Мне кажется, я – как все, я тоже – совсем пустой, ну и в общем, как ни крути, тьма, я тоже весьма грустный. Если я пущу себя на кисет, пардон, на тома, в каждом по триста листов, то на этих листах по-прежнему будет пусто. Куски моей атмосферы во мне совсем как бутылки с записками в сердце в пространстве моря; иногда кажется, что их совсем нет, а когда попадаются, то начинаешь думать, что их как плесени в коридоре.
А записки внутри бутылок гласят: я лежу на дне.
Я вижу во сне, что мой мир сгорает в большом огне.
Пожалуйста, если ты это читаешь, помоги мне.
Но никто никогда за тебя не напишет концовку твоей истории, потому что тебе видней.

Почти раз в неделю я точно пишу записку и отправляю в море ещё одну. Когда люди хотят прочитать, я говорю: «не подходи близко!», а потом соседи шепчутся: «я видел в глазах у нее луну». Да, да, я всегда хотел точно знать, что именно я безумен, а все остальные гнусненько так нормальны, и это именно мой мир придуман, а остальной самый что ни на есть реальный.
Но что-то во мне заставляет меня понять: нет, где-то там, на другом конце мира, есть свет, и это не свет большого огня; это свет, от которого ты согрет, и от которого у тебя бред. Учти, от света у тебя бред, а вовсе не от твоей тьмы, и если сходят с себя умы, так это не потому, что ума нет, а потому, что есть «мы» - это несуществующее слово буквально-таки в сердце вдевает проржавевший такой крючок, а тот, кто верит, что «мы» всё же бывают, тот наивненький дурачок.
Таких сразу видно: они надевают на себя значок, что они верят еще в подобное, и именно это их убивает, именно сосредоточие мирового кавая, ни на что, кроме любви и творчества, не способное. И немного обидно – есть ведь лица высшего сорта, что называется, первопробные, а бог таких всегда посылает к черту, а у кретинов волшебная жизнь – что обычная, что загробная.

Но мне кажется, я не смогу постичь, как избежать той большой беды. Мысли аля «как переплыть океан» - мой бич, и идея лодки приходит ко мне всегда посреди воды. Скоро я забуду, куда я плыл, скоро усталость глаз смешается с солью волн. «Ну полно, полно тебе, – океан мне шепчет. – Я тоже давно забыл, и мне тоже холодно».
Но я упорно буду писать записки, пихать в бутылки, бросать их в море в тупой надежде, что ты их вытащишь и прочтешь. Я буду такой же глупец, как прежде, я думаю, я всегда бормочу свои говорилки близко к местам, в которые ты придёшь.
А где-то на другом конце света ты разворачиваешь листочек, но нём непонятные письмена. Кроме разводов, солёных на вкус, и точек, там парочка букв видна:
знал бы ты, свет мой, как мне надоели эти пустые ночи
черт возьми, я ведь всегда одна

помни, счастье мое, я люблю тебя очень,
а в глазах у меня – луна.

привет еще раз, у меня тут весело, между прочим.
заходи как-нибудь, выпьем чаю или вина.

В момент, когда ты это читаешь, я лежу на песке у берега и не дышу. Суть этих каракуль простая: я не помню, куда я плыл и зачем пишу.

