Тихо?
Очень.

Спокойно сон, или что это?
Где и с кем? Куда и зачем,
все равно придешь рано
Утром по леснице...
Там где нет пустоты
Где мечты в реальности...
По белому небу
Знаки усталости ...

Я просто шел по мокрому асфальту, оставляя на несколько минут следы своих ботинок. Вот, вроде бы, уже ушел, меня уже нет – а следы остались. Интересно, что подумает случайный прохожий обо мне, увидев отпечатки моей подошвы. Может будет долго изучать незамысловатый узорчик, может просто затопчет все. А я просто шел. Мне было хорошо и спокойно. Знаете, бывают такие моменты в жизни, когда ты точно можешь сказать, что ты счастлив. Хоть и короткие, но их нужно уметь увидеть и почувствовать, тогда точно можно будет сказать в будущем, что ты не зря прожил свою жизнь. На улице стояла январская морозная погода. Накрапывал долгожданный мелкий снег. Небо было затянуто каким-то серым полотном, голые деревья без листьев всячески противились грядущим глобальным изменениям, постепенно осознавая безысходность наступление законов зимы. На баскетбольной площадке было немноголюдно. Старшеклассники лениво бросали мяч в корзинку. А я шел к ней.


Хотел. Просто оказаться рядом, взять ее руки, подуть на них и сказать что-то удивительно нежное и необычное. Просто посмотреть в глаза. Просто сидеть рядом и разговаривать о всякой ерунде. Да вообще в один и тот же момент времени оказаться в точке с координатами похожими на твои… Все просто.


Любить. Какой странный глагол. Какое странное слово – глагол. Да и вообще разве можно описать каким-то одним словом этот бурный эмоциональный поток. Всего одним словом. Упростили до невозможности слова, упростили до невозможности внутренний мир. Упрощать – это же ведь так легко. Усложнять – сложнее, да и не нужно все это в наш век быстрых информационных потоков. @}->- Вот тебе и цветы, понюхай – чувствуешь, как прекрасно пахнет? Коснись лепестков. Как все здорово. Все счастливы. Можно похрюкать от удовольствия. Можно, но стоит ли?


Тебя. Вдруг что-то произошло в мозгу. Что-то неуловимо быстрое, что-то такое, чего никогда не было. Странное ощущение. Вроде бы все осталось таким же, но выглядит все по-другому. Кажется, что вот-вот появится солнце из-за тучек, что сейчас вдруг остановится, скрипя тормозами машина с тонированными стеклами и оттуда выбегут люди с чулками на голове и побегут грабить банк, тот самый банк, возле которого я стою. Кажется, что сейчас должен вдруг мелкий снег перейти в снежную бурю. Что-то должно произойти. Но ничего не происходит. Как всегда. Обычная жизнь, обычные прохожие, обычные серые улицы, обычный город. И тут я вдруг увидел непонятную комнату с незнакомой мебелью. А у окна - тебя. Ты просто стояла и думала о чем-то, а я находился у тебя за спиной и смотрел в окно, видел облачное небо, видел тебя... И подумал: «Красиво». Потом я пытался в разных городах найти то, увиденное мной место. Чтобы отыскать тебя. Так и не нашел. Искал, но не нашел. Порой бывало ощущение, что вот оно – то место. Но это было не оно. Я шел дальше. Искал, натыкался на алкоголиков, сидящих у подъезда, на старушек, выгуливающих собачек. Но шел и искал. По крайней мере, я точно знаю, что искать. И я буду искать тебя. Буду…Всегда. По крайней мере, пока бьется сердце…

Она опять опаздывала. А потому торопилась. А потому чуть не бежала, обгоняя не только прохожих, но , кажется, даже машины (наверно, те, которые стояли на светофоре). Она шла быстрым шагом и не могла понять, почему всегда не хватает времени, почему не бывает такого, чтобы время было за тебя. И почему люди не летают? Так, как птицы? Ведь птицы летают быстрее, чем люди ходят.


Он, как всегда, вышел с запасом времени. Не беда, что долго нет автобуса, а потом они останавливаются на каждом светофоре. Он никогда не торопится. Ведь даже если опоздаешь, по сути дела, ничего страшного не случится. Поэтому он шел, не забывая смотреть по сторонам и замечать красоту окружающего мира. И почему люди не летают... так, как птицы? Ведь птицы в полете видят куда больше, чем люди с земли.


Они шли навстречу друг другу и не могли не столкнуться. Случайно задев его плечом, она побежала дальше, не понимая медлительности людей. А он остановился и посмотрел ей вслед, не понимая, почему люди всегда торопятся и не радуются данной минуте, не наслаждаются каждым мгновением этой жизни. И пошел дальше своей дорогой. Она еще раз обернулась, посмотрев вслед не торопящемуся человеку. Неужели бывают люди, которые не дорожат каждой минутой и не спешат тратить ее с пользой. И пошла дальше своей дорогой.
И они разошлись в разные стороны. Навсегда. И каждый пошел дальше своей дорогой.

И пока автор кричал, что на этом стоит поставить точку, а читатель утверждал, что точку надо было поставить гораздо раньше, дабы он, читатель то есть, сам решил вопрос по поводу окончания этой истории, в это время герои этой истории взяли все в свои руки и сами распорядились своей судьбой. И правильно сделали.


Они разошлись в разные стороны, но не сделали и нескольких шагов, как неземная сила притяжения, а на самом деле тяга к неизвестному и непонятному, заставила их обернуться и посмотреть друг на друга. Они должны были , просто обязаны были, помочь друг другу, то есть понять то, что знал один и не знал другой, какую-то тайну жизни. Всегда привлекает именно неизвестное, таинственное, непонятное, и эта жажда познания сильнее всего и всех.


Она остановилась и поняла, что он возвращается. Она забыла о том, что опаздывает, что торопится, ее волновало только одно - человек, который никуда не торопится. Она не двигалась с места, впервые в жизни, наверно, никуда не бежала. Он шел ей навстречу, впервые в жизни, наверно, боясь опоздать и не догнать девушку... Зачем догнать? Ему некогда было думать об этом, он торопился...


На этом можно поставить троеточие, чтобы дотошный читатель сам досочинял окончание этой истории. Но автору абсолютно ясно, чем закончится дело. Вряд ли эти двое переделают друг друга, зато они прекрасно будут дополнять друг друга. А может, все-таки поставить многоточие?........

