Стихи не пишутся. Друзья не дружатся, -
всё разъезжаются да льнут к другим.
А под ногами планета кружится,
сбивая ритм.

И мысли тянутся, и буквы строятся
в ряды отчаянно бессильных строк.
И за тебя мне так нынче боязно -
ты одинок;

Ты обесточен, но преждевременно
спускаешь с привязи свою тоску.
Мы не потеряны. Лишь ты потерян мной;
и волоку

я жизнь свою теперь, роняясь каплями
в беззвучность рифм, которым здесь же гнить.
И чувства, что храню, трехстопным ямбом я,
никак не выразить.

Я не твой сегодня и живу неблизко,
а внутри - потёмки, как ни потроши.
В паспорте, конечно, верная прописка,
только это адрес не моей души.

За окошком полночь, на окошке пальма.
Может, и не пальма – песня не о ней.
Я один ночую, а кровать двуспальна…
Мы же не узнаем, кто из нас честней.

В пепельнице горка, а в стакане сухо.
Я от каждой мысли вздрагиваю вслух.
У меня на шее виснет Невезуха,
самая ручная из знакомых шлюх.

Днём я хорохорюсь и шагаю бодро,
ночью затихаю, точно манекен.
Не на мне танцуют кремовые бёдра,
не по мне стекает пряный эстроген.

Скрашиваю будни редкими звонками,
занятую память не пишу с нуля.
Рядом сука Время рваными боками
трётся о колени, жалобно скуля.

Твой дрожащий голос исказит мембрана,
телефон не выдаст боли и гримас.
Между нами вечность и погранохрана,
между нами люди, любящие нас.

Я пишу тебе письмо/ это,
потому что я продрог/ жутко.
Привези к моим ногам/ лето,
или я сейчас умру./ Шутка!

Я бываю иногда резким
и не прячу кулаки в брюки,
просто мне поговорить не с кем,
просто не к кому нырнуть в руки…

Хороши у нас с тобой судьбы,
да не вписаны в один график,
и вокруг теперь одни судьи,
пусть читают приговор, нафиг!

Им привычней – по чужим спальням
да чтоб встретили их там стоя.
Я же был таким лихим парнем,
а теперь и не пойму, кто я.

По утрам во мне хрустит барий
или это, чёрт возьми, иней…
Но кругом полным-полно тварей,
им теплее, если я синий.

Вот они тебе и шлют сводки
с честным словом на листе каждом,
будто я всю жизнь тону в водке
или граблю по ночам граждан.

Остаётся посчитать сдачу
и поверить в то, что я вечен.
Я сегодня в первый раз плачу…
Охренеть! Я думал, мне нечем.

Вот и всё. Вот и выключен чайник,
вот и фартук повешен на крюк.
Позади – восклицания чаек,
впереди – завывания вьюг.

А пока – только сонная осень,
и погодка стоит не ахти.
На часах без пятнадцати восемь,
мы расстанемся, как ни крути.

В кипятке растворяется натрий
для души, где изжога и хлам.
Может, осень и делится на три,
но разлука – всегда пополам.

По стеклу расползается наледь,
старый дворик за ней неказист,
под окном начинает сигналить
самый глупый на свете таксист.

Всполошился девичник вороний
и трусливо затих вдалеке.
…лишь следы от солёных ладоней
на плите, на столе, на щеке…

Спрячь обиды за спутанной чёлкой
и в прихожую выйди за мной.
Только в спину засовом не щёлкай,
стань последней моей…тишиной.

Нас видели из окна заброшенной деревеньки
мы в тамбуре крутим феличита.
Но у тебя все по сюжетам Веньки
Дыркина –
«Не о такой я мечтал».

Нас на перроне видел директор загса,
обрамивший тысячи фразой «жена и муж».
Я в твоей библиотеке смогу оказаться
только вторым томиком
"мертвых душ".

Нас видели пьющими на брудершафт кофе
в грузинской забегаловке с шаурмой.
А ведь черт возьми, ее негреческий профиль
и вполовину не так красив,
как мой.

Нас видели в пабликовых репостах,
отсылками друг на друга, но если друг –
тот, кто прикроет своим плащом от норд-остов,
ты скажешь "с чего бы
вдруг?"

Нас видели в каждой из реанимаций –
мы висим на тоненьком волоске.
Я хочу с тобой накрепко обниматься,
а тебе уже есть
с кем.

Я люблю Тебя – это точно.
Я люблю Тебя до предела.

Запятой становилась точка. Ты был небом, и я летела.
Я не помню, какие звуки зарождались в небесной шири. До какой неземной разлуки нас стихами друг к другу шили.