Ох ты господи. У меня живот болит, у меня голова болит, мне завтра вставать рано. Я только что стал счастливым автором сопливого поста с благодарностями, который я не собираюсь ни за какие мировые ресурсы показывать, и никогдашеньки его не опубликую, потому что из него любой дурак увидит и поймет, насколько я добрый, сопливый и ранимый кретин. Еще я сегодня обладатель книжек, на которые мне даже дышать страшно. Потому что я еще несчастливый обладатель совести, которая меня изнасиловала в самые интимные участки мозга. А также обладатель прекрасного вечера. И великих знаний, которые не важны, потому что приобретались по почти рандомному принципу.
Так вот, сижу я и мучаюсь, потому что пишу я этот пост исключительно для рейтинга, в смысле, для его понижения, потому что меня повергло в ужас созерцание нововведения, про которое уже все написали и все примерили себе на монаршьи головки.
Слово «монаршьи» у меня почему-то ассоциируется с насекомыми, но неважно. Так вот, пишу я его для рейтинга, но с рейтингом, зуб даю и прочий свой кальций и даже железо, так вот, даю все это, что ничего с ним не станет. Потому что всё ужасно, всё просто ужасно.
Для этого же самого рейтинга я искусал палец левой руки в поисках слов для выражения чего-нибудь, ну хоть чего-нибудь! – но слова не нашлись, кроме сопливых плясок вокруг имен моих-дорогих, но кровавая краска стыда залила всё это, и я заткнулся.
Так вот, чтобы не писать сопливых постов, чтобы не сглатывать восхищенную слюну, чтобы не насиловать в приступе вдохновения клавиатуру, я смиренно пишу вам пост ни о чём, и комментах никакой идиот не напишет мне стандартного «хороший стих», и никакой идиот этого не процитирует, потому что, слава богу, никаких гениальных идей тут нет, собственно, планировалось это словоизлияние только чтобы я не умер от словопереполнения.

Потому что на самом деле мне есть что сказать, мне всегда есть что сказать, мне очень много есть что сказать. Кроме философии, рифмы и биографии дня, у меня много «люблю», которых я никогда не произнесу, потому что они неправда, точнее, правда сиюминутная; у меня много «прости, я был неправ», которые я не произнесу уже по причине того, что я почти принципиально таких идиотств не говорю; у меня много «давай встретимся и я тебя совращу/ты меня совратишь», ну или «давай встретимся и поговорим о литературе/способах пыток/французских поцелуях», ну или «давай просто, черт возьми, встретимся».
У меня много царапанья стекла от ужаса и прочих разных эмоций, у меня много отдирания обоев зубами, у меня много криков в небо, а также осторожных вырисовываний картинок указательным пальцем на запотевшем окне, а также запотевших в ботинках пяток, а также столбняка и слабости в позвоночнике от осознания, что вот сейчас хорошо бы, а я так и не могу прямо, а так же серьезной сосредоточенности и смеющегося над всем доброго юмора, который даже в виде иронии до беспамятства влюблен в мир.

Мне нечего вам написать. Пью свое сонное зелье и иду смотреть свои кошмары, сладкие, вкусные, влюбленные в небо кошмары.

Надеюсь, когда я завтра проснусь, эта дурацкая корона исчезнет, потому что все поймут, какой же я все-таки глупый, наивный, офигевающий от мира дурак.

Где-то там, в городе семи мостов, ты непременно пьешь за меня вечернюю чашку чая. Иногда ты посматриваешь на небо украдкой - небо совершенно волшебное - и тебе тоже вспоминаюсь я.
Где-то здесь, в городе на семи холмах, я зачеркиваю пятнадцать листов произведения, курю вымышленную трубку, и бормочу: ей бы не понравилось, поэтому пишем всё заново.

Где-то в городе у северного моря большой дом ждёт нас.
Где-то в городе у северного моря этот вечерний чай у нас - на двоих, и нет никаких расстояний между нашими чашками.

Где-то в городе, в городе, в городе часы на высокой башне отбивают для нас одно и то же время.

И когда чайник на плите начинает свистеть, ты поспешно прячешь еще не законченных драконов в шкатулку вместе с нитками и пуговицами, отряхиваешь подол от налипших звездочек с волшебной палочки, вынимаешь изо рта булавки, которыми прикалывала свернутое пространство, и спешишь ко столу.
Я откладываю свою трубку, вытаскиваю перо из-за уха, оттираю пятна чернил с рук; пару листов сую в карман, чтобы прочесть вслух и повеселить тебя, открываю окна для только что вышедших из-под пера бабочек и прочих несуществующих до конца созданий, и босиком спускаюсь по лестнице.

В этот момент на башне бьёт ровно пять, драконы уже почти придумали, как прожечь шкатулку изнутри и вырваться на свободную свободу, бабочки обрели свое место в нирване мира, трубка потухла, чай греет наши ладони.

