Мы со смайликами в сговоре - если надо, они дурачатся и веселятся. А я глотаю тоску. И пытаюсь плакать - чтобы стало легче, чтобы стать - легче на пару грамм слез. Помешанные на словах - лечатся буквами. Вот почему - эта запись. Вот почему - я разговариваю с тенями на стене: "Ведь вы меня не оставите, правда?" "Правда." - отвечают тени, и улыбаются, как смайлики. А потом - тишина. Если я громко позову на помощь - сбегутся люди. А мне нужны не люди, а их отражения в кривых сладколгущих зеркалах стен.

P.S. Алдена, узнаешь знакомые симптомы? Еще одним тенелюбивым растением стало больше...

(Написала дурачЯтся - через "я". Первый раз в жизни... Детское школьное правило забыто - во мне умер ребенок, его заменил отъявленный циник-эгоист.)

Ошибки существуют, чтобы их повторять. Опыт - чтоб получше запомнить прежние огрехи, и ошибиться снова как можно ближе к оригиналу.
А еще: ну почему всегда кажется, что раньше было лучше, раньше было хорошо? Так хорошо, что хотя и плохо, но все-таки просто замечательно!

Уезжала - вернулась. Поступала - поступила. Теперь откликаюсь на "эй, первый курс!", "ау, студенты!" и "филологам привет!". Прыгала бы от радости, да сила тяжести не позволяет. На ближайшие 5 лет переезжаю в очень-большой-город, чтобы там учиться и уметь (и умнеть), попутно теряю дом и прежние планы.
Мне блаженно, мне свободно. Я гналась за этим чувством - спасшегося от погони во время побега. Сейчас на свою комнату смотрю не иначе как на перевалочный пункт, она мне стала дорога только потому, что больше мне не принадлежит. Со сладострастным удовольствием читаю расписание поездов, линейкой меряю расстояние между городами-точками на карте.
Собираю чемоданы – это прекрасный способ определить, без чего же действительно не сможешь обходиться. Пока трясусь только над книгами, особенно дорожу несколькими - они ценны настолько, что даже не хочется брать их с собой - как бы страницы в дороге не погнулись или не поцарапался переплет.
Но что-то важное все-таки ускользает и не укладывается - ни в чемоданах, ни в голове…

Ничто так не сближает людей, как один зонтик на двоих во время сильного ливня.

Пишу суицидальные стишки… Как низко я пала *из окна*

Не знала, что станет трудней дышать,
Чем мерить линейкой провал без дна.
На шею, как петлю, наброшу шарф
И выйду на улицу из окна.

Опять не поверят - а я больна:
Прорезалась, ноет внутри душа.
Мой саван из пестрых лоскутьев сна,
Меняю последние – шанс на шаг… -

- Вот так, опрометчиво – через край
Платформы, с которой отходят в рай.

Хочется прыгать от радости из окна.

Настроение сейчас - см. выше

Слушать этот музыкальный файл

"Ласточка"
Небо разлито на мокром асфальте,
лужи несут по себе облака.
Ласточка, хватит уж в небе летать-ка,
сядь, посидим, поболтаем пока.
Ночь отошла, словно лишь на минуту
и не спешит утро солнце поднять.
В эти мгновенья меня почему-то
как никогда влечет помечтать.
Я расскажу тебе с яростной болью
о том, как меня принимала весна,
в морду швыряла мне хлебом и солью,
в стужу и снег выгоняла она.
Ты расскажи мне о лжи и обмане,
но и о правде сказать не забудь,
и почему разбавляю в стакане
со дня души всю поднятую муть.

Пой, моя ласточка, пой, моя милая!
Я же тебя на руках подержу.
Песней своей забери жизнь постылую,
пой, моя ласточка, я так прошу!

Камень пудовый — да слету на голову,
камень за пазуху — да на петле.
Счастье и смерть поделили мы поровну —
любит она, ну а кровь вся на мне.
Утром погожим я сеял пшеницу -
к вечеру в поле железный рос лом.
Но хоть серп и душа не спешили тупиться,
чернью покрыты, а не серебром.
Как объяснить тебе все, моя светлая?
Я беру камень — гляди, это жизнь.
Кину в колодец — там тьма беспросветная,
прыгну ли следом — ты только держись.
Что ожидает нас в мутном провале -
может быть, камни, может — вода,
иль облака пуховым одеялом,
а может быть, что там вовсе нет дна.