Яркая вспышка предзнаменовала ее рождение. Разлившись по всему небосводу, свет окатил своим холодным теплом все живое. Люди подняли глаза и увидели ее. Теперь она была чуть ярче всех остальных. Каждый про себя подумал: “Боже, как прекрасно…”
Рождение всегда прекрасно. Начало. И потоки энергии заструились и отправились в путь, рассекая миллионы километров бесконечного космического пространства. Неся жизнь одним и забирая ее у других, волны солнечного света, впитывают память всего сущего и несут ее сквозь огромный мир молекул и атомов.
А что, если атом - это миниатюрная солнечная система? Планеты, звезды, кометы… и существа, живые существа, которые населяют микропланеты… Но тогда, возможно, мы, наша система, наша Вселенная - это маленький атом, входящий в состав чего-то еще большего, сверх организма… которому невдомек, что он состоит из бесчисленного числа живых мирков.
Я и ты - это комбинация атомов. Неповторимая, индивидуальная, уникальная комбинация. Мы так же не похожи друг на друга как две капли воды. И все же мы не можем жить друг без друга. А что, если бы мои атомы сложились чуть-чуть по-другому? Ведь это был бы все тот же я, но другой... как ни крути другой... Я бы все равно тянулся к ТЕБЕ….
Эти атомы совсем на немножко принадлежат нам с тобой. Придет время, и Природа потребует их обратно. И нам ничего не останется больше, как вернуть взятый на прокат материал. А что мы с тобой будем делать дальше? Давай, жить! Будем жить! Попросим взаймы новые жизни! И Природа сжалится над нами и преподнесет нам частицу своего тела во временное пользование. Ты и я - две вселенные, два маленьких атома. Мы встретимся однажды, в каком-нибудь уголке этого огромного мира и обязательно узнаем друг друга.
Но Звезда не задумывается над тайнами природы, она просто есть. И ее светлое волшебное дыхание всколыхнет раз другой гигантский организм, а он даже не заметит ничтожных изменений, вызванных глубоким вздохом звезды-одиночки. Она обречена на одиночество. Но откуда ей знать, что такое не быть одинокой? Ей не с чем сравнить и потому она не жалеет о своей судьбе.

Она будет светить еще миллионы лет. Озаряя лишь маленький клочок огромного неба, неся с собой дарственные лучи с того конца Вселенной. Кто-то назовет ее странным именем, кто-то будет вычислять расстояние от нее до Земли, кто-то, глядя на нее, посвятит стихи своей любимой, а она будет молчаливо взирать на сотни таких планет как эта.
Маленькая точка на черном небосводе, бисеринка в море парчи и бархата благородного ночного цвета. Однажды она погаснет. Она исчезнет так же неожиданно, как и появилась. Но не умрет. Она перевоплотится из огромной сияющей Звезды во множество маленьких самостоятельных систем.
А мы? А мы останемся сами собой - ты и я. И так будет всегда!

Сегодня проводил Её, девушку, о которой думаю постоянно, каждый день. Наверное, слишком часто.

Наверное, это плохо. Наверное, мне на это плевать.

Прощаясь мы не сказали друг другу ни слова, просто стояли обнявшись и молчали. Сейчас, думая о ней, почему-то вспоминаю не самые яркие моменты наших отношений, а запах тех волос, глубину тех глаз, вкус тех губ… тех, в момент расставания.

Она ушла на регистрацию, а я понял, что ненавижу самолёты. Слишком часто падают. Долго наблюдал, как эта консервная банка с крыльями выруливает на взлётную полосу, набирает скорость, взлетает. В радио эфире наверняка звучит радостное "отрыв". Почему пилоты всегда так радуются взлёту? Неужели не уверенны в конструкторах Тушинского авиастроительного… ненавижу самолёты.

Тупо пялился в небо, долго курил. Рассматривал других

провожающих: вон, жена кричит на мужа, обвиняет в потере какой-то сумки, а вон какая-то влюблённая парочка, целуются, долго о чём-то болтают, она уходит, а он, проходя мимо меня, ехидно бросает приятелю:

"наконец-то, пошли пивка выпьем". Не то… совсем не то… может быть я излишне впечатлителен? Может быть излишне влюблён? Может быть мне плевать… Мы знакомы уже полтора года. Кажется так мало, и в тоже время так много. Я слишком хорошо её знаю, она слишком хорошо знает меня. Это пугает, это же и привлекает. Порой кажется, что я её понимаю всегда и во всём, а потом оказывается, что она для меня больше чем непрочитанная книга.

Всегда расставаясь на две, три недели, месяц, мы договариваемся не звонить и не писать друг другу. Даже любовь иногда должна отдыхать. Такое вот искусственное сублимирование чувств. Всегда договариваемся, и всегда, придя домой я знаю, что она позвонит.

Расскажет об ужасной синтетической едё которой их кормили, о мерзкой старушенции-соседке (ей почему-то всегда не везёт с соседями), о стюардессе пролившей Спрайт на её новые джинсы. А потом мы вместе будем думать, где же взять деньги, чтобы оплатить все эти разговоры.

Приехав домой долго смотрел на звёзды и курил в ночь.

Она бы сказала, что у меня депрессия или творческий кризис. Нет, на злейшего врага, творческую импотенцию это не похоже. Такие ступоры как ведро с холодной водой неожиданно опрокинутое на голову - бац, последняя точка и понимаешь, что это была последняя мысль. Всё, больше не можешь и самое страшное - не хочешь. Сейчас ситуация совсем другая: липкие пальцы меланхолии, убийственное ощущение тотального, абсолютного одиночества. За окном зной, кажется видищь миражи как в реальной пустыне… а в ушах звенит этот голос, я вижу эти глаза, эти губы…

Он независим… но что за нелепое слово?.. и что оно значит?.. То что он может сам прокормить себя, снимает комнату и имеет вполне оплачиваемую работу… Да, это конечно замечательно… вот только одно… он разменял, и уже довольно давно, третий десяток. И вся его независимость обращается в опустошение глаз, молчаливость и замкнутость. И в пятницы он напивается, запершись в своей комнате… И квартирная хозяйка прижимается к замочной скважине, прислушивается.