Ты мне улыбаешься, я тебе улыбаюсь. Когда ты откусываешь кусочек печенья, я робко достаю из кармана листочки, откашливаюсь, по привычке причмокивая губами в поисках трубки (но трубка не там), и, снова неуверенно улыбнувшись, читаю вслух:

"Однажды, давным-давно, жили-были две девушки. Одна жила в городе семи мостов, другая жила в городе на семи холмах..."

Неужели было так сложно просто со мной поговорить? Взять себя в руки. Не плеваться словами, а говорить ровно, выдыхая слова постепенно, как положено людям, которые вместе гуляют, а не дерутся за салфетки и тапочки. Ну или отрывисто, как люди, вместе бегающие по лесам, но мы-то не бегаем по лесам, увы, у нас только белые окошки в распоряжении.
И если бы ты просто со мной поговорил - неважно о чем, я бы поддержал любую тему - я бы написал-таки тебе сказку, мне не так много оставалось до этого, еще чуть-чуть, буквально несколько твоих выдохов в мою сторону. Но выдохов, а не плевков, есть ведь разница. Ты ведешь себя так, как будто защищаешься от меня, а я-то вроде тоже предлагаю: давай я буду защищать тебя от чего-нибудь? - ну так не от себя же самого я буду тебя защищать. Ну и от тебя я тебя защитить не могу, потому что расстояния препятствуют моей возможности дать тебе по лицу, чтобы ты прекратил свое целенаправленное утопление себя в той стороне жизни, которая есть далеко не всё целое и далеко не самое интересное. Впрочем, всем в какой-то момент кажется, что вот именно эта грязь, чернота, боль - это и есть самое умное, самое предусмотрительное и безопасное; и чем циничнее, тем правильнее; но ведь нет, говорю тебе точно, я пробовал, я знаю, я помню, я чувствую - вовсе нет. Правильно - это совсем другое.

Слова бессмысленны, но важны, и вдруг, если бы я дописал-таки эту сказку про дом в англии, что-нибудь изменилось бы.

Хотя, впрочем, нет, наверное, я должен был быть режиссером, чтобы что-нибудь изменить для тебя. Но десятки других режиссеров не справились.

Никто, кроме тебя, не справится.

Удачи.

Это цитата сообщения Мираклъ Оригинальное сообщение

если сердце бесконечно заполнять страсной любовью, то оно тоже сделает "кххххх"

ох уж все эти истории с кольцами, вызывающие зависть и боль.
но: зубы в гранит, подбородок в небо, выдерживай роль.
ох уж все эти красивые женщины, которые принадлежат не нам.
и пот на ладошках, и тьма в глазах, и ночи без сна.
впрочем,
зачем нам абстрактные кольца и абстрактные женщины?
в состоянии сердца, как в вопросе погоды, нужна изменчивость.

вот если влюблен в ее поворот головы на девяносто градусов -
так подумаешь, что не твоя, - всё равно: радуйся.
может быть, однажды, когда её бросят её поклонники,
она поплачет в твою жилетку и вы побеседуете об электронике.
ну да, это немного не то, чего хочется, прости, иисусе,
но когда ничего не остается, по крайней мере, любуйся.

и вроде бы ничего такого, ты промелькнешь в ее жизни и - рраз! - сотрёшься,
так сливаются на большой скорости фигуры в линию;
но всё же, как ни поднимешь глаза к небу, как ни напьешься,
вечно во тьме головы рисуешь глаза её - самые синие;

думаешь: да и зачем ты нужен, петя, ваня, раз такой скромный?
у нее душа - не куб: три тысячи граней, и взгляд томный.
но просто среди гвоздик и герани, подавлен, сломлен -
когда ее рядом не станет, именно ты её будешь помнить.

Это цитата сообщения -DELIRIUM- Оригинальное сообщение

Болит шея - так нравятся мне облака.

