Странное ощущение. Когда плачешь из-за того, что далеко.
Хочется в Одинцово, там Яна. Хочется в пашину квартиру, там хорошо и спокойно. Хочется в девяносто восьмой.

Синдром обманутой женщины какой-то.

Я читаю в ЖЖ твою бывшую двушку. Я хожу в кино с другой твоей бывшей девушкой.
И я не могу понять: почему ты умер, а они выходят замуж, покупают слинги, фотографируются? Почему, черт возьми, они выходят замуж?! Почему, когда ты-то умер.
Тебя же нет. А они выходят замуж. А тебя нет, блядь, нет!
Зато есть твой сын. А тебя

Нужно сидеть в темной комнате.
Делать уроки. Писать курсовую. Мало говорить и много думать - я живу так последние полгода. И никаких сюсюканий.
В темной комнате. С ноутбуком. С йогой и идеальной погодой за окном. Может быть, выйти на улицу. Или на балкон.
Пить много чая. Много читать о демографии. Много писать в ЖЖ.
Упаковывать подарки. Искать ответы к зачету по рискам. Интересоваться учебой. Просмотреть презентацию.
В темной комнате.

Блядь, блядь, не плакать, ну только, блядь, не плакать, в 8 утра, в четверг, позвонит Артуру, попросить его позвонить Шире, попросить кого-нибудь сделать что-нибудь, только не плакать, не плакать, не плакать, Яна, ты мне очень-очень-очень нужна!

"А этот дом так и останется моим. С розовой комнатой, Дашей, Яной и Катей, учебниками по английскому, невымытой посудой и Русланом. Сюда я буду приходить в случаях катастроф, войны, чумы и голода, ложиться на одеяло с вечными цветочками, варить кашу и пить растворимый кофе."

Вот оно что.
Вот оно.
Это не ветер, не погода и никакое даже не стечение обстоятельств.
Просто тогда началась новая стройка, новый панцирь и новые детские книжки. У меня нет больше Даши и Кати, пусть они останутся у тебя. Просто тогда я забрала себе, наверное, самое важное, Руслана, и Яну, и одеяло с цветочками. И долгие поздние завтраки.

Написала Юре.
Если Юра ответит, если Юля скажет мне, куда ехать в среду, если Артур не забыл о вечеринке - можно почувствовать себя снова живой.
Не хочу ничего готовить.

Очень-очень.
Очень жду снега.
Изморози перед подъездом. И холодного. Холодного. Ветра.

- Ты утром приехала?
- Да. Стоп, а откуда ты знаешь, что я сегодня приехала?
- Ты писала, что дома в выходные.
- Но я же не писала, на сколько.

Да, блять, ты не писала, я просто мониторю это все, ПОТОМУ ЧТО МНЕ НЕ ВСЕ РАВНО.
Убейтесь.

Пока можно купить ваниль.
Пока ко мне может приехать сестра, чтобы выпить в кухне или пойти куда глаза глядят, зная, что все равно придем к Ване и Таланту.
Пока детей называют малышней.
И пока нам с тобой есть, что терять здесь.
Этот город будет жить. Аве.

Когда мой парень смотрит футбол.
И пишет мне со стадиона.
Я счастлива.
До-соп-лей.

Дурацкий Париж.
Трижды дурацкий.
А у меня идет дождь, знаешь. В Москве целыми днями теперь льет.

У сенчи бумажный, дымный вкус - пить и не напиться в жизнь.
Жду тринадцатого, так, будто век его не было. Тринадцатого приедет сестра, тринадцатого - разгар августа, завтрак в кондитерской или Корреасе, прогулки по магазинам, сплетни, жизнь настоящих девочек, "а твой-то что?", поцелуи и громкое прощание с юбилейным годом жизни.
14 - медленный вход, вползание в совершеннолетие.
До этого надо собрать шкаф и комод, отредактировать статью о футболе, пережить несколько ночей дома, скинуть ненужную кожу и наконец-то понять давно сформулированное правило всех человеческих взаимодействий.
Наречие не может быть сказуемым.
В ЖЖ пишут о Путине, Сагре и геях, а больше ни о чем и не пишут.
Я просто сижу и жду Яну.

Дорогой дневник!
Я пишу тебе из города К. Здесь так красиво, что хочется плакать, когда выходишь в 6.10 из интернет-клуба, и так вкусно, что белье у меня уже на размер больше, чем месяц назад.

Столько мыслей.
Чертова куча мыслей.
Столько любви, испачканное зеркало в лифте, руки пахнут не пойми чем, и ночи, ночи же светлые, господи!

Сжать зубы и молчать.

Когда тебе плохо, надо говорить. Говорить, говорить, скидывать свою боль друзьям, которые могут ее принять, говорить, не останавливаясь, даже, когда тебя слушает только воздух. Пить чай или кофе. Лучше - кофе. Со сливками и сахаром, самый простой кофе со сливками и сахаром, идеальной обжарки, правильного помола, грея душу тем, что немного приобщилась к Шумахеру.

Когда бросают друзья, надо говорить. Говорить тем, кто остался. Никаких глупых порывов в социальных сетях, не надо никаких резких движений, сделай все так, чтобы никто и не догадался. Что тебя рвет изнутри светло-коричневой жидкостью, сгущенной, остро пахнущей. Что вскрываются старые рубцы, и без какого-либо вмешательства загнивают, не успевая сохнуть. Только пусть об этом никто не знает, никому и не нужно ведь. Даже если хочется рассказать всему миру, что она - да, да, она такая, она бросила, скомкала, не захотела поддержать тогда, когда рядом никого не было, - тсс!
Потому что это неправда.

Не она, не они, никто никогда не виноват в том, что изменилась погода. Что у них - работа, и фотография, и всякие там принципы, а у тебя только Паша.

У меня только Паша. У меня - просыпаться вместе и коробка жвачки в подарок, любимая работа, Настя, Катя и Сережа, два новых сендвича, жара, жара и его руки. Он обижается, когда я в нем сомневаюсь, и злится, когда я плачу. И почему за то, что я улыбаюсь, обязательно надо перед всеми отвечать? Расплачиваться потоками тягучей блевотины, заполняющей легкие так, что невозможно вдохнуть без усилия.

Мы купим эту толстовку во что бы то ни стало.
И новую помаду.

Аня овца.