Сенин фильм.

"Я не знаю, как тебе это объяснить. Причем, всегда думал - ведь вот все это объяснимо на раз, то есть совершенно точно знаю, что и как было, и давно расставлены все точки над всеми ий. Но как только пытаюсь - не знаю, что сказать.

Да и будешь ли ты меня слушать. Ведь никому из нас не важна правда как таковая. Нам важна только своя правда, то, что испытали мы сами. Все так живут, да и я так жил и живу. Может быть, потому все так и случилось.

То есть ты ведь знаешь, как оно все было. Тебе рассказали уже. Да не один раз. Ту правду. А мою - мне всегда было то некогда, то еще не время. А теперь вот даже и не знаю, надо ли. Поймешь ли. Выслушаешь ли.

Это такая штука. Вот когда умер отец, я это осознал. То, что ничего мое не имеет значения. Потому что его уже нет. Потому что его уже не вернешь. Потому его уши мертвы и не услышат меня. А плакать на могиле - это всегда пошло, хотя иногда без этого нельзя. Но вот ведь штука, это нужно плачущему. А не мраморным плитам.

Итак, я далеко. И уже давно. Хотя стоп. Вдруг, после десяти лет раздумий. Знаешь, так бывает. После стольких лет раздумий, вот только что меня осенила мысль, что может быть и не надо ничего рассказывать. А? Бередить раны, сваливать на тебя вот этот свой груз. Может быть, человек вообще привык, и ни разу не задумывался, почему в его жизни все так, а не иначе? Мы же живем, как к нас сложилось, и не знаем, а значит, и не думаем, как все оно могло бы быть.

И тогда я, рассказывая тебе то, без чего твоя жизнь все это время нормально текла, получаюсь очень глупым. Да еще к тому же и жестоким.

Ладно. Тогда действительно, может быть, я не буду тебе ничего объяснять. Но тогда я просто скажу тебе, я очень тебя люблю. Больше, чем ты можешь себе представить. Сильнее, чем это нам с тобою необходимо. А где-то там, в глубине, и вовсе слишком слишком горячо. Да, именно об этом я уже однажды не успел сказать. И очень боюсь не сказать этого тебе. Очень боюсь, что на этот раз не будет уже меня. Рот будет мертвым и ты ничего не услышишь.

Потому что моя любовь к тебе - раненая. Потому и так невероятно сильна. Как у всех разлученных людей. Вот, я опять за свое, я начинаю пичкать тебя этой сухой картошкой, без молока и слишком соленой. Зачем?

Ладно. Давай поступим так. Пусть это будет такая высокая-высокая гора, на которую мы с тобой никогда не поднимемся, но о которой будем всегда знать. Что она существует. А там, на самом верху, где-то в снегах будет храниться наш с тобою огромный секрет. Большой, горячий, и очень настоящий. Слишком настоящий, чтобы его носить с собою. Как ледышка, только наоборот. И пока он лежит там - он наш и он цел, а как внесешь его в теплую комнату - тут же растает.

Вот такой секрет. Огромной любви и силы, больших слез и бессонных ночей. Тех, самых первых месяцев и лет разлуки, когда я ездил в поездах и крошил в тамбурах стекла. А на станциях мне зашивали раны. Тогда, в той, для тебя и меня уже давно прошлой жизни, эта любовь ходила совсем голой, а кровь текла, но именно тогда она сходила с ума и делала меня совсем непригодным для жизни, но она была самой-самой ужасной и голой правдой. Самой на всем белом свете.

Такие дела. А ты думал, все это было просто? Нет. И это я уже сейчас забыл, как это было на самом деле. Помню только что-то. А тогда.

Ладно. Сейчас вот я уже приеду, мы с тобой встретимся. И сначала ты будешь делать вид, будто и не скучал. И вообще будто меня не заметил. А спроси тебя, никогда не признаешься, что звонил два дня назад и говорил – «Я скучаю, когда ты приедешь?» Ну и я тебе не расскажу, что бросил и кого обманул, чтобы приехать. Да и это будет уже не важно. Мы же - встретимся.