я предвкушаю
я знаю
я чувствую
я оплакиваю
я помню заранее помню
тысячу лет своего одиночества
как будто это уже было
я знаю
я помню
я чувствую
все эти окна открытые настежь чтобы только не задохнуться от того что они на самом деле зарешечены и забиты досками как на войне у меня война ты не знаешь? – у меня война
вот уже тысячу лет

все эти двери распахнутые широко
чтобы только надеяться что кто-нибудь зайдет
но все прекрасно видят, что двери тысячу лет заперты
на все засовы заперты
и стулья приставлены
и сигнализация, и шторы задернуты
все это видят.
потому что все они – вовсе не те.
может быть, только я сам и способен понять, что двери мои широко распахнуты.
что окна открыты настежь.
а за окном – война, понимаешь, тысячу лет война.
моя.

я уже предвкушаю. я уже знаю, как это будет: я сам это сделаю. я построю дом из серого и черного камня. я выращу цветы. посажу деревья. соберу самую полную библиотеку из всех, которые мог бы собрать человек с моими предпочтениями в книгах. я поставлю рояль в середине зала, как обещал. белый рояль – потому что она попросила. белый, не черный.
хотя мне больше нравится черный.
тысячу лет я буду жить один, абсолютно один, сходя с ума, иногда рыдая, иногда смеясь, как смеются боги, иногда куря трубку, иногда танцуя черт знает какие танцы, иногда создавая безумное, гениальное, иногда создавая бред.
я изрисую каждую пядь стены, прикоснусь губами – к каждому сантиметру. я испишу мелким почерком крышу, мансарду, рояль. я оставлю десятки и сотни записок. все будет наполнено тем, насколько же я безумен.
до конца не планирую, как это будет – поражение не планируют. может быть, я умру от какой-то болезни. может быть, я увижу свое отражение в зеркале ванной и перережу себе что-нибудь от отчаяния. может быть, я (случайно) себя отравлю.
но скорее всего, я покроюсь пылью.
всё за тысячу лет здесь покроется пылью.

когда через тысячу лет она все же зайдет, ветер будет стучать ставнями окон. ветер сотрет все мои чернила со стен, всю мою кровь с пола, все мои краски со всех потолков. рояль развалится – его изгрызут жуки и прочие существа. может быть, белки. ну да, мои деревья вырастут, и это получится целый лес. в нем будут жить белки. и волки. и лисы. и летучие мыши.
паутина покроет мое лицо и мои чердаки, она ничего не сможет прочесть там.

только, может быть, пару слов. буквально-таки пару слов. где-нибудь на обратной стороне манжет. на обратной стороне век. на обратной стороне листьев деревьев, которые появятся по весне. между звуками песен птиц. между шорохов сквозняков.

и не спрашивай меня, какие это будут слова. я и так расскажу.
я-то уже знаю; я знаю.

я уже знаю, каково это будет всё, ну может быть, за исключением тысячелетней старости – я знаю всё. эти слова уже вырезаны у меня под ребрами, у меня на пальцах, у меня на совести. мне никуда никогда не деться.

понимаешь, всё дело в том, что эти два слова – best friends.

я люблю тебя больше всего на свете.

до встречи через тысячу лет.

говорят, на войне не место любви.

О, ты, сидящая у окна – утри слёзы и прекрати выть.
Между строчек читай моё умоляющее: «заткнись!»,
заткнись, наконец, прошу, не то выйду вон из собственной головы
в попытке заглушить твои вопли: «Вернись, приснись, дотянись до меня...»
Девочка – в тысячный раз намекаю – угомонись.

Что за глупость: мерить три сотни цветастых платьев,
у двадцати из них различие исключительно в рукавах
и плотности ткани, мол, одно для лета, другое для рукопожатий,
третье для мгновений, когда кружится голова;

И каждое из них имеет в имени своем корень «жду»,
мол, жду тебя по вторникам и воскресеньям,
в красном платье я жду тебя, когда нахожусь как в земном аду;
в синем платье я жду тебя, когда сердце мое во льду;
в темном платье я жду тебя, если мысли в больном бреду,
а в платье слегка короче я просто к тебе иду.

