Шалостью бризовой,
Шелестью рисовой –
Поговори со мной,
Поговори со мной,

Солнечной, лиственной
Вязью осмысленной –
Ну поделись со мной
Тяжкими мыслями,

Темными думами,
Мрачной кручиною –
Слушать угрюмыми
Соснами чинными

Буду; как рай земной
Под кипарисами –
Поумирай со мной,
Поговори со мной,

Слезы повылей чуть -
Я ведь как оттепель,
Я тебя вылечу,
Станет легко тебе,

Будто бы сызнова
Встанешь из пламени,
Только держись меня,
Не оставляй меня.

А коль решишь уйти,
Вот те пророчество:
Будешь искать пути,
Да не воротишься.

я зависаю в твоих страницах, странные лица, чужие лица. как, мне скажи, на тебя не злиться, если я больше пол года без..? ты изучаешь другие страны, мне говоришь, что я стала странной или была, но уже неважно, страшно мне, Майки, мне очень страшно, что чай уже превратился в льдину, и что я так же, как он, остыну, и что в вагоне твою я спину видела, может, в последний раз.
нас разлучают дома и речи, ты говорила, что станет легче, ты говорила, мол, что нам время: время-не вера, оно пройдет.
время-не вера - оно проходит, большая часть пролетела, вроде, только не слышно мне в нашем городе ни одного твоего стиха.
может, еще почитаем как-то? место и пусто еще, и свято, коль наше время уже изъято, может, нам выделит Отче час?
я так скучаю без прежних нас.

кофе, имбирь, корица. чувства внутри витрины; крики осенней птицы; спать на тончайшей льдине. время в часах замерзло. Боже, моя ты Дженни, думаешь, он вернется? - стылый ноябрь в вене. мед и жасмин на ужин, мысли выходят с дымом, Рэй, ты безумно нужен (тонкий, недопустимый). Рэй, ты такой далекий (спать без тебя впервые). ты извини за строки - руки уже чужие. ты извини за лето - я ведь забыть пыталась. ноты на крыльях ветра глушат мне Orange House. цедра, мускат, компьютер, код на экране белом (сколько секунд в минуты ты поместить успел бы?).
курим на крыше шипку (Бродский, прошу прощения): код выдает ошибку
в каждое сообщение.

оказалось, нет противоядия от отчаяния,
каждый месяц изволь пережить рецидив;
можешь дать вековечный обет молчания
и уехать, никого не предупредив,
но ведь однажды вернёшься нечаянно,
всё с той же дырой в груди.

соседи будут кричать, как всегда кричали,
дождь будет греметь водосточной трубой;
можешь злиться и пожимать плечами,
ввязываться в неравный бой,
но тебе причинили ровно столько печали,
сколько ты мог унести с собой.

говорят, весны не будет, и правы отчасти,
холодно, не согреться под тонким плащом;
свобода, никто к тебе не причастен,
ты допиваешь кофе и просишь счёт.
а то, что тебя сейчас рвёт на части,
так это от счастья,
от чего же еще.

Это просто слишком длинная осень - больше ста почти бесполезных дней,
но она закончится, а за ней будет снег в переплете сосен и ночи темней, длинней, запутанней и верней
они пришли бы и раньше, но мы не просим.

Это просто осень, и все устали по грудь, по горло, по город, завязли в болоте,
уткнувшись в родное горе, такое серое, вытертое местами, шагали, ночью не спали, в метро листали, застыли, и их застали -
такими нежными, дышащими,пустыми, простыми, хватай скорее, а то остынет.

В час пик стоишь, прижимаешь к бедру мобильник, любимый, ну, позвони, пожалуйста,
в этой тоске глубинной, в клекоте голубином, машинист, отзовись, родной, динамиком, тишиной, заснеженной сединой,
в ругани нелюдимой, машинст, отзовись, ты знаешь, экстренная связь с тобой мне сейчас просто необходима.

Боже, если ты до сих пор вырезаешь снежинки с шестью лучами, то я тебе отвечаю -
пусть будет хуже, небрежней, чуть-чуть топорно, боже, помни, нужно, чтоб их встречали, фырчали, даже ворчали, кричали,
дарили им свои радости и печали, устали мы, понимаешь, лучше не станет, кидай всё, что получилось, накопим силы, а следующую порцию вырежешь покрасивей.

