С тех пор, как Риту жестоко убили, Картер сидит у окна.
Никакого телевизора, чтения, переписки. Его жизнь - то, что видно через занавески.
Ему плевать, кто приносит еду, платит по счетам, он не покидает комнаты.
Его жизнь - пробегающие физкультурники, смена времен года, проезжающие автомобили, призрак Риты.
Картер не понимает, что в обитых войлоком палатах нет окон.

Он долгих двадцать восемь лет,
И двадцать восемь зим к тому ж,
Хранил в себе один секрет
И был в семье примерный муж.

Всё было, вроде, как всегда:
Жена готовила обед…
Но приключилась вдруг беда:
Он взял и вспомнил про секрет.

Под шум и кислый запах щей,
Ворчанье Суженой с утра,
Он вспомнил всё до мелочей,
Как будто было то вчера.

Она сидела у окна,
И мягкий чудный лунный свет
Окрасил в бледные тона
Её прекрасный силуэт.

Струились пряди по плечам,
Скользили змейками на грудь.
И он подумал сгоряча:
Женюсь на ней когда – нибудь!

Он вспомнил всё до мелочей:
Изгибы линий, мягкость губ,
И жар её простых речей,
И за окном огромный дуб.

Сплетенье рук, слиянье тел,
Каскад каштановых волос,
И то, как он её хотел
До исступления, до слёз.

Признаний трепетных поток,
(Как он на ушко их шептал!)
Смешной над ухом завиток,
Что от дыханья трепетал.

Она смотрела на него
Глазами влажными, как ночь.
Слова пьянили, как вино:
-Люблю тебя. Роди мне дочь.

С утра он потерял покой:
То суетился, то скучал.
Потом, закрыв лицо рукой,
Сидел на стуле и молчал.

Жена ворчала, как всегда.
Ругала убежавший суп.
И он отметил, что года
Ей, постаревшей, не к лицу.

Как не идёт ей белый цвет
И пряди крашеных волос…
И целых двадцать восемь лет
Всё как - то было не всерьёз.

Вдруг он вскочил, схватил пальто,
Забыл про шапку и носки.
Все двадцать восемь лет – не то.
Все двадцать восемь зим – тоски.

Нашёл тот дом. У дома – дуб.
Взбежал по лестнице стрелой.
Унять бы дрожь с холодных губ,
И трусость гадкую – долой.

…Наверное она сейчас
Пьет чай и кутается в шаль.
И из её прекрасных глаз
Струится тихая печаль.

А, может, принялась вязать?
А может кружево плести?
Так много надо ей сказать,
А главное сказать – прости.

Открыла дверь. В глазах – вопрос.
Ей было снова двадцать лет.
Каскад каштановых волос…
Знакомый сердцу силуэт.

Над ухом – лёгкий завиток-
Как много лет назад – точь в точь…
- Вы не ошиблись?
- Нет, не мог. Вы Аня?
- Вера. Её дочь.

- А Аня?
- Мамы больше нет. Кто Вы?
Он повернулся вспять:
-Я шёл к ней двадцать восемь лет.
- Она ждала Вас…двадцать пять.

Как закружилась голова!
Как сердце ухнуло в груди!
И вспомнил он её слова
С мольбою: «Ты не уходи!»

Он сгорбился. Поплёлся прочь…
…Сплетенье рук…Слиянье тел…
…Люблю тебя... Роди мне дочь…
А он ведь вправду дочь хотел.

Как странно. Ани больше нет.
Заплакал. Бросил в тишину:
- Я буду много – много лет
Любить тебя. Тебя одну.

пока в призрачном Питере жгут мосты,
пока рядом - ни зверя, ни человека,
в моем плеере все еще
осень и ты -
два бесконечных трека

Депрессия не приходит одна. Она приводит с собой Маяковского, Есенина и Бродского.

Я сыт по горло вашей манной кашей,
Я знаю точно — Дед Мороза нет!
Вы не заметили, а дети стали старше…
Сатрапы! Купите мне велосипед!
Не заглушить вам крик мой в магазине!
Не перекрыть свободе кислород!
Купите мне велосипед! Купите!
Мороженым мне не заткнёте рот!
Не запугаете меня Бабаем,
Не страшен мне ваш глупый Бармалей,
Поскольку я познал кошмар похуже -
Кошмар советских пионерских лагерей!
Вы столько раз ссылали меня в угол,
Давили все восстания ремнем,
Но тем не менее, конструктор был мне куплен,
И до велосипеда доживём!