Я люблю Тебя междустрочно.
Ты чернила мешаешь с кровью.

Умываясь росой цветочной, я хотела бы к изголовью это чувство поставить. Слушай, как слова достигают Бога. Ты – мой лучший. Последний лучший. Ты – мой слог за пределом слога.

Я люблю Тебя ежечасно, ежедневно и в каждой жизни.
Ты был должен во мне начаться. Лучше поздно, чем…
Покажи мне, как страницы вчерашней прозы не находят привычной цели?
Быть Твоей никогда не поздно, лучше раньше, чем…

Мы успели.

Я люблю Тебя утром сонным, прижимаясь к Тебе лучами.
Ты с ладони моей срисован. Ты случился в моем начале.
Изучая Твои вопросы, воспевая любовь как символ, я люблю Тебя. Это просто.

Это просто невыносимо.

до свиданья. на этом расстанемся.
вспоминай меня, но не жди.
что с тобою, мой милый, станется,
если лучшее – позади?

до свиданья. поверишь на; слово? –
(я себя должна обмануть):
в одиночестве буду счастлива
и исчезну куда-нибудь.

до свиданья. простимся вечером,
прошу Вас лишь об одном:
и если все-таки встречусь я –
сделайте вид: незнаком.

до свиданья же! я – не пленница.
не заложница, видит Бог.
только жизнь моя – это мельница,
миллион у меня дорог.

Как растрепались волосы твои.
Как растрепались волосы твои.
Как растрепались волосы твои…

Подул ли ветер или же согласно произнесли короткое «oui»,
но что-то вдруг меня остановило
и я в ответ легко проговорила:
как растрепались волосы твои.

Не надо вспоминать в начале лета
о реках из подземного Аида,
когда, прикуривая сигарету,
не подаю, догадываясь, вида,
когда беру строку из Мандельштама
о том, кто раньше всех из нас умрёт.
Я выросла свободна и упряма.
Всё будет. Но не так. Наоборот...

в уголках твоих губ можно сорваться в пропасть.
надо только успеть убежать из прошлого и погасить там свет.
я боюсь тебя целовать, но это такая условность,
как условность - спокойствие от сигарет.

возвращаюсь домой, но возвращаюсь уже не тот, что
раньше. тот, настоящий, давно остался в твоих ладонях.
буду писать тебе письма в конвертах, наземной почтой,
с пометкой: «безумно в тебя влюбленный»

мы ведь не будем жалеть о том, что когда-то медлили?
люди всегда боятся. они же пугливы по большей части.
пожалуйста, помни, у меня никого, кроме тебя не было
в этом городе.
во всех городах.
ты счастье.

Не довспомнивши, не допонявши,
Точно с праздника уведены...
- Наша улица! - Уже не наша...-
- Сколько раз по ней!..- Уже не мы...-

- Завтра с западу встанет солнце!
- С Иеговой порвет Давид!
- Что мы делаем? - Расстаемся.
- Ничего мне не говорит

Сверхбессмесленнейшее слово:
Рас-стаемся. - Одна из ста?
Просто слово в четыре слога,
За которыми пустота.

Звук, от коего уши рвутся,
Тянутся за предел тоски...
Расставание - не по-русски!
Не по-женски! не по-мужски!

Не по-божески! Что мы - овцы,
Раззевавшиеся в обед?
Расставание - по-каковски?
Даже смысла такого нет.

Даже звука! Ну просто полый
Шум, - пилы, например, сквозь сон.
Расставание - просто школы
Хлебникова соловьиный стон

Лебединый...
Но как же вышло?
Точно высохший водоем -
Воздух! Руку о руку слышно.
Расставаться - ведь это гром

На голову... Океан в каюту!
Океании крайний мыс!
Эти улицы - слишком круты:
Расставаться - ведь это вниз,

Под гору... Двух подошв пудовых
Вздох... Ладонь, наконец, и гвоздь!
Опрокидывающий довод:
Расставаться - ведь это врозь,

Мы же - срошиеся...

я могла бы держать секонд-хенд несказанных слов,
непрошёптанных нежностей, фраз "на особый случай".
я храню их гербарием в книжице про любовь.
может быть, у кого-то другого им будет лучше.

я могу продавать их недорого, по рублю,
наблюдать из-за стойки лениво и неохотно,
как какая-то дама примерит моё "люблю" -
и повесит обратно, мол, слишком уж старомодно.

только этот нелепый товар не в ходу сейчас.
и, наверное, всё это - просто ходьба по кругу.
я сжигаю гербарий и вместе с ним запас
неистраченных слов, не успевших родиться в муках.