И еще, пожалуйста, приплюсуй туда наше счастье, последнюю электричку, шаги навстречу, и речку и ярко-синюю рукавичку,
ты слышишь? меня, танцующую под Баха возле матмеха, и горстку смеха, рассыпанную по крыше.
И это еще, которое свечки-вечер с пушистой плюшевой пандой, и это, которое рушится водопадом на выстраданные плечи,
и это - голой спиной на горячий камень, глазами, носом, руками, вбирать в себя накопленное веками, ясными днями, бессмысленными стихами,
и это слышишь - это земное, слышишь, со мною, слышишь, вот это счастье, слышишь тонкое за спиною, бессмысленное, распаренное, хмельное, бесценное, ненужное, проливное.

В метро в час пик войду на Электросиле, четыре месяца осени - доносили, в кармане тесном, назло, на вибросигнале, нас не прогнали, нас попросту не узнали.
Это просто осень - бессонная, нежилая, в собачьем лае, в выматывающем кроссе, дышу, срываю глотку, теряю силы, последним шагом спасибо тебе. Спасибо.

он приходит и говорит: «забывай меня,
никаких перспектив, никакого тебе огня,
ничего тут не переделать, не поменять».
забывай, говорит, на забыть у тебя — два дня.

«у тебя впереди всё. встретишь других ещё».
я в ответ улыбаюсь и молча веду плечом.
он садится на край дивана. мне горячо
и немного, наверно, страшно. я вот о чём:

всё внутри заливает нежностью, как вином,
и какое тут «забывай», если — вот оно,
накрывает с разбега душной морской волной
и кладёт на лопатки. здравствуй, родное дно.

можно всё что угодно думать и даже знать —
ничего здесь не переделать, не поменять.
...он мрачнеет и убирает за ухо прядь.
забывай, говорит. забывай, говорит опять.

«я — никто, одинокий всадник, ночной фантом,
я шагаю всё время в гору — и всё на том,
ты же зря меня, ох как зря запустила в дом,
пожалеешь ещё не раз». пересохшим ртом

говорит мне все эти глупости, говорит,
и не смотрит, поравнодушнее сделав вид,
а во мне обрывается что-то и так кровит...
он приходит ко мне во сне. целый город спит.

он приходит ко мне во сне. постоянно, вот.
и вообще — не соврать бы в числах — уже идёт
девятнадцатый (или даже двадцатый) год,
как он умер. а целый мир до сих пор живёт.

как росла на лугах трава, так растёт, растёт...
я не знала его другим. только так, и всё.
ничего тут не поменяешь, не утрясёшь.
лотерея. рулетка. выигравший не спасён.

бесполезно его любить. «ну, сама скажи,
это — то же, что голым горлом да на ножи».
забывай, говорит. улыбайся, гуляй, дыши.

...как забудешь,
когда он лучше всех тех, кто жив?

почему-то ноябрь лидирует в топе бесконечных раскопок с названием «было». я, как спятивший к черту фанат-археолог, наглотавшись земли, задыхаясь от пыли, достаю из гробниц своей памяти имя, диалоги, улыбки, давнишние встречи, и смакую с лицом дегустатора ядов, успокоив себя: что не травит, то лечит.

а каким был тогда бесконечно влюбленным, как доверчивый пес, увивался за лаской. я был глуп и беспечен, совсем как мальчишка,
не заметивший грань между жизнью и сказкой. подражая аляпистой русской матрешке, для тебя изменял своё «я» постоянно. я могу быть таким и таким — посмотри же! ты смотрела и вновь находила изъяны.

«недобог», «недодруг», это вечное «недо», мой упрямый ярлык — не стереть, не отклеить. лишь в тяжелые дни дозволялось быть ближе, целовать тебя в лоб, убаюкивать в пледе, чтоб за россыпью слов, ты опять сомневалась, примеряла, как платье, что вряд ли наденешь
и бросала на пол: не моё, не подходит...

то, что есть под рукой, никогда не оценишь.

цена тебе грош,
если при виде тебя не бросает в дрожь,
если не ищешь предлога,
чтоб прикоснуться.
если не благодарю Бога,
за то, что вернуться
от тебя не дает ушедший поезд.
цена тебе грош
и самых невзлетных полос.