когда-то моя знакомая рассказывала, как она пошла смотреть старенького совсем Мишулина в "Карлсоне", и поняла, что на самом деле воображаемый друг - это Малыш, а Карлсон - просто одинокий старик.

боже, прошу, расскажи мне, как
брать его за руку так, чтобы
пульс, как прилив, не
раскачивался в висках,
как не разучиваться дышать
за секунды его
взгляда.
я сильная, ты же знаешь, боже,
но видно у всех есть один
невероятный страх.
и я безумно боюсь, что однажды
его не окажется где-то
рядом.

боже, он как будто бы помнит все
свои прошлые жизни,
смеётся глазами.
а я забываю название станций
метро и дорогу от его рук
к дому.
я вдыхаю сырой воздух
/внутри превращая в цунами/.
моё море внутри живёт лунным
циклом - от полного,
до пустого.

боже, знаешь, так тепло
бывает и от тонких холодных
пальцев,
если они его. знаешь, а я ведь
влюбляюсь в него заново
каждый раз.
он прищурится и улыбнётся,
как только он и умеет
улыбаться.
и вся моя жизнь у него не в
ладонях даже, а в
уголках
глаз.

Он на столько мне запал в мою, даже мне непонятную душу, в каждом моем бреду о нем мысли лезут наружу, я наверное, о нем буду рассказывать даже мужу.

Каждую полночь. Слышишь? - Колкий ветер с реки подул.
Город бессонно дышит. Это я у него краду
Каждую осень. Каждый осязаемый вкус потерь.
Город ослеп однажды. И отчаялся в темноте.

Шаг предвещает бегство. Диалог приведет в тупик.
Ночь предпочла раздеться. Повод залпом тобой допит.
Прежде тебе не лгали. Не любили чужим ножом.
Ты не знаком с богами. Спи. Теперь за окном свежо.

Сколько не грей ладони, сколько боли в бокал не лей,
Вечность тебя бездонней и на тысячу строк смелей.
Тысяча строк. - Почувствуй. Запредельная глубина.
В этом и есть искусство. Потому я дышу одна.

У тебя рассвет, теплый чай и пончик,
Бьет по окнам дождь, ветер рвет листву.
У меня же – только начало ночи
И назло соседям – гитары звук.

У тебя под пальцами чье-то тело.
У меня под пальцами – вновь струна.
Нет, играть не умею, но так хотела б,
Что порой пытаюсь, когда пьяна.

У тебя под кожей... не голубая ль?
Ведь порой так мерзла, касаясь рук.
У меня под кожей – всё сгустки мая,
Что двоим хватило б нам, милый друг.

У тебя сегодня... опять работа?
Куча дел, аврал, нежеланье слов?

У меня – суббота и непогода.
Чем не обстоятельства для стихов?

«Я тебя никогда никому не отдам», -
Нет, пожалуй, глупее истины.
Мне пора на перрон. Только мой чемодан
Не вещами набит, а листьями.

Я собрал их, когда был впервые твой взгляд
По-осеннему пуст и холоден,
И хранил под тахтой, а когда листопад
Обнажил все деревья в городе,

Я сложил свой багаж в небольшой чемодан,
Взял такси до вокзала в Жодино.
«Я тебя никогда никому не отдам», -
Написал на листке. И сжег его.

мальчик мой, я не то, чтобы очень скучаю или грущу,
но мне снится, как будто я падаю в бездну кроличьей норки,
вечером напрочь забываю выключить газовые конфорки.
ты говоришь "больше я никогда от тебя не уеду на столько"
я никогда тебя больше на столько не отпущу.

у меня, как всегда, дистония, дистанции, диссонансы.
у тебя много солнца, ветер попутный лови и дерзай.
я смотрю на тебя, и время стоит на пороге - замёрзший Кай,
а вокруг тебя воздух сгущается так, что становится осязаем,
в нём не дышится, музыка не звучит, обнуляются все балансы.

и я не то, чтобы очень хотела тебя увидеть или обнять,
но на каком бы краю, какого бы света ты ни был,
я всегда хотела бы быть где-то рядом. и знаешь, мне бы
просто держать тебя за руку. чувствовать шаткую глубину,
это безумное небо

и небо действительно падает.
обрушивается на меня.

Я открою тебе секрет,
Дорогая, нежная, -
На Земле расставаний нет,
Если жить надеждами.

Кем угодно меня зови,
Улыбнись загадочно,
Но порой, и одной любви
На двоих достаточно.

Я открою тебе секрет,
Дорогая, милая, -
На Земле расставаний нет,
Если ты любимая.

Октябрь, любимая.
Налей-ка мне микстурки,
поскольку холодно,
поскольку в эти дни
погода хуже, