и оно разверзлось и
разревелось.
расстелилось без конца
и без краю...
только те, кто ходил за ограду,
его видели. Его знают.
Они сами зажгли
первозданное.
изумрудное, каплю потешное.
Это были их танцы
с небушком.
Безмятежные, но не грешные.
Это плыли их маскарады...
Излучавшие песни
стройные.
Только вышедшим за ограду
Было видно,
как сосны пойманы.
Были пойманы,да не съедены.
Были срезаны, да не выжжены!
...Не ходите туда,
малы детушки.
Не ходите,
старухи пристыженны.
Этот день не для вас
начинается!
Посмеются косматые вольницы.
Истаскаются
по обочинам.
Под зарю все равно успокоятся.
Посмеются, да даст Бог,
Завалятся.
Все там будем - клокочут безмолвные.
Это радужных снов
покаяние.
Это пристальных слов излияние...
Искололи все руки
бестыжие.
Изломали капризные шеюшки!
Не страдайте вы, степи рыжие.
Не рыдайте, зловредные змеюшки....
Замечательны наши
прогулочки.
Полудни под луной и под ситом.
Закатайтесь в несчастные сумочки.
Заурочтесь неясным, но сытым!..
Но запомните серость буднюю.
Завороженны
Будьте смыслами!
Приласкайте дочурочку блудную,
Да излейтесь кровавыми мыслями...
...Это я.
Это мне
Было надобно
По утрам
Выходить за ограду.
По росе ковылять
было надобно.
Собирать дань,
Поросшую смрадом...
А за утром тащились
безлунные,
Окаянные, безнадежные...
Это я
Положил в твои умные
Свои тусклые
И тревожные..
Ставлю опыты в сфере рисования бамбука тушью.
Разумеется, мой самый первый рисунок не похож ни на что.
Особенно был, пока я не размазала мокрой кисточкой все к чертям,
благодаря чему он приобрел все-таки некое подобие живописности.
Нервно пью зеленый чай, теребя страницы книги по китайской живописи.
В голове – вихрь.
Мокрая кора дерева, принесенная с мороза, пахнет свежестью и жизнью на моем подоконнике.
В сундучке – пропитываются ароматами благовоний полусухие лепестки оранжевых роз.
в предынфарктное состояние меня вводят
работы всех этих мастеров.
обилие разного рода бумаг.
разного рода цветов.
разного рода ракурсов.
разного рода замыслов!
и иногда - зависть.
а соседи за стеной голосят. громыхают.
и это создает уют.
Прикасающийся к моим ладоням!
Ты должен знать, что они чувствовали и где бывали они!
Ты должен знать, что они стыли в первом снеге, что
Краснели и иссушивались, что кололи и не слушались
Меня.
Ты должен знать, что они касались желтых листов бумаги, что сжимали
Горячую чашку чая, что сжимали руки чьи-то еще!
Ты должен знать, как неловки они были в то время, когда чьи-то еще глаза встречались
С моими.
И как метались они по чьему-то телу и лицу, и как опадали вдоль мягких
Волос.
И ты должен знать, как их обжигало, как холодило их и дрожало.
Как капала на них вода и как проползали по ним
Насекомые.
Первый склеп — королевская семья Орлеан, похоронены в Dreux (Франция), второй — австро-венгры, похоронены в Венгрии. Надгробная надпись королей австро-венгрии: Я есмь император Австрийский, именем папы утвержденный король Венгерский, правитель Богемии, Далмации, Хорватии, Славонии, Галиции, Лодомерии и Илирии, царь Иерусалимский, эрцгерцог Австрийский, великий герцог Тосканский и Краковский, герцог Лотарингии, Зальцбурга, Стирии, Коринфии, Карниолы и Буковины, великий князь Трансильванский, правитель Моравии, герцог Верхней Силезии,Нижней Силезии, Модены, Пармы, Пласенции, Гуастальи, Аушвица, Затора, граф Габсбургский и Триольский, Кибургский, Горицкий и Градизский, великий князь Тренто и Бриксена, правитель Вышней Люзации и Нижней Люзации, и Истрии, граф Хонехембса, Фельдкирха, Бриганса, Зонненберга, правитель Триеста, Каттаро и Ла Марки, великий воевода Совета воевод Сербии…
разобралась в своем столе.
просмотрела мимолетные зарисовки, перечитала мимолетные записки.
и работы, на которые ушло немеренно сил...
меня саму удивляет то, что я нахожу.
особенно работы примерно полуторогодовалой давности...
столько слизи, выпирающих костей, обвисших грудей,
черных языков, тонких пальцев, хлыстов, пауков,
свалявшихся волос, тараканов, безумных глаз, темных век,
.... я еще нигде не видела.
кроме своего сознания.
но это не все.
ведь есть и цветущие вишни, и горящие костры, и танцующие цыганки,
и мудрые индейцы, и пары влюбленных, и луна, и уютные юрты, и ангелы, и свечи...
есть все это!..
[469x469]
мягкий карандаш, белила да кусочек картона.
это все, что нужно после такого уютного дня как сегодняшний.
легкий голод.
запах дыма в волосах.
ореховый аромат.
сны о чем-то большем.
все так прекрасно, как оно должно быть.
[393x350]
жизнь странно привлекательна на картинах, фотографиях, рекламе, на мимолетных зарисовках, в окнах автобуса. еще в книгах.
в нее не хотелось бы погружаться - говорить что-то, что-то делать, снова смотреть в глаза, открывать рот или двигаться.
просто видеть ее на плоскости. на плоскости листа, на плоскости стекла или холста.