Надо было выйти замуж в семнадцать лет, за того мальчика, который катал меня на велосипеде. Он катал и тихонько целовал меня в затылок, думая, что я не чувствую, не замечаю. А я все знала. И мне хотелось умереть на велосипеде — такое это было счастье. А с Мишей это все ушло в слова. В термины. В выяснение сути. Сути чего? Когда тебе за тридцать, кто тебя посадит на велосипед?

Ты не расстраивайся, у тебя в жизни будет пара-тройка друзей, которые тебя не предадут. Их предашь ты.

Устал от друзей. Подхалимы - вот что нужно человеку.

самец опасное созданье
изучено не до конца
особенно опасна самка
самца

Я хотела бы в следующий раз родиться метиской.
Жить где-нибудь между Коста-Рикой и Гондурасом.
Петь испанские песни голосом хриплым и низким,
и ловить на себе взгляды дерзкие ловеласов.

Днем плести гобелен, а с фиестой - глоток Флор Де Канья,
и с соседкой в затяг табаку, лучшего в Сан-Хуане,
а соседка моя из бывших креолов - пуэрториканка,
на гитаре играет душевно и кольца из дыма тянет.

Я хотела бы только так: всенепременно счастлива.
Вот такая вот утопического характера фабула.
Южным солнцем и бризом карибским нежно обласкана -
самая завидная барышня во всем Никарагуа...

не надо подвигов Геракла,
не надо денег, власти, чина,
не заставляйте женщин плакать,
тогда, вас будут звать мужчиной

я ненавижу тебя за всю твою ложь,
за всю боль и бесконечную разлуку.
но если ты однажды вдруг упадешь —
я буду первой, кто подаст тебе руку.

а любовь нас всех давно исправила,
мы тянем как всегда один билет.

а в нём одно лишь только правило:
ты будешь любить его, а он тебя нет.

Ты — никто, и я — никто. Вместе мы — почти пейзаж.

Ну что тебе рассказать? Вот и снова август, никаких тебе середин.
Лето с запахом алых вишен и спелых ссадин.
Столько слов собрать – из впитавшихся в мозг картин –
И ни разу не написать их:

Как счастливые и не мы – уезжают, устав находится в пыли и сале,
Как четыре дня они нежно плавятся на песке.
Как у него пульсирует тонкая кожица на виске.
Как они ни разу не встретились там, в Москве.
Как она волнуется на вокзале.

Как счастливые и не мы – спорят о чем-то важном, а, в сущности, ни о чем.
Как они просыпаются между синего блика сосен.
Как он умеет ее рассмешить: близок, радостен и несносен.
Как его карий взгляд по утру проникает в нее лучом.
Как она в толпе задевает его плечом.

Как счастливые и не мы – строят планы, летят на юг,
Как она не пишет ему полгода, сбивая цели.
Как у Балтийского моря ветер ласкает макушку ели,
Как у нее замерзают ноги в его постели,
Как он тишиной на ее слова замыкает круг.

Ну что тебе рассказать? Ну, совсем никак, например о том,
Как они сидят на закате у самой воды в обнимку, никаких тебе москвичей.
Как ей не хватает порою карих его очей.
Как она ощущает себя ничьей.
Как она соленый воздух хватает ртом.
И как закат их тени дырявит в песке винтом.

Как счастливые и не мы – в первый раз касаются загорелых плеч.
Как он обнимает ее у моря, снимая куртку,
Как он ей звонит иногда, а она не снимает трубку.
Как она садится с утра в маршрутку.
Как она холодеет от этих встреч.
И как он умеет ее беречь.

Или как она ставит будильник проснуться к шести часам.
А он нежно гладит ее по шее и волосам.

он бросил меня
лучше б на кровать
или
сразу с пятого этажа
ибо он мне нужен
а я ему не нужна

Я на женщин сквозь пальцы смотрел,
А потом вдруг да встретил такую,
По которой не знаю зачем,
Не сказать, что люблю, а тоскую.

Ты была не со мной, а с другим,
И я выдал себе отходную,
И себя ни на чём подловил:
Не сказать что люблю, а ревную.

Нам ещё до любви далеко.
Ты гуляй, разве я запрещаю?
И в разлуке одну я тебя
Не сказать, что люблю, а прощаю.

Я приду, и я всех разгоню:
Даже тех, кто сильней и моложе.
И я все же, я все же тебя,
Не сказать, что люблю, а похоже.