кто-нибудь непременно использует против нас
всё, чего мы с тобой не сумели сказать друг другу.

первобытные фокусы, магия простоты:
как происходит свет, как летит самолёт,
почему облакам и птицам не страшно от высоты?
почему он тихонечко говорит,
что больное помается и пройдёт,
и оно – действительно – не болит?

почему так ужасно чувствовать страх и стыд,
но легко проходят ненависть и злорадство?
почему мне хочется заполучить его в рабство,
или вдруг зарегистрировать его редкий вид,
отметить необычайную стать и прыть,
а потом застрелить?

отчего тараканы, живущие в голове, не выводятся дустом?
почему отвратительное становится вдруг искусством?
зачем наполнять, если заново станет пусто:
и святое, и грешное, и ничьё.
кулаки сжимаются вдруг до хруста,
почему никто никогда ни при чём?

но больное помается и пройдёт,
у всего во вселенной имеется свой лимит.
происходит свет, приземляется самолёт,
и внутри ничего уже не болит.
мы знакомимся летом, однажды, завтра,
молодые, смешные, за всё отвечаем сами,
тихая музыка, быстрая смена кадров,
сам собой льётся стих…

…мы чокаемся сердцами
и разбиваем их.

Слепые блуждают
ночью.
Ночью намного проще
перейти через площадь.

Слепые живут
наощупь,
трогая мир руками,
не зная света и тени
и ощущая камни:
из камня делают
стены.
За ними живут мужчины.
Женщины.
Дети.
Деньги.
Поэтому
несокрушимые
лучше обойти
стены.
А музыка -- в них
упрется.
Музыку поглотят камни.
И музыка
умрет в них,
захватанная руками.
Плохо умирать ночью.
Плохо умирать
наощупь.

Так, значит, слепым -- проще...
Слепой идет
через площадь.

лучше тебе не знать из каких глубин
добывают энергию те, кто отчаянно нелюбим,
кто всегда одинок словно Белый Бим
Черное ухо;
как челюскинец среди льдин -
на пределе слуха -
сквозь шумной толпы прибой
различить пытается хоть малейший сбой
в том как ровно, спокойно, глухо
бьется сердце в чужой груди.


лучше тебе не знать из каких ночей
выживают те, кто давно ничей;
как из тусклых звезд, скупо мерцающих над столицей,
выгребают тепло себе по крупицам,
чтоб хоть как-то дожить до утра;
лучше не знать как им порой не спится,
тем, кто умеет читать по лицам -
по любимым лицам! -
предстоящий прогноз утрат.
Тем, кто действительно будет рад,
если получится ошибиться.

лучше тебе не знать тишины, говорить, не снижая тона,
лишь бы не слышать в толпе повсеместного стона:
чем я ему так нехороша?
чем я ей столь не угоден?
Громкость - самая забористая анаша,
лучшая из иллюзий, что ты свободен;
и ещё – научись беседовать о погоде,
способ всегда прокатывает, хоть и не нов,
чтоб любой разговор вести не спеша,
лишь бы не знать из каких притонов - самых безрадостных снов -
по утрам вытаскивается душа.

лучше тебе не видеть всех этих затертых пленок,
поцарапанных фотографий -
потому что зрачок острее чем бритва;
лучше не знать механизм человеческих шестеренок,
у которых нарушен трафик,
у которых не жизнь, а сплошная битва -
и никто не метит попасть в ветераны:
потому что их не спасет ни одна молитва,
никакой доктор Хаус не вылечит эти раны.

лучше тебе не знать ничего о них, кроме
факта, что те, кто всегда живут на изломе,
отлично владеют собой и не смотрятся лживо,
если хохочут, будто закадровым смехом в ситкоме;
что те, кто всегда веселы, и ярко сияют, и выглядят живо –
на деле
давно
пребывают
в коме.

Этот дождь заставляет молчать
и искать
в глубине утонувшие лица.
Улыбаются лужи,
как клоуны мрачного цирка,
чьи души
надеты на спицу.

На десятке шагов
завершаются земли
квадратного графства.
Стены быстро съедают
любое пространство
для мечты
и для странствий,

Этот дождь заставляет
на пальцах считать
все круги на поверхности лужи.
Ошибаться без штрафа
позволено разве что Богу,
не графу,
который Ей нужен.

Он не знал, что на вальс
белокурую смерть приглашает,
представилась Гердой
Королева любила сама танцевать,
наблюдать – для вторых,
не для первых.