Пой, моя ласточка, пой, мое золото!
Ты еще можешь себя ведь спасти.
Ты улетишь, ну а я рухну молотом.
Пой, моя ласточка, пой и лети!

Выйду с рассвета лучами я из дому,
чтоб не вернуться уже никогда
в эти места, где любовь жила издавна
и от чего не осталось следа.
Вороны, черти да пепелище,
слякоть, настоянная на крови,
только лишь ветер назойливый свищет...
Помни все это и с болью живи.
Нервы под током рвутся как волосы,
волосы дыбом, в дыбе рука.
Черные с белыми смешались полосы —
серою стала жизнь дурака.
Что ж ты нахохлилась? Взгляд острей спицы...
Что ж ты молчишь — в клюв воды набрала?
Ты беззаботная, вольная птица,
тихо сиди, а то вырву крыла!

Пой, моя ласточка, пой, бестолковая!
Можешь ты, дура, хоть слово сказать?
Или надеешься — будет по-новому?
Пой, моя ласточка! Пой, твою мать!..

Я ненавижу тебя за свободу
быть легкой как ветер и вольно летать.
Я же, бескрылый, подобен уроду,
что хочет прекрасное в пыль затоптать.
Ужас в глазах твоих мне непонятен,
что же ты пялишься так на меня?
Мир ведь настолько широк, необъятен -
спрячься же в нем от безумья огня!
Вот и настало последнее пиршество -
кубок кровавый выпью до дна.
Тела для духа всего лишь излишество -
пуля целует меня из ствола.

Краешком глаза увижу я радугу...
Краешком сердца почую мороз...
Светлый комок полетит из-за пазухи...
Чье-то лицо будет мокрым от слез...

Пой, моя ласточка, пой, моя нежная!
Ты слышишь выстрел, но это фигня!
И поплывешь ты по морю безбрежному,
ласточка, милая, прости меня!
Пуля и мне нашла тропку к покою,
громом небесным в сознаньи гремя.
Ты погоди, я иду за тобою!...
Господи, Боже мой, помилуй мя!
(с) В.В. Зачиняев

Настоящее одиночество - когда перестаешь бояться темноты, потому что понимаешь: и Там никого нет...

Лейтмотивом жизни стали слова "здесь и сейчас". Это такой временнОй эгоизм, когда не просто думаешь о себе, а о себе строго в данную конкретную минуту. И тебе плевать на свое прошлое, равно как и на будущее.

Пытаюсь свести концы своей жизни с концами. Пока получается - как один конец оголенного провода с другим.
Трудно, трудно примирять себя с собой. Может, лучше так и жить - в разладе и раздоре?

Я была невредной и доброй... пока не родилась.

Настроение сейчас - за такие дни, как этот, расплачиваются годами...

Сначала:
квн, ЧП Минск, Евгений в роли Олеси ("Я повзрослела и возмужала"), Джульетты, затем Ассоль.
Потом:
"В джазе только девушки", Джо->Джозефина и Дафна, под конец фильма резво бегающие на каблуках.
И наконец:
Экранизация "Мелкого беса", гимназист Саша Пыльников, примерявший платье Людмилы Рутиловой, и по ее настоянию переодевшийся для маскарада в костюм гейши.

А не много ли мужчин, нарядившихся в юбки, за день?

И под занавес:
Любопытный вопрос из одного ЖЖ с филологическим уклоном:
В каких произведениях мировой литературы мальчиков, мужчин называют женскими именами с целью оскорбить, обидеть, унизить.
Мне вспомнилось только 2 произведения - уже упомянутый "Мелкий бес", и "Белая гвардия" Булгакова.

Это цитата сообщения Fristashka Оригинальное сообщение

Ты знаешь, Господи, извини, я слишком часто взываю всуе.
Тут как-то вдруг потемнели дни. Ох, знать бы, чем я сейчас рискую.
Я очень сильно боюсь разлук и исступлённо хватаю руки, но из меня никудышный друг, и, значит, я не гожусь в подруги, а только, может быть, верным псом и бестолковой почтовой птицей. Твой страх надуман и невесом, и я смогу сквозь него пробиться.
Ты сильный, добрый, вперёд, лети, сумей же попросту не бояться! И я сумею тебя спасти – я это вижу в движеньях танца, в нахальном посвисте воробья и в том, как стонет восточный ветер.
Ведь я же... я же люблю тебя, и это значит, что ты бессмертен. И ничего не произойдёт, и я не дам ничему случится. Пусть будет солнце, небесный свод, цветы, деревья, вода и птицы: кукушки, ласточки и стрижи. Костры и сотни чужих историй.
Мы рассмеёмся и будем жить.
Наступит лето – поедем к морю.
Ты слышишь? Слышишь?! Всё будет так! Не будет боли, не будет страха, а только солнечно-жёлтый флаг, прыжки в волну со всего размаха. Уйдём на яхте на пару дней – дельфинов гладить по тёплым спинам, собрать побольше цветных камней...
Мне страшно. Господи, помоги нам.