ни слова! только штрихи, пятна, светотень, запах красок и вот она - жизнь.
та, что по душе. что всегда ближе и понятнее.
это потрясающее ощущение. папа сказал: "только не сойди с ума".
Каждый раз заря наступает заново.
Все так же гулко расшвыривая краски на холсте небес.
Безумная, скачет по облакам с задранной юбкой, тащит за собой
Ворох отчаяния.
Дайте ей остановиться! Дайте ей разрыдаться у вас на плече!
Заре не будет конца, так помогите бедняжке хотя бы
На этот раз!..
Приласкайте ее, утрите слезы с грязных скул, запустите ладонь
В ворох немытых рыжих волос. Простите.
Нет больше сил восходом солнца раздаривать окнам цвет собственных щек.
сегодня мне снилось, что я надела костюм лошади и стала лошадью.
а сначала я лезла наверх по кроватям, было много огромных многоярусных кроватей. на самой верхней(под потолком) меня ждала девочка, которой было нужно, чтобы я надела костюм лошади и стала лошадью.
Будучи давно заинтересованной однобуквенными произведениями, я поискала сводки о них в свалке под названием "интернет". Находка моя была неожиданной и крайне забавной :)
Николай Культяпоп -автор романа «Приключения пехотинца Павла Петрова», который был выполнен в лучших традициях «однобуквенных» произведений. Все с 86 тысяч слов, использованных в нем, начинаются с буквы «П».
Первый успех в данном жанре Культяпов снискал после выхода романа «Ольгин остров», который состоял из 16 тысяч слов, начинающихся на «О». Это достижение было высоко оценено сотрудниками «Книги рекордов Гиннесса», которые внесли его в знаменитую книгу.
История свидетельствует, что к написанию «однобуквенных» произведений в свое время обращались многие известные поэты и писатели. Элементы этого жанра были замечены в поэме монаха-доминиканца Плацениуса «Pugna porcorum» («Битва свиней»), в «тавтограммах» римского поэта Квинта Энния, а также в стихотворении Христиана Пиэра «Christus Crusificus» («Христос распятый»). К «однобуквенным» произведениям прибегали и такие русские мастера художественного слова, как Брюсов, Кирсанов и Вознесенский.
Город. Он как жерло вулкана, как чрево огромного чудовища… В нем, в беспокойном, постоянно что-то движется, что-то взрывается, горит, несется и никогда не успокаивается. В нем, бесконечном, заключены тысячи составляющих, являющихся, по сути, крохотными проекциями его самого. Это люди. Они, именно они, не дают покоя этим стенам, разрывая их изнутри своими хилыми плечами. Люди и город – вечное противостояние. Люди выстроили его, согласно собственным представлениям, собственным надеждам и нуждам. Люди приручили его, подогнав под собственную плеть. Люди живут в нем, терзаемы его крышами. Они просыпаются и снова засыпают, ходят, танцуют и прыгают, и ни на секунду не избавляются от неясной тягости. Никто не помнит, откуда она. Привычка стала для них всем. Жизнь – по привычке. Город – по привычке. Его стены и улицы, серые фасады и заплесневелые фонтаны – все это для них только привычка. Прирученный великан, непреодолимый, как скала, город гнетет их своим присутствием. Пройти сквозь него - значит пройти сквозь всю жизнь вдоль и поперек. Столько надежд, столько боли, столько смерти и наказания, как в городе, нет нигде... Однако не только город гнетет людей, напротив, люди гнетут город. Если бы не они, он бы не ветшал. Не слезала бы краска с фасадов, не рушились бы крыши, не были бы разбиты дороги. Ветер гулял бы по его улицам, нарушая устрашающую тишину и покой. Город молился бы о людях, ждал бы их появления, потому что единственный смысл его существования – люди. Вот и получается, что город – это жизнь. Бьется о человеческие судьбы, то крепчает, то ветшает. И люди мечутся в ней из стороны в сторону, но друг без друга они немыслимы. Строят друг друга и никогда не успокоятся.
дрожу.
дорожу.
дорогим
дорожу.
дорогу
не знаю,
но все же
скажу.
дрожу.
дорожу.
за шею
держу.
дрожу
дорожу.
за погодой
слежу.
дрожу.
дорожу.
без причины
тужу. [300x225]
меня судят, судят меня.
меня выводят на расстрелы, водят меня.
в меня стреляют
стреляют в сердце мое.
меня красят в цвета
в цвета веры своей.
несколько слов
скажут мне.
несколько букв
на руке напишут мне.
меня судят, судят меня.
в меня стреляют, стреляют в меня.
учат петь немые губы мои
песни свои
неразумны-и.
Андре Кертес ( Андор Кертес 1894, Будапешт, - 1985, Нью-Йорк) — венгерский, французский и американский фотохудожник, один из крупнейших мастеров мировой фотографии. Родился в еврейской семье, отец — книготорговец. Участвовал в Первой мировой войне, был ранен. В 1925 поселился в Париже. Сблизился с группой дадаистов, познакомился и подружился с Брассаем. Создал портреты Мондриана, А.Колдера, Марка Шагала, С.Эйзенштейна и др. Первая его персональная выставка (и вообще первая персональная выставка фотохудожника в мире) состоялась в авангардной парижской галерее «Весна священная» (1927), первый альбом «Дети» вышел в 1933. В 1933 создает серию ню «Искажения», в 1934 выпускает альбом «Париж глазами Андре Кертеса». С 1936 жил в Нью-Йорке. В 1941—1944 как подданный страны-противника не мог публиковать свои работы. В 1944 получает гражданство США.