Я смеюсь над тобой, пофыркивая в усы:
ты сидишь у окна отмерено, как часы,
не расплетая своей я-его-жду-всегда-всегда косы.

А он, как мне кажется, коротко стрижен и вечно пьян.
И имя твое не помнит. А может, нет,
возможно, он бредит, бредит тобой – «моя!»
называет, а также: «душа моя» и «мой свет»,
как бы делал я.
И если когда-нибудь он узнает про эти платья,
мгновенно, пустив слезу, заключит в объятья.

Впрочем, всё это, я понимаю, не мое дело,
я просто выслушиваю твои вздохи.
И когда я думаю о тебе с кольцом, о тебе в платье белом,
я понимаю: мои дела, как и твои, плохи.

Скоро мой мир потухнет,
и звезды в глазах моих потускнеют,
а ты все так же будешь сидеть на своей кухне,
всё так же бледнея и каменея;

и знаешь, не нужно ни слов, ни денег,
я уж сочту, что сказочно повезло мне,
если черное платье, которое ты наденешь,
будет под именем «Как-вас-там, я тебя еще помню».

Это цитата сообщения Gray_Constable Оригинальное сообщение

но именно с этой целью я и пишу вам, что это мне. Так вот - это было мне! *гордится*

Без заголовка

Разорвать меха волынки, прочитать чужие мысли,
В жизни друга оказаться вдруг нелепым, даже лишним.
На прогулке по мансардам вдруг случайно оступиться,
Вдруг с тобой перевернутся все понятья о привычках?

Полетят к чертям обиды, все пустые склоки с былью,
И едва ли твой пюпитр в одночасье станет пыльным.
Тренированные руки быстро смогут скомкать память,
Что бы ни о чем не думать, с мансарды оступаясь.

Вспомнишь, что писал ты песню: не успел ко дню рожденья.
Что проблемы были с текстом, с музыкой оно ведь легче.
На мгновенье станет стыдно, что ты книгой откупился.
Но ведь откуп твой бумажный очень вовремя явился?

Быстро пробегут цитаты из любимых книг и песен.
Ты поймешь, что Ницше - умер, Курт Кобейн - неинтересен.
И ступая вниз с мансарды, ждешь асфальт как избавленье.
Слишком уж мне мир стал тесен, этих серых рук творенье.

Это цитата сообщения lisilisa Оригинальное сообщение

"Прощение - это аромат, который фиалка дарит тому, кто её растоптал". Марк Твен

Это цитата сообщения JannyMalish Оригинальное сообщение

"Я рассказываю ей историю о моей рыбке. Это рыбка номер шестьсот сорок один за всю мою жизнь. Родители купили мне первую рыбку, чтобы научить меня любить и заботиться о каком-то другом живом и дышащем создании Господа. Шестьсот сорок рыбок спустя я знаю лишь одно: все, что ты любишь, умрет"

Это цитата сообщения little_mermaid_ Оригинальное сообщение

-1304-

- Мы все индивидуальности! – кричала толпа. - А я нет, - раздался тихий голос… (с)

Это цитата сообщения lj__raido Оригинальное сообщение

Без заголовка

Там за окном какая-то птица, детка; не разглядеть – говорили, здесь много сов. Небо устало ждать и легло на ветки, лес отозвался тысячей голосов; небо вошло в окно, подкатило к горлу, сжало виски, потекло по щекам обидой… В самую темную ночь ты выходишь в город, с черного хода, чтобы никто не видел, разглядываешь себя в мертвой зыби ночной витрины – с большими глазами и родинкой над губой…
Все кончено, детка.
Тебе одиннадцать с половиной.
Теперь они будут охотиться за тобой.