Ты извини, что это бывает не так часто, как хотелось бы. Но вот так получилось. Это ненавистное - так получилось. Стыдное, позорное, трусливое взрослое - так получилось.

И еще. Когда, лет через 10 или даже 15, ты увидишь этот небольшой фильм, все будет иначе. И ты совсем другой и я, конечно же, не такой, как сегодня.

Но даже тогда, лет через 10 или даже 20, ты всего навсего знай, что все это - правда и внутри ничего не изменилось. Внутри нас вообще ничего не меняется. Никогда. А иногда - становится только сильнее."

Куда ты смотришь?
Надо смотреть вправо, потому что там всегда иду я, а еще правее - два десятка других, высоких, готовых меня забрать ровно пока я не открыла рот. как след простыл.

Когда общаешься с мужчинами, надо быть рыбой, незаметно, так, чтобы они ничего не заподозрили, молчать. "Что ты молчишь?" - а я не молчу, тебе показалось, я слушаю, я запоминаю. Я не рыба, не думай.
Они не думают, они готовы забрать. А потом, бывает, забудешься, скажешь нечаянно "мама" - и

Очень плохо.

Запомните, ради же бога, запомните,
что бы ни случилось, как бы ни повернулось время.
С лета этого года мое тело принадлежит только мне.
Запомнили? Только мне.

В эту осень плавно входим, танцуя, пытаемся найти что-то новое.
Друг в друга - с трудом. срывая резьбу.
И по всем параметрам получается, что осень, холодная и сладко-дождливая, податливей наших тел.

Вы ведь стали не готовы получать ответ "да", вы просто не знаете что же с ним делать.

Ситуация:
Два города, два компьютера, два окошка скайпа.
Симпатичный парень, всячески спекулирует тем что "а ты в курсе, что между нами всего пять часов езды на машине, если прыгнуть в нее сейчас - через 5 часов я у тебя".
Мне это все надоедает и я с внутренней улыбкой говорю: "Ну чо, приезжай!"
И знаете, что начинается? А начинается то, что ему слабо.
Омазки, разговоры о "летней резине", еще какая-то пурга.
Еще минут через десять, до него таки доходит, и он уже хочет приехать (видимо, прикинув цену на бензин). Но все, момент потерян.
А потому что, если человек сразу выключает скайп, и через пять чаcов он действительно у тебя - это поступок на чувствах, на эмоциях, а если уже через 10 минут - это пошлость какая-то "от ума" и больше ничего.
В таком поступке - пустота звенящая, а это нам и даром не надь.

Что ты будешь вспомнать, когда станешь старый: "дала" или "не дала"?
Ты же вспомнишь, что тебе было не слабо ехать ночью пять часов к ней.
Ты будешь помнить даже какая музыка играла в твоей магнитоле.
И чувство тем круче, чем непонятней исход.


У него дочь школьного возраста. Когда он привозит ее в школу, она не выходит из машины сама. Она сидит и ждет пока папа выйдет из машины, откроет ей дверь, подаст руку, поможет выйти и закроет дверь.
Я говорю ему: "Как круто ты ее воспитываешь, ей другое обращение потом и не подойдет!"
А он мне: "Дело даже не в том, что я её так воспитываю, а в том, что мне самому приятно это делать. Суть не в том, что она так учится быть женщиной, а в том, что так Я чувствую себя мужчиной!"

И когда говорилось: "Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут”, где вы были?
Или у вас в ушах был плеер?

Пусти меня к своему телу.
Пожалуйста.

Ты знаешь, сегодня я вдруг узнала, что эта квартира для нас закрыта.
Что мы никогда не будем жить здесь вдвоем, завтракать и ужинать с вином и котлетами.
Потому что нам, чтобы начать чувствовать себя самостоятельным целым, надо заново создавать мир, так, чтобы он находился на одинаковом расстоянии от Бутово и зорких глаз моей бабушки. По возможности - на другом конце света.
А этот дом так и останется моим. С розовой комнатой, Дашей, Яной и Катей, учебниками по английскому, невымытой посудой и Русланом. Сюда я буду приходить в случаях катастроф, войны, чумы и голода, ложиться на одеяло с вечными цветочками, варить кашу и пить растворимый кофе.
В моем доме в холодильнике всегда есть бутылка вина. В моем доме всегда нечего есть. Мой дом всегда будет отличаться от нашего.