Крах идеализма, максимализма и идиотизма состоялся. Надоело сочинять планы под грифом «не в этой жизни». Мир уже придуман до меня, а я и не знала. Без меня отстроили город, где мне жить. Без меня написали книжки, которые мне читать.
Как же можно управлять своей жизнью, если ее внешняя, формальная сторона принадлежит еще многим кроме меня, начиная от кошки и заканчивая… Даже если мне удастся ослабить родственные и другие привязи и вытребовать право загубить свое существование так, как заблагорассудится, мое мелкое эгоистичное счастьице не состоится. Ведь для него мне нужны другие люди. А у них – своя суверенная свобода в выборе образа жизни, и –увы!- другие представления о счастье.

Не понять мне, приблудной, что у всех - своя жизнь, у меня-то она - слишком ничья. Если меня позовут в кино, я затребую, чтобы все внимание было на меня, а не на экран. Это не совсем эгоизм, это - о-ди-но-чество. Все одинокие - эгоисты, у них же ведь кроме себя никого нет.

Если нет воды и света,
Отопления, и зла!
Это верная примета:
Значит, наступило лето!
(Нафиг я его ждала?!)

Морозным майским днем, в продрогшей квартире, во время тщетных попыток привыкнуть к ледяной воде из-под крана, ничего так не согревает душу, как придумывание пыток, которые просто обязаны свалиться на голову тем, кто учинил в нашем доме глобальное похолодание.
Меня умиляет формулировка «за долги». Такие ежегодные отключения воды/тепла приводят к тому, что перестают платить даже те, кто исправно вносил плату за коммунальные услуги.

Настроение сейчас - моржуем помаленьку...

На мэйле очень радует приглашение "Создать мир" - чувствуешь себя ну просто богом каким-то!

Потерялся смысл жизни.
Через Яндекс поискать, что ли?...

Рассказ, который во время написания превратился в бессмысленно-увлекательное плетение нелепых словосочетаний. "Рукоделие" еще не окончено, но каким будет продолжение истории - пока неизвестно )


"Она питала странную слабость к людям, пишущим без орфографических ошибок. Носила серебряные кольца, много колец. Черные строгие платья, алые взыскательные улыбки. Ее пальцы всегда дымились недокуренной сигаретой, а у правого виска изысканно торчал заложенный за ухо карандаш. Такой филигранной неряшливости мне больше не приходилось встречать.
Она была редактором, я – графоманом. Но я вел себя, как домотканый писатель, окрыленный своим неоперившимся талантом, а в ней видел нервную нимфу, которую оскорбили утюгом. Я был уверен, что успех набросится на меня и с довольным урчанием проглотит все, что я ему ни подкину – как в рукописном, так и в печатном виде. Она не верила в успех, засиживалась за широким рабочим столом до каленых звезд, когда они, достаточно разогретые за длинную ночь, начинали мерцать так ярко, что резали глаз. Мне было немного стыдно добавлять ей новой работы, но каждое утро, в назначенный – нет, не ей, а судьбой – час, я послушно и радостно отстукивал в дверь шифровку, напоминая о своем визите. Мое сердце долбилось в грудь, нарциссируя от собственной мягкотелой гениальности. Я был не переубедим так же, как и неубедителен. А она была невозмутима и непреклонна еще сильнее, чем я невнятен. Мы говорили на разных китайских диалектах. За ее плечами маячило две вышки, я был начинающим интеллигентом, но даже со скрежетом освоенные мной твердые формы и верлибры не могли пробиться сквозь ее безошибочный бронированный вкус. Я так привык к ежеутренним провалам и падениям у ее неумолимого стола, что состояние полета стало моим привычным времяпровождением. Стряхнув с колен сор бессердечно отвергнутых ею черновиков, я восставал и, пришпорив высокий стиль, снова и снова взбирался на пятый этаж, к подножию ее редакторской."