Но он не поет песен и не ругается матом. Он опускает свой мутный взгляд во двор, словно ослик Иа свой лопнувший шарик в пустой горшочек из под меда, и смотрит как чужие дети играют в классики… Но это лишь пятницы… И все не так уж и безнадежно. Ладно, пусть он одинок, но люди не могут быть совершенно одиноки. Обязательно должен быть кто-то. У него есть кошка. Обычная кошка, таких несметное множество в ташкентских дворах. Колодцы, колодцы - с бездонным небом вместо дна. Кошки тоже независимы, с наглостью в глазах, щурятся в притворстве, что им нужно только солнце.


Его хозяйка ворчит, но он исправно платит деньги, и она терпит.
У него есть кошка. Она встречает его, вернувшегося с работы, она трется об его ноги, и ее требовательные беспардонные крики заставляют его морщится. Он ворчливо ворочает консервным ножом, открывая ей кильки в томате, смотрит в ее жадные, голодные глаза, и в этой жадности – нежность – кошачья. И ему спокойней. Он ходит по улицам, и его кошка сидит у него на плечах. Дети бросают классики, гурьбою бегут за ним и смеются. И, быть может, он счастлив в такие минуты, своим особенным счастьем.


Они спят вместе. Она забирается к нему под одеяло, царапает, скребет. И он прихлопывает ее ладонью, прижимает ее ближе, к груди. Она мурлычет и от нее тепло. И быть может даже в душе. Он засыпает.
Но скоро она умирает от чумки или от старости.


На утро ему кажется, что она еще жива. Но вместо глаз стекло. Он укладывает ее податливые лапы так, как будто она спит. Внутри пустота.
Он приходит с работы. Пусто. Его хозяйка молчит.
Вечера проходят в тишине. Он не может заснуть ночами… Но это всего лишь кошка, убеждает он себя, нельзя так убиваться из-за кошки… Но ночи слишком темны, и рвет ветер неплотно закрытую форточку. Ему нет места…


Он бежит из пустого дома, он не возвращается в него сразу после работы. Он смотрит навстречу идущим людям и в глазах его горит желание говорить кому-нибудь…
- У меня умерла кошка.
Человек в шапке, один из сотни, вскидывает голову и отвечает:
- Ну и что?..



Правда, что? Он смотрит в спину идущего дальше по своим делам человека в шляпе, и чувствует раздражение, и неожиданно для себя улыбается голубиной кляксе, брызнувшей с неба на человека в шапке.
Сотни и сотни людей. Он теряется среди них. Сам ни свой. Но вечер, и вновь и вновь он заглядывает в безразличные лица. И уже вскоре его глаза не поднимаются выше трещин в асфальте.


Но это не конец истории, только начало.
Случается то, что должно случится. Он встречает Ее. Она продавщица цветов. Она выдергивает его из толпы. Она звонко смеется его покрасневшей шее, от смущения, словно подросток… Она зачем-то дарит ему маленькую розу. Он прячет этот цветок от людей, что в шапках. Он бежит. Бродит всю ночь под газовыми фонарями… И ему кажется, что это и есть жизнь. В глазах его свет от маленькой розы и щеки пылают румянцем.


День другой. Он кружит и кружит, долго не решается подойти к ней, сжимая у сердца уставший, увядший цветок. И уже на грани обморока:
- Девушка…
И теряется.
Она смеется. На ее щеках ямочки. И черная вьющаяся прядь падает на глаза. Легким движением…


Они вместе каждый вечер ( странно звучит, не правда ли, только вечер?). Она держит его за руку, касается локтя тонкими пальцами. Он открывает дверь за дверью и дрожит от сквозняков. Он счастлив, но он боится. И все чаще он замолкает и хмурится. Она прикосновением губ возвращает сладкую дрожь распахнутой души. Он забывает о своих страхах, он верит…


Но все было бы слишком просто.
Она продавщица цветов. Она дарит цветы прохожим.
В тот вечер она дрожит вместо него. А он в оцепенении. Она говорит, что с ним хорошо, что он удивительный человек… Вечер, ночь… горят газовые фонари. Ее и его тень уже не единое целое.


- Но я же люблю… - он не в силах договорить, его тело сводит судорогой. Как в кошачьей смерти.
Она плачет. В своей обиде он оставляет ее одну…
И не совсем понятно, что творится между ними. Судорога.


Но она продавщица цветов. День. Он ходит кругами. Он прячется за спинами людей в шляпах. Она не видит его и поэтому улыбается. Ямочки на щеках. Черные кудри пьют солнечный свет, падают на глаза. Глаза источают свет. Она дарит маленькие розочки мужчинам. Кто испытывал это поймет… И она прекрасна.
Только ему больно. Он шепчет ее имя и злится на себя, злится на нее. Он проклинает ее, и закрывая глаза, помнит прикосновения осторожных губ. Судороги.


Он возвращается в пустую квартиру. В руках его банка килек в Читать далее...

Сомневайся.
Думай.

Сегодня утром я подошел к окну, и за окном было серо. Я знаю, в чем дело. Я знаю, что произошло. Это асфальт упал и разбился о мое окно. Мне не под силу убрать огромную зернисто-серую тушу асфальта и выудить из протогоризонтального пространства несколько строчек дневного света.

Мне - не под силу.
И не на силу.
Мне не за силой.
Мне не перед силой.
Потому что у меня вовсе нет силы. Раньше у меня была коллекция хороших вещей.

У меня были бумажные крылья. Просто бумажные. Я зашел в магазин промышленных товаров и купил там ножницы. Металлические с черными пластмассовыми ручками. Я зашел в отдел "товаров для школьника" и купил там блок бумаги. Нет, не туалетной. Обычная такая бумага, на которой рисуют акварельными красками. В принципе, это была моя существенная ошибка. Надо было покупать бумагу для черчения. Она - более плотная. Дома я вырезал из бумаги красивые пернатые крылья. Примерял перед зеркалом. Мне они шли. Дождался ночи - ночь задавила меня своей тяжестью, плющась о мое хрупкое окно. Я делал слабые и неуверенные попытки просквозиться через белые щелочки звезд на огромной теле ночи, но у меня ничего не вышло. Крылья мешали. Я подумал - а вдруг получится - без крыльев. Я снял их и спрятал под кровать, разделся и шагнул в ночь. Теперь я ее уже не боялся, потому что она не боялась меня. Я тогда умел. В ту ночь случился пожар и не сгорело ничего. Пожар был не искуственный, как химическая реакция горения-окисления +О2, это был самый настоящий пожар. Горел я. То, что было внутри меня, горело. Сгорало. Дымило. Утром, когда я узнал, что мои крылья сгорели, я понял, что именно воспламенило их. Тогда я не хотел называть это на букву "л", зная точно что это не лАСКА и не лЕСТЬ, и уж точно не лОЖЬ, и стопроцентно не лЯГУШАЧЬИ лапки в томатном соусе, которые вообще не касаются всей этой истории с крыльями, хотя на лапках тоже можно свалить в вечность. Только вот не на лягушачьих. Благополучно уничтожив свои крылья, я пытался найти и сделать новые, но ножницы куда-то запропастились, а бумаги не хватало. Я снова пришел в магазин, и продавщица с розовым бантом на волосах, ехидно взглянув на меня, спросила:


