросов, который возникает после "Служанок" даже у журналистов: "актёры - голубые?!"), то после Воланда, и особенно после "Черепахи"... Я бы не поверила, что такое тело может вести себя по-женски, если бы не видела собственными глазами. Впрочем, наверно, поверила бы. Просто я хочу сказать, что тут он производит совсем иное впечатление. Иная ипостась, о которых так любит говорить Надя. Он великолепен!
А как он играет с фонетикой! Звуки - бисеринки, которые он щедро рассыпает по сцене и бросает горстями в зал... Пыталась когда-то школа научить видеть красоту слова, звука (во всяком случае, одна из задач уроков литературы должна была быть именно такой). Но только в последнее время я ловлю себя на том, что могу чувствовать, как слова, фонемы могут играть, искриться, складываться в красивейшие причудливые узоры, когда уже не столько следишь за смыслом слов, сколько за красотой и гармонией их звучания.
[254x400]
Мне твою боль - дай.
За мной твоя боль - вдаль.
По мне твоя боль - вдоль.
Вдосталь, а я - сталь.
Тело моё - меч.
Меч тает в тебе - печь.
Можно ли? Можно.
Нечеловечески страшная страничка в лучших традициях начала 90-х с невероятно полезной информацией по ирландским сетовым танцам.
Наш бурре, правда, выглядит иначе, более средневеково, а этот меня просто очаровал.
Никогда не нужно позволять заглядывать в свою душу даже тем, кто нас любит.
***
Блаженны те, у кого есть честолюбие, - это благородная страсть.
***
Нет ничего лучше, как занятый ум; работа все побеждает, - особенно умственная работа.
***
Известное количество грехов также необходимо человеку, как известное количество воздуха, чтобы жить.
***
Ничего - прежде меня, ничего - после меня, ничего - кроме меня.
***
Я ненавижу больше всего золотую середину. Мне нужна или жизнь… шумная, или абсолютное спокойствие.
***
Чему не могли научить меня ни воспитание, ни книг и, ни советы, тому научит меня опыт.
***
Я не могу жить: я ненормально создана; во мне бездна лишнего и слишком многого не достает; такой характер не может быть долговечным.
***
Дублин 2, чтобы не забыть.
я похмелился шампанским, как последний дегенерат, в середине рабочего дня и долго стоял на балконе, созерцая медленное парение тополиного пуха, а между тем лето наступило. внезапно все сбросили с себя зимнее и стали почти невесомыми. трудно найти прохладу кроме как в мятных леденцах и мороженном.
дни интересные, но очень мимолетные, 16 июля кажется не таким уж далёким, светит себе как маячок, заставляет уноситься к нему в мыслях.