Этот дождь заставляет жалеть
и смотреть
на часы,
что редеют в минутах.
Возвратиться назад,
где в кровавый глитвейн добавляют закат
или чудо.

И успеть прошептать -
королевский приказ
пусть останется точно таким же.
«Умирать за круги,
не в бою у реки,
а за то, чтоб быть чуточку ближе.»

В освещении лунном мутненьком,
Проникающем сквозь окно,
Небольшим орбитальным спутником
Бог снимает про нас кино.
Из Его кружевного вымысла
Получился сплошной макабр.
Я такая большая выросла,
Что едва помещаюсь в кадр.

- как и кем среди них вы себя ощущаете? 

- вопрос сам по себе мне очень, но с другой стороны когда мы...чего далеко уходить, вот возьмем нас. Когда вот мушкетеры давным давно, но с другой стороны,если я правильно понял ваш позыв, то я не хотел бы быть правильно понятым, то у меня как правило всегда, но это на первом месте... а в результате.. в общем, вы правы!

Дождь. Мегаполис. Кровь. Анемия. Мрак.
Страшный диагноз в левом кармане: «рак».
Я выхожу на улицу. Я – дурак.
Лужи лежат на лужах, как после драк.

А на деревьях – мертвые корабли.
Тащится небо на запятой петли.
Близкие мои, близкие мои, бли…
Крик оборвался. Что же вы все ушли?

Будто мокрота, горлом идут клише.
Может, поверить бабушке-анаше?
Мне говорят, что весело – с анашой.
А на душе… Да хрен с ней, с моей душой!

Дождь. Мегаполис. Синь. Аритмия. Свет.
Дайте мне глины – я налеплю планет.
Я по вселенным распределю людей,
Чтобы очистить лёгкие площадей.

Люди как люди: молятся, пьют, едят.
Делают деньги, кукол, детей, солдат…
Каждые ведёт свой собственный газават –
Каждый за это в свой попадает ад.

Я выхожу на улицу. Мне – никак.
Нет ни тепла, ни холода – только знак
(Может быть, рядом, но неизвестно где)
Господа Бога на голубой воде.

Она была хороша – и лицом, и ростом.
Любила раннего Босха и шоколадки с кешью.
Влюбиться в неё было почти сумасбродством,
А также непозволительной роскошью.

Но он влюбился. Это случилось вечером…
Или же утром? - Взял и влюбился, не глядя.
О, Боже, как же это было опрометчиво!
Ведь он не разбирался ни в Босхе, ни в шоколаде.

Но зато он мог смотреть на неё часами,
Он любил в ней всё (и это было великим счастьем!) -
От родинки на шее под чёрными волосами
До тонкого шрама на узком и бледном запястье.

Он любил все её недостатки. Ему было любо
Даже то, что другие в ней не терпели вовсе,
Например, её смех – низковатый и грубый,
Сквозивший чуть ли не в каждом её вопросе.

А ещё он умел её внимательно слушать.
(Больше никто в мире этого не делал!)
Все говорили, что видят в ней тонкую душу,
Но при этом пялились на её роскошное тело.

И она не заметила, как влюбилась в него тоже.
Это случилось в самый обычный понедельник.
И все возмутились: «У него нет ни кожи, ни рожи!
И, плюс ко всему, никогда не бывает денег!

Он же так некрасив! Лысоват, невысокого роста.
И, к тому же ещё, у него оттопырены уши!»
А она улыбнулась и впервые ответила просто:
«Но зато как красиво умеет он ими слушать!»

не знаю кем
но на сегодня
в этом мире
всё сбалансировано до мелочей
Северный Полюс компенсируется Южным
Новый Орлеан Старым Осколом
Нижний Тагил Верхней Вольтой
размер золотника его ценностью
гений Пушкина пистолетом Дантеса
Большая Медведица в вечном небе большим медведем в логотипе вечной партии
чистота туалетной бумаги автографами нетонущих субстанций
блеск азарта в глазах куршавельских горнолыжников блеском голода в глазах эфиопских детей
беспечность тел добровольно загорающих на берегу туристов беспомощностью тел добровольно выбросившихся на берег китов
жар чашки кофе по-восточному холодом стоящего рядом с ней стакана воды
дотлевающий мост во вчера недостроенным мостом в завтра
поиск смысла смыслом поиска
моя любовь к тебе отсутствием у тебя любви ко мне…
имей в виду
что компенсаторный механизм последней пары
меня категорически не устраивает
а значит
в самом ближайшем будущем
баланс в этом мире
будет нарушен
и раз
разлюбить тебя
при всём желании
у меня не получится
значит тебе
придётся меня полюбить…