- А у вас уже были крылья?
- Да.
- И где они?
- Сгорели в пожаре формата "Л".
- Извините, мы продаем материал для крыльев только влюбленным или, на худой конец - отрешенным. Полюбившим и притом безответно - нет.
Так я остался без крыльев.

У меня были очки с желтыми стеклами. Я любил надевать их во время непогоды, когда внутри все кипело и плавилось чернотой наступающей бури. Я видел солнце. Я был уверен, что смысл в том, чтобы видеть солнце. Я споткнулся о безнадежно затянувшийся стеб твоих слов, о резину растянутых нервов, я упал и разбил колено. Правое. Но это - нестрашно. Страшно то, что очки тоже ударились о каменистую тропу нашей будничной обыденности и разлетелись на 16 осколков. Почему на 16? Да не знаю я, родная. Потому что они не могли разлететься на семь. Семь - мое любимое число.

У меня была ты
У меня были твои глаза
У меня были твои руки
У меня была горячая обжигаемость твоих сладких поцелуев
У меня были твои песни
У меня был твой голос
У меня были твои шаги за спиной
У меня были семена надежды
У меня были отголоски веры
У меня были лягушачьи лапки по подоконнику, и притом сломанные
У меня были крики чаек в январе
У меня были цветные круги перед глазами
У меня были размытые полосы на фиолетовой эмали

У МЕНЯ

НЕ БЫЛО

Т Е Б Я . . .

Она любила слушать тишину, ее душа раскрывалась, когда она оставалась одна; и притаившись, стараясь не нарушить внутреннее сосредоточение, вчувствовалась в безмолвное течение времени, отдавшись его потоку с радостным блаженством. О чем она думала в этот момент, находясь как бы за границей обычного мира, с его суетой движения, курса валют, политических новостей, войн , природных катаклизмом? Если бы ее спросили об этом , то она , наверное, молча посмотрела бы и ничего не сказала. Да и с самой собой она не вела бесед, рефлексирующих и объясняющих состояния и поступки. Она жила какой то истиной природной жизнью, где все как бы само собой разумелось и понималось, так органично, что не надо было ничего ни говорить, ни объяснять.

Он познакомился с ней совсем случайно: она потеряла ключ от квартиры и так как недавно переехала в наш дом, то знакомых у нее не было и встретив его на лестничной площадке, с виноватой улыбкой попросила помочь. Вооружившись стамеской, он легко открыл дверь и она, словно чувствуя себя виноватой , пригласила его на чай. Она ему сразу понравилась, он любил стройных худощавых женщин, с мягкими интеллигентными движениями и все понимающими глазами. Ее звали Лена, ей было 28 лет и она работала в какой то фирме бухгалтером. Родители ее умерли недавно и она поменяла район. Между ними как то сразу установились дружеские отношения, хотя она все больше молчала и говорить приходилось ему, но он чувствовал, что его присутствие не тяготит ее , он был для нее как бы продолжением той органичной естественности, в которой она и жила. В комнате стояло видавшее виды пианино и он попросил ее что-нибудь сыграть. Она легко согласилась и сыграла менуэт Баха. Когда она начала играть, он неожиданно почувствовал ее присутствие в нем, казалось какая то добрая и красивая женщина смотрит в нем на ноты и играет. Возникло ощущение какой то необычайной легкости и чудесности, как будто перенесся в 18 век, с его размеренной религиозной медитацией о Боге, кода чувство божества так же ясно и неоспоримо как небо над головой или птичий щебет. Ей нужно было куда то идти и они расстались друзьями, открыто улыбнувшись друг другу.

Придя домой, он чем то еще занимался, пока не поймал себя на мысли, что думает о ней, ему хотелось видеть ее и быть с ней. Он человек влюбчивый и подумав, что это простая , очередная , приятная влюбленность, успокоился .Но внезапно, какой то нежный голос произнес внутри его:
- Выходи через два часа к подъезду и ты меня встретишь.

Голос был такой отчетливый, что сомнения в его реальности как то сразу рассеялись .Он взглянул на часы, было 18: 23.

- Хорошо, -подумал он,- что бы это значило? И решил проверить, что будет, если он через два часа выйду из дома. Сосредоточиться на чем-нибудь было трудно, так как все мысли были заняты предстоящим событием.

Он верил и в Бога и в черта и в телепатию и, вообще, в любую возможность , но раньше как то ни с тем ни с другим не встречался, к тому же у него критический склад ума и все что ни встречается он подвергал критике.

Выйдя из лифта , он столкнулся лицом к лицу с Леной. Она смотрела на него так, как будто ничего необычного не произошло, а просто встретились два знакомых человека. Он не стал рассказывать о голосе, но теперь он понял, что это была не просто обычная влюбленность, а нечто большее и таинственное и напросился в гости. Она согласилась так, как будто и должно было быть все. Он взял ее сумку, как потом он понял с продуктами, и они поднялись на седьмой этаж. И на это раз все было как и раньше: он болтал, она молчала, когда он просил, играла на пианино, пили чай с пирожными. И после этого он зачастил к ней, ее присутствие стало ему нужным, он чувствовал , как с ней обретает природную гармонию , спокойствие. Про голос на какое то время он забыл. Естественно, он думал о сексе с ней, но было это почему то когда он уходил от нее, а при ней все это улетучивалось из него и он все больше болтал о искусстве , музыке , философии, политике. Она , казалось, все понимала и смотрела на него большими понимающими зелеными глазами, время от времени поправляя прядь волос , спадающих на лоб. И вот однажды, он услышал снова тот же голос, с интонацией, явно эротического намерения.