Подозреваю, что надо уходить. Но - держит.
Подозреваю, что надо уходить, пока меня не ушли. Но опять же.
И разобрать бы бардак на столе, пока в корзине для ручек не появились тараканы. Потому что ручек у меня все равно нет, а тараканов я боюсь.

Чувство полнейшей эйфории.
Чувствую, влюблена.
Не скажу, в кого, а вам и неинтересно вовсе.
Но эйфория, конечно, не от этого.

Бесит эта беспомощность.
Изо дня в день - одно и то же.
Маленькие еще. Молодые, а пока молодые, можно наслаждаться свободой и безответственностью.
За всех нас отвечают женщины.

Глупоглупоглупо.
Дурацкое несовпадение целей и средств.

Спасибо Саше.

Тонкий золотой браслет.
Не цепочка.
!!!

Уехать завтра же.
Пусть там то же серое небо и гарь на коленках, но там нет тебя.
Отпустить на две недели - как? Это не больно, нет, это даже немного сладко. Как сладко было от тебя уезжать, зная, что вернусь. Зная, что потом ты вернешься.
Знаешь, я, по-моему, только сейчас ввожу тебя в свою жизнь: в родственников, в мамину швабру и маленького племянника.

Чувствую, я его все же не допишу.

- Ну как вы там?
- А у нас отношения.

Тьфу.

Самое страшное - ощущение, которое испытываешь, начав доверять стакану больше, чем кому бы то ни было.

Жить бы на алкоголе.
Похудеть до 45, стать тоненькой, хрупкой девочкой, пошатывающейся, беззащитной. Чтобы потом когда-нибудь увидеть тебя, такого, каким ты сегодня был, в дурацком костюме, без мотоцикла, увидеть и спросить:"А я?"

А я? Если б ты мог, ты бы, конечно, меня с собой взял. Ты же понимаешь, что я без тебя не смогу: пропаду, не научусь, не увижу, никогда уже не прочту и не попробую.
Но тебе ведь просто не дали. Даже Анри взять не дали - выдернули из жизни, вытолкнули.
А я в Питере купила платье, чтоб ты увидел и снова сказал, что я девочка. И не пригодилось...

Джо, у тебя очень красивые родители. Ты в маму, Джо.

Очень сильно нет денег. Очень сильно хочется плакать.
Очень хочется просто быть с тобой. А не с твоей гребанной школой экономики.

Я не хочу в Питер, я не хочу ни в какой другой город.
Я хочу сразу - в другую жизнь. В которой не надо ждать, а можно просто сидеть вечерами, пить кофе и знать, что в следующем году ты купишь себе велосипед.
Я не хочу никакой любви - я слишком устала, у меня пмс и жара, которая не дает спать под любимым пуховым одеялом. У меня слизкий ком в животе от всего этого.
Я не хочу, Господи, слышишь? Я так не хочу.
Обещать в данном случае бессмысленно, потому что я все равно ни черта не запомню, а если даже и запишу, то на грязном клочке бумаги, который при первой же возможности окажется под кроватью.
С августа все, конечно, должно поменяться: с августа должна быть работа по вечерам, наконец-то поздние приходы, много алкоголя и ощущение полного одиночества. Но сейчас, Господи, ничего этого не хочется.
И уж конечно не хочется домой. Потому что я, черт возьми, еще не доросла до того возраста, когда хочется.

Слова вязнут где-то под ребрами. Мерзко.

В моей комнате пахнет любимой парой - V&R и пион.
Да, я очень, очень люблю с тобой мириться! Но с каждым разом это становится немного труднее.