Это несправедливо, что мальчикам проще: их не заманишь в сети чужими снами; на закате они уходят в священную рощу и возвращаются с новыми именами, сбивают стрелами птиц и угадывают погоду, и великий дух является им во сне…
…а девочки просто входят в черную воду
и остаются на дне…

У девочек все спокойно, все обыденно, все нелепо: их не пускают в лес, оставляют дома, их не пугает мутная сырость склепов – маленьких девочек хоронят в фотоальбомах, заклинают на красоту и сказочную удачу, дарят прозрачные крылья взамен драгоценных коконов, и вроде бы все хорошо, только мама плачет над картонной коробкой с соломенным детским локоном, молочным зубом и красным прозрачным камешком, стеклянными бусами и записками от врача… Она догадалась: загорелый лохматый ангел, что подводит глаза и спускает бретельку с плеча – это кто-то другой.
Когда ты проснешься, она будет стоять над тобой.
Не бойся.

Мальчикам проще – им положены меч и знамя, некуда деться: не завоюешь – получишь в дар; а ты улыбаешься…
сердце
пропускает удар
из удара уже не родится цунами
не накроет волной этот чертов город
насмерть проросший страшными снами
запертый между двух одинаковых гор…

http://users.livejournal.com/_raido/165707.html

Да нет, понимаешь, конечно же, это всё-всё – неправда.
Нет никаких расстояний и обстоятельств, разделяющих нас,
и не говори – какая глупость, как они могут быть?
Нет социальных ролей, нет душевной болезни, нет ощущения голодного одиночества.
Нет смерти от насилия, нет избитых животных,
нет приснившихся и не состоявшихся поцелуев.
Кто-то
глупо соврал, привнеся эту ноту в наш общий спектакль;
ты еще не видишь его, но я-то уже вижу –
и мне прекрасно известно, свет мой, что здесь к чему.

Если бы, если бы, если бы, свет мой, душа моя, счастье моё,
если бы я только могла прижать платок, упавший из твоих рук, к своему лицу;
(это значило бы: твои руки и вправду есть);
Если бы я могла – господи-славься, – поймать твой взгляд, канувший в мой омут;
я бы непременно, ты же знаешь, ты должен знать,
может ли быть иначе? – непременно перешла бы весь мир вброд,
не подняв подола, и на платье моем остались бы солёные узоры моря.
Следы моих ног остались бы на песке,
и волны бы их целовали, и ветер бы знал мой запах.
Один человек сказал мне, что цвет моих глаз светел –
неправда;
но к черту, к черту, скажи-скажи, какого цвета твои глаза?

Кто-то
однажды сказал мне:
это всё, девочка, бесполезно,
как переходить мир вброд! – как ловить ветер руками! –
как расчесывать волосы силой прилива.
У тебя останется на губах лишь солёный вкус моря,
и ты будешь стоять, удивленно смотря вслед закату:
как же быть, если ветер унес и пожитки, и сердце?..
И на коленях вечно будут приклеившиеся песчинки.
Зачем тебе всё это, девочка, ведь это всё – неправда?

Да нет, сэр, вы что-то перепутали, я считаю.
Неправда, сэр, – это всё остальное.
Море и ветер – как может такое казаться неправдой?
А песчинки, сэр, – это, мне кажется, очень круто.

Только дайте минуту, опущусь на колени – и непременно их сосчитаю.
А то, что ветер продует ребра – так то нестрашно;
у многих ли сердце гуляет в небе и столь свободно?
У меня душа – цвета твоих глаз, поэтому я так и не знаю своего цвета.
Может быть, его вообще не бывает? – но как иначе?
Даже если и так, всё равно я пойду вброд, хотя бы ради процесса.

Ах, ах, если бы только ты помнил, что я жду.

Если превращать слова в цифры, а цифры – в цветы, то однажды создашь сад.
Если разгадывать чужие шифры, разглядывать чужие шрифты – услышишь разные голоса.
Они скажут: если ты еще жив, радуйся, слышишь, ты еще можешь увидеть чудесные чудеса.
А когда помыслы твои, как у любой фрау, станут чисты – уходи в леса.