- Сегодня приходи в десять
- Хм, - сказал он себе с удовольствием.

В десять он был у ее дверей и дверь сама отворилась и войдя он увидел Лену, она стояла и понимающе смотрела на него. Это продолжалось несколько секунд, потом она подошла и поцеловала его в губы, взяв за плечи.

Проснувшись утром в состоянии ленивого блаженства, он обнаружил записку на ночном столике:
- Мне срочно нужно на работу, ключи на столике. Целую.

С радостным чувством хорошо выполненного дела он оделся закрыл дверь и поехал на второй этаж к себе в квартиру. Где-то в пятом часу вечера он почувствовал какую то тревогу и вышел из дома. На улице стояла толпа , скорая и милиция. Подойдя, он услышал, что молодую женщину на смерть сбила машина. И как черная пелена опустилась ему Читать далее...

Она пришла в дождь. Лило как из ведра, и он удивлялся, открывая дверь: кого понесло на улицу в такую погоду? Открыл и удивился ещё больше: перед ним стояла девушка.


Конечно, никакого зонта у неё не было. Конечно, она промокла до нитки. В другой ситуации он жадно бы тайным взглядом стал её разглядывать: лёгкое платьице прозрачной плёнкой охватило её тело, все его изгибы и впадины и... Но он не стал вглядываться: она была такая жалкая, и глаза у неё были печальные как у сеттера - что-то в нём вздрогнуло и перевернулось и он сказал:


- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - сказала стуча зубами девушка. - Можно мне войти? Дождь...
- Можно, - ответил он.


Он проводил её до ванной, дал ей тёплый махровый халат, чтобы было во что переодеться после душа, пошёл на кухню, заварил чай, нашёл малиновое варенье - надо непременно пить чай с малиновым вареньем, чтобы не простудиться...


- Не надо, - сказала она. - Я не пью чай и не люблю варенье. Если можно, кофе.
- Можно. - Отвернувшись, он улыбнулся: кофе не любил он.


Потом они сидели и о чём-то говорили, чёрт знает о чём, попивая каждый своё. Было тепло и сумрачно, её зрачки блестели в полутьме. Он хотел включить свет.


- Не надо, - сказала она и он передумал.
- Тебе тепло?
- Да, спасибо. Уютный халат. Твой?
- Мой. Но я его не разу не надевал.
- Почему?
- Надеялся... - он грустно улыбнулся и посмотрел в её глаза. Почему у неё такие светлые глаза? Лучистые.
- Правда? Вот я и пришла. - Она склонила голову на бок. - Или ты ждал другую?
- Не знаю.


Он действительно не знал. За окном лил дождь, стучался кулаками в окна, и выл ветер... Но это уже не имело значения - во всём мире остались они двое, и никто им не мог помешать, никто их не видел, никто о них не знал. Их не было.
А потом они появились, и оказалось, что дождь уже давно кончился, и прояснилось. Стало тихо. Помутнели глаза.


- Я вернусь, - обещала она уходя.
- До свиданья!


Она не вернулась. Он скучал, ждал её, но она не вернулась. Ушла, как дождевые капли уходят в землю. Девушка-дождь.

…..Она остановилась, подставила лицо летнему дождю, чтобы случайные прохожие не увидели её слёз…..

Человек, которого она безумно любила, человек, ради которого она была готова на всё, лишь бы ему было хорошо, человек, с которым ей было легко и беззаботно,…. вдруг сказал, что больше не любит её, и поэтому было бы неплохо отныне каждому избрать свой путь. Путь, где не будет больше места для другого.

Нет, она не стала биться в истерике, не стала закатывать скандалы, даже выражение её лица не изменилось.
Не долго думая, она близко подошла к нему, обняла так нежно, как ещё никогда и никого не обнимала.
Потому что она знала, что больше никогда не увидит его. И он это почувствовал….
Затем, отстранившись, она подняла свои зелёные глаза, полные ледяного спокойствия. В этот момент сладкая горечь проскользнула на её лице, а улыбка была непозволительно очаровательна.
Она усмехнулась. Чему именно, не знал никто, да и она, навряд ли, понимала серьёзность момента…..
Она усмехнулась и сказала:
«Ты НИКОГДА не любил меня………»

Взглянув в последний раз в любимые глаза, она медленно и грациозно развернулась, устало прикрыла веки глаз…… и вышла на улицу.

…..Она остановилась, подставила лицо летнему дождю, чтобы случайные прохожие не увидели её слёз…..

Он так и не понял или не захотел понять, что под её маской безразличия скрывалась невыносимая боль, истошный крик о помощи, протест против всей этой нелепой ситуации…..
И никто не знал, никто не понимал её метущейся души в этом безразличном ко всему мире.

А летний дождь был тёплый и ласковый, солнце заставляло всё время жмуриться. Она стояла посреди шумной улицы с закрытыми глазами. Она ничего не слышала, точнее, не хотела ничего слышать, кроме звука падающих капель дождя.

А суетливые прохожие, увидев на своём пути девушку, мокнущую под дождём, не могли оставаться равнодушными, видя, как она блаженствует под яркими лучами солнца, улыбались в душе, произнося: «Счастливая значит!....», - и шли дальше.

И они были правы.
Она была счастлива, потому что в этот момент солнце светило только для неё, а дождь плакал только с ней.

Нет, она не одинока.
Она ещё обязательно будет любима и полюбит, хотя, возможно, не так сильно и безрассудно…….. Но это уже не так важно.

Важно уметь улыбаться, когда хочется плакать.

Он спустился на Землю. Так, как и приказал Бог. Правда, не верил он в то, что с этого может быть какой-то толк. Что хорошего могли придумать люди, чтобы избежать своего конца? Разве не бесполезно искать что-то светлое здесь, где давно правит бал Сатана? Но Он так надеется…И грустноватый Ангел побрел по дороге.
Он и сам не знал, что собственно ищет. Просто так брел по городской дороге. Правда пришлось, как люди, пойти по тротуару, дабы не выдать свою сущность. Остановился перед вывеской «кафе Парадайз» "Скромно...", саркастически протянул он про себя, и вошел в кафе. Едва он успел подойти к выбранному столику, как перед ним материализовался официант с ожиданием заказа и с еще большим ожиданием чаевых. Это люди не всегда видят , чего на самом деле хотят от них, а Ангелов обмануть не возможно. Но он сделал заказ и сразу дал официанту щедрые чаевые. Не долго им осталось, так пусть хоть порадуются…
Он сидел за столиком немного грустноватый, в остальном ничем не отличающийся от остальных посетителей кафе. Неожиданно к его столику подошла девушка и попросила разрешения присесть.
-Пожалуйста, но почему именно здесь?
-Свободных столиков нет, а Вы, как мне кажется, не представляете опасности…, - чуть смущенно улыбнулась девушка .
-Садитесь, - не представляю опасности, горько усмехнулся он про себя? Да через несколько дней я должен буду вести тех, кто все здесь уничтожит по Его приказу, а ты говоришь, я не представляю опасности. Милая и наивная девушка…
-Почему Вы грустите? – и как она это заметила, вроде старался скрывать.
-С чего Вы так решили?
-У Вас глаза грустные. Грустные и красивые…Такие наверное должны быть у ангелов.
-Хмм... Почему Вы так думаете? Встречали прежде ангелов? – что-то интересное определенно было в этой девушке. В конце концов, ну что он теряет, если посидит в этом кафе подольше? Никто ведь не говорил, чем именно он должен заниматься во время пребывания на Земле…
-Нет, не встречала, да и кто ж их встречал? – ее смех рассыпался в воздухе яркими капельками, заставив все вокруг заискриться. Ангелы ведь видят больше людей…
-А если бы встретили? Самого настоящего Ангела? И он сказал бы Вам, что скоро настанет конец мира?
-Чушь какая! – ее совершенно искреннее возмущение на секунду заставило Ангела дрогнуть. – Какой конец Мира, если я только на днях встретила свою Любовь? Это было бы не справедливо!!
Интересная логика…
-И почему Вы думаете, что какая-то любовь, которые люди сейчас меняют словно перчатки, остановит конец света?
-Не какая-то любовь, а Любовь!- впервые за их разговор в глазах девушки сверкнули огоньки гнева. - Настоящая Любовь, Любовь всей жизни, моя вторая половинка нашлась. Бог просто не может сделать так, чтобы сейчас был конец света! – В этих ее словах звучала какая-то наивность и такая детская вера в то, что если все хорошо – то ничего плохого произойти не может, что Ангел просто не смог заставить себя сказать что он не шутит и на самом деле Ангел. И что конец света тоже на самом деле близок…Ну как такое скажешь этому по-детски наивному и доверчивому существу с теплыми серыми глазами, согревающими , будто там спрятались лучики солнца…Но это же дар Ангелов! Запоздалая мысль обожгла его непониманием. Как эта девушка может иметь ТАКИЕ глаза?? Это же ангельские глаза! У людей нет, не может быть света в глазах…Но вот же она, сидит перед ним, пьет кофе с мороженым и смотрит куда-то в даль своими ангельскими глазами и улыбается каким-то своим человеческим мыслям. Как такое может быть?
Но выходит что может…В чем дело? Сколько ни прокручивал он слова девушки в голове, никакой зацепки…Только разве что упомянутая ею любовь, вернее как она говорит Любовь с большой буквы, истинная Любовь? Да может ли такая еще быть в этом погрязшем в пороках мире?
-С чего Вы думаете, что Ваша любовь – та самая, настоящая? Может он через неделю бросит Вас?
-Нет! – не каждый мог бы иметь такой уверенности в себе. – Никогда не бросит.
-Но почему вы так уверены в этом? Такое бывает сплошь и рядом?
-Сердце не ошибается… - улыбнулась она, и в глазах снова сверкнул свет, доступный лишь Ангелам. – А теперь прощайте, мой милый собеседник с ангельскими глазами. И передайте Богу, если вдруг увидите Его, что устраивать конец света сейчас – крайне не справедливо! Такая любовь как у нас бывает раз в тысячелетие! – и она развернулась, и ушла.
Конечно, последние слова были для нее всего лишь шуткой, но вот для него…Ему вдруг невероятно остро захотелось, чтобы не было никакого конца света, чтобы никогда эту по-детски наивную девушку с ангельским светом в глазах, непонятно как ставшим ей доступным, не коснулись никакие беды, чтобы так и не узнала она на себе, сколь часты в их мире измены… И он еще грустнее уставился в свою чашку кофе. Теперь он не просто сидел и ждал, когда вернется назад. Ему безумно хотелось найти способ вернуться и убедить, что никакого Конца не надо. Что эти люди – не так плохи, как кажется, что в них осталось немало светлого. Но как? Сказать, что в глазах человека он Читать далее...

Моё время осыпается, как облупившаяся краска с поверхности старого деревянного комода. Минуты выпадают из часов, как молочные зубы семилетнего ребёнка. Я их собираю, нанизываю на ниточку и дарю тебе в виде ожерелья, но ты никогда его не надеваешь на шею — оно тут же рвётся в твоих руках и бусинки снова раскатываются в стороны.
Знаешь, я ведь сутки напролёт готов стоять у твоего дома, и каждый вечер насилую своим взглядом твои окна. Их тошнит на меня абрикосовым светом, который рождает люстра на пять лампочек. Четыре из них мощностью 60 Ватт, а пятая — 40. Но ты даже не знаешь этих подробностей, и без мыслей включаешь люстру, не задумываясь, сколько киловатт-часов нашей разлуки тебе потом придётся оплачивать.
А я каждый вечер стою под твоими окнами, и от моего утомления они готовы сложиться в гармошку, но иногда и очень редко на балкон выходит божественная фигура — это ТЫ, чего я ждал так долго. Я вижу тебя на фоне абрикосового света, который рождает люстра на пять лампочек. Четыре из них мощностью 60 Ватт, а пятая — 40. Но даже ты не знаешь этих подробностей, и без мыслей выключаешь люстру, оставляя гореть лишь небольшую лампу на журнальном столике.
Только сейчас я замечаю, что стою в луже воды от близлежайшего фонтанчика , и что позавчера в ней точно также отражались твои окна, которые тошнило на меня абрикосовым светом. И снова я слышу стоны ветра, который запутался в сетях собственной свободы, точно также как я запутался в мыслях о тебе.
В мыслях о тебе я провожу всё своё время. Настолько «всё», что у меня даже началась на него аллергия. Ты обвинишь меня в банальности и укоризненно покачаешь головой, а может даже цыкнешь языком, но я живу тобой, мыслями о тебе, постоянным ожиданием тебя. И непрестанно стою под твоими окнами. Дворники не обращают на меня внимания. Птицы запросто могут сесть на меня сверху. Местные псы метят меня как свою собственность. И так изо дня в день, но я готов терпеть... Когда я долго тебя не вижу, во мне зарождается гнетущая пустота и наступает момент, когда смешиваются два противоречивых чувства: желание видеть тебя и в то же время желание оттянуть момент встречи как можно дальше. Но ты даже не подозреваешь, что в душе мусорного бака могут жить и бороться такие сложные чувства. Ежесекундно они сталкиваются лбами, как горные бараны в борьбе за самку и покровительство над стадом. От содрогания, рождённого этими мощными ударами, минуты выпадают из моих часов, как шарики из рук начинающего жонглёра. Я нанизываю эти минуты на трухлявую ниточку, которую нахожу внутри себя, и дарю это ожерелье тебе. Но ты не замечаешь этого подарка, а молча подходишь ко мне, бросаешь на меня отсутствующий взгляд, а в меня — перегоревшую лампочку на 40 Ватт. Как жаль, что время для неё остановилось. Быть может, она тоже была безответно влюблена. Быть может, даже в меня.