Ты внял, ты многое знал и многое понимал, и с тех пор ещё кое–что понял.
До этого ты только буквы разные сочинял, доверяясь своим ладоням,
но теперь-то Евклид тебя поменял, ты увидел, что треугольник равносторонен –
и всё. Идею в себе храня, день ото дня ты ходишь сумрачен и бессонен.

Выводя формулы и столбики без границ, ты постигал алхимию превращений,
ты делал из чернил своего пера – птиц, и выпускал их, не ждя ни писем, ни возвращений,
и каждый раз был вынужден удивиться странности ощущений:
среди этих вымышленных лиц есть те, которые суть часть твоего кровообращения.

И ты, целуя уголки их губ, размышляя о том, как будешь жить без
них всех – «как так, а, может, я не смогу?..», идёшь вразрез
с тенденциями в мировом кругу, с правилами современных пьес –
ты неустанно рисуешь вечность в своем мозгу.
Сойдя с ума – уходишь за правильным цветом в лес.

Мне кажется, если ты поцелуешь мир, то он обязательно ответит на поцелуй

Интересно, что глупее: влюбляться в людей, которых никогда не видел, или в людей, которых видел первый и последний раз?

Что наивнее: верить, что вот тот незнакомый потомок рода людского при иных обстоятельствах мог бы быть твоим настоящим другом, или верить, что ему пришло в голову то же самое?

У меня людей внутри, и поэтому я очень богатый. Я слушаю много птиц в моей голове, и не покупаю клеток, не закрываю окна;

когда они улетают, я верю, что они все равно со мной. В конце концов, я же глупый и наивный, как мир. (впрочем, миру подходит любое определение, верно? - но те, кого я люблю, всё равно внутри, и если птицы мои покинут меня, то это всего лишь мир внутри меня станет больше, раздвигая границы и включая в себя места, где сейчас находятся руки тех, кто кормит моих птиц)

Я влюблен в Тима Бертона. Нет, в Джонни Деппа. Нет, в Хелену Бонэм Картер. И в Алана Рикмана. Этот, который Питера Петтигрю играл, не красивый ни капли, но без него никуда, поэтому тоже поцелуем в макушку... И так уж и быть, этого пришибленного мальчика, который вечно с перекошенным лицом вопит: "джоанна!". А сама Джоанна вне моих интересов. Некрасивая, глупая, поет хуже всех, похожа на Кирстен Данст и вообще, лучше бы они кого-то другого все же взяли. Впрочем, ладно, я сегодня добрый, в конце концов, в семье не без урода, уроды оттеняют недостатки богов, короче, и ее тоже люблю.
Но джонни деппа и марлу зингер хелену бонэм картер все же больше.

А у Рикмана, имхо, энергетика непрошибаемая. Как воспринимал я его глубоким, спокойным человеком-семьянином, так и буду воспринимать, хоть в роли снейпа, хоть в роли отца красноволосой жертвы нюхача, хоть в роли самоутверждающегося судьи-педофила. Впрочем, в роли такого придурка он особенно прекрасен - это ж надо было вот так.)

К фильму куча претензий, но я всё равно влюблен, а когда ты влюблен, то недостатки - это всего лишь милое приправление достоинств. Щепотка пряности в пирожок с мясом.

Кстати, после просмотра я специально пошел и съел пирожок с мясом, и даже не поморщился, в отличие от моей спутницы. *гордо* И даже жадно посматривал на голубей, намекая на плагиат Лестата, только не с крысами, а с голубями.

Ах, Джонни Депп, Джонни Депп...)

Это цитата сообщения Оригинальное сообщение

Цитата #396297

a5urbanipa1: Я один раз в жизни кровь сдавал, так заполнял опросник, больше похожий на памятку умирающему грешнику — "платили ли вы когда–нибудь за секс", "как насчет секса с людьми своего пола", "в вену там ничего не вводили по молодости?", "были ли в Англии в 90–х". Заполнив анкету, я заплакал, поняв, что жизнь прошла мимо.

http://bash.org.ru/quote/396297

Это цитата сообщения lj_mar1a Оригинальное сообщение

Потому что не надо грузить в людей мусор, они созданы для прекрасного.