Комната походила на залитый солнцем медный таз. Возможно все дело в оранжевых шторах. Очень возможно. Он лежал на разметанной их ночным штормом кровати и не думал. Все пыльные, перекошенные тома мыслей, обрывков фраз, дорогих когда-то намеков и уклончивых ответов - все это было методично выжжено, когда он открыл глаза - каких-нибудь десять минут назад. В пепел, в труху, раз и бесповоротно. Какое это уже имеет значение? No more, no more… Когда-то он был влюблен. Он любил. Но что-то в их судьбах не переплеталось. Все разрушалось только успев начаться. Добрая сказка не вытанцовывалась. Физика же методично гнала его вперед к ней. Не как мотылька, но и не с голой фрейдистской логикой. Просто тянуло, хотя он уже не был уверен, был ли он влюблен как в первые дни…. Он так долго болел ею, что без этого не мог. Уже. Или мог, но еще боялся лишиться. Но все это вчера, а сегодня его правая рука сжималась и комкала простынь, будто пробовала на разрыв молодое полотно свободы. Он был чист, впервые за долгое время свободен от двойственности и полностью откровенен с самим собой. Апельсиновые отблески как-то незаметно появились в глазах и там и остались. В шелковых клубах подернутых оранжевым белых простыней она лежала рядом и не о чем не думала. Она спала - ей снился сон. Вот шевельнулись чуть приоткрытые губы, приподнялась бровь, а вот рука любопытным зверьком скользнула по обнаженной груди и замерла на животе. Он мог бы читать этот сон. Мог бы даже записывать - только это был совсем уже не его жанр. Совсем уже не его. С вязкой сахарной ленью во взгляде он смотрел на ее красивое тело и удивлялся своей доброй безмятежности на грани полного безразличия, но теплого и с солоноватой улыбкой буддистского монаха. Комната утопала в утреннем свете. Такое солнце может быть только в мае. Утреннее Солнце - Оно еще не плавит город нервным подрагиванием аэра. Не заставляет тело исходить мелкими капельками пота - бесполезного и липкого. Оно игриво ласкает ладони, молодые листья и цветочную мелочь зеленых газонов. Самое правильное солнце и самое человечное. Лучи - длинные небесные пальцы - пробились сквозь прожженную сигаретой занавеску на стол, запрыгали стаей по вчерашним бокалам и утонули в начатой и обиженной бутылке шампанского. Не допили, заткнули пробкой и бросились в простыни, на ходу сбрасывая друг с друга одежду… Неуклюже и не театрально вовсе … Так получилось и они были вместе. Но это вчера. Он поднялся. Дошел до стола. Взял шампанское за нежное горло. Обернулся, улыбаясь той же отстраненной улыбкой человека, который только что понял, но все еще не осознал величия. То что было - ушло. То что осталось - она тонет в оранжевом свете. Надо выпить за новое, о котором еще не известно. Он встряхнул бутылку. В потолок из всех орудий. И раздался выстрел.

Ветер всегда любил здесь бродить, а дождь лил, не переставая. А она так часто сидела у окна и смотрела за приключениями ветра и за слезами дождя. Она была одна, но почему-то это не было ей в тягость. Ей вообще ничего не было в тягость, кроме одного. Но это одно было её единственным счастьем, но и это единственное так тяготило её. Никто никогда не смотрел на неё, как на обычного человека, никто никогда не обращался к ней по имени. Она вообще редко кому-то что-то говорила, потому что знала – её будут считать необычной. Снова. Точнее, как всегда.

А ветер гулял, пробиваясь сквозь форточку и путаясь в её волосах. Тоже необычных волосах. Она смотрела на небо необычными глазами, а душой чувствовала – всё равно она такая, как все. Ну почему же её считают чем-то необычным, почему некоторые называют её «чудом света»? Почему же она всё равно не может этого понять? Это трудно понять, но всё равно она пыталась. Всю свою жизнь она пыталась понять свою «необычайность», но у неё ничего не получалось. Никто не пытался помочь ей понять это, а только наоборот, толковали ей только о её необыкновенности.

Дождь шёл. Он тоже был обычным, каждодневным дождём, но она чувствовала, что он не обычный, а особенный. Каждое мгновение - особенное. А на самом деле обычное. Как всё сложно, но в то же время очень просто. Жизнь так устроена.

Больше не выносимо было смотреть на стекло, по которому текли слёзы дождя, и она встала. И каждый бы, кто увидел, как она встала, воскликнул бы: «Это необычайно!». Но она не думала, что об этом скажут, она просто встала и вышла на улицу.

Дождь капал на её волосы, стекал по лицу, а редкие прохожие останавливались и смотрели на неё. Она всегда опускала глаза, когда на неё смотрели, но теперь она во все глаза глядела на прохожих, но они не могли идти дальше – они смотрели на неё и что-то шептали. Ей не было неловко, как обычно, просто она пошла вперёд, дождь заливал ей каплями лицо, вся её одежда вымокла, но она шла дальше, и даже не знала, куда. Она вспоминала свою жизнь, но не могла припомнить, когда же на неё так не смотрели. На неё смотрели всегда. Где бы она ни находилась. Она долго думала, что же причина этому всему, но знала это давно – просто боялась признаться себе. Другим она никогда ни в чём не признавалась, а себе иногда могла что-то сказать, оправдаться, но тогда чувствовала она себя неловко. А теперь, когда дождь лил ей на глаза, она пыталась сказать самой себе, что она поняла, поняла, наконец, в чём же дело. Она давно, очень, очень давно знала, что с ней происходит. Почему на неё все так смотрят, почему её никогда ещё не называли по имени.

Она не помнила своих родителей, у неё не было родных. Но даже её приёмные родители никогда не называли её по имени. А они, эти приёмные родители, взяли её сразу же, как только её поместили в детский дом. Там она не пробыла и одного дня – её сразу же взяли другие люди. Потому что она была необычной. Всю жизнь она несла этот крест. Всю жизнь, от рождения она была необычной. И до смерти такой и останется. Всю жизнь у неё не будет имени, каждый день в течение всей жизни она будет ловить на себе десятки, сотни, тысячи, миллионы взглядов, которые пытаются сказать: «Чудо». Она не могла, да никогда и не смирится с тем, что она не такая, как все. Она никогда не убьёт свою безымянность, она никогда в жизни не познает счастья обычного человека.

Наверное, только дождь считает её обычным, нормальным человеком, поэтому так нагло проливает на неё свою серую воду. Дождь единственное в этой жизни, что доставляет ей радость. Он единственный, кто не смотрит на «чудо». Для дождя все равны. Мокрые волосы спутались на лице, ресницы прилипли к коже, а дождь ничего не жалел. Ничего. Никого. А люди так и продолжали останавливаться и смотреть на неё. Она теперь снова опускала глаза вниз и шла, не смотря ни на кого. Это было легко, она давно уже привыкла опускать глаза и идти сквозь толпу. Идти сквозь десятки, сотни взглядов, прорываться сквозь десятки рук, рваться сквозь крики, вздохи, восклицания и вечные слова «чудо, необыкновенно». Она шла, ступая голыми ногами в лужи, не чувствуя ни холода, ни грязи, она шла, закрывая глаза руками, закрывая глаза от дождя и от мира, она шла, слыша вслед воздыхания и шёпот. Дул ветер, но ей не было холодно, шёл дождь, но ей не было больно под его колючими иглами. Дождь не различал людей. Он не знал, да и не хотел знать, что она не такая, как все. Ведь перед природой все равны. И она тоже. Природа только понимала её. И за это она был благодарна ей – за понимание, которого нет в её жизни.

Она прожила свою жизнь и теперь благодарна только за одно – за то, что хоть кто-то понимал её. Она не слышала уже крики, всхлипы и шёпот за спиной. Впереди был её путь. Путь, который будет концом всей её жизни. Она прожила жизнь. Эта жизнь преподнесла ей подарок на многие годы. Благодаря этому подарку она слышала всё, кроме злости, ей незнакомо было ничто, кроме простоты, она ничего не чувствовала, кроме зависти. Безграничной зависти Читать далее...

Со временем тебя теряю
Теряю разум, чувства, пыл
И постоянно разоряю
Все то, что ты с трудом нажил
И странное все чаще чувство
В душе как бритвой полоснет
Ведь тяжелее нет искусства
Чем быть, когда никто не ждет
Не ждет домой, в судьбу и вечность
Не ждет, не верит, не хранит
И боль со знаком бесконечность
Тебя все тянет как магнит
Мне 18, но откуда
Во мне пустоты, пыль и злость
И как же дальше жить я буду
Раз пережить не довелось
Не довелось учиться вере
И слову внемлеть мудреца
И образ мой скорее скверен
Чем светел в памяти отца
Я все напутала, сменила
Обжегшись вновь к тому пришла
Что жизнь мою переменило
Что называется кошмар
Вы спросите: «А что кошмарно?
Что плохо в жизни у тебя?
Ты молода, живешь шикарно
Дыша, ликуя и любя!»
Не разобраться вам, в чем дело
И почему схожу с ума
И почему довольно смело
Творю кошмар в душе САМА!

Гнусные моменты прошлого атакуют исподтишка… Подкрадываются незаметно и вторгаются в мозг… Читаешь, гуляешь, общаешься, пьёшь, рисуешь, и тут без всяких предупреждений и поводов перед глазами появляются пакостные картинки. Те, которые давно уже забыл или долго старался запихнуть подальше. Зачастую многолетней давности картинки. И избавиться от них нельзя. Продолжаешь заниматься каким-то делом, и переживаешь всё заново, перемалываешь, пережёвываешь, снова и снова. Гробы, неявки, страхи, строчки, слова, действия. Всё забытое заново. Обмусоливание ситуаций… Цвет неба, собственные мысли, слова окружающих, запахи и ощущения тех мгновений и около них – вспоминается всё. Ощущения: слишком громкие, но на тот момент казавшиеся верными мысли: «ненавижу…»; Вопросы «зачем/почему…»; сотни вариантов, как можно было бы всё изменить или – ещё хуже – осознание, что от тебя ни чего не зависело… Моменты подкрадываются, атакуют и так же неожиданно отступают, оставляя место проблемам насущным. Но, рано или поздно, они возвращаются. Всегда. Рано – если что-то прекрасное или кто-то добрый этому способствует; поздно, а точнее позже… и неожиданней… если всё хорошо…

На сколько надо вернуться, чтобы всё изменить, чтобы не крошило это мозг? – назад в памяти, дальше и дальше – Пожалуй, лучше всего было бы не рождаться…

Дэжавю...
Дубль 2...

Вернулась к тому, с чего когда-то начанала...

Глупо.

Что будет дальше? Снова удален? Мэй би...
Хотя, кто знает...

О себе:
Люди для него делились на 2 котегории, либо друзья, либо враги...Причем первых можно пересчитать по пальцам.. А вторые дружно идут нахуй...

Ненавижу глупые и бональные вопросы...
Люблю? Себя...

Посмотрим, чем все закончится...

Мои мысли из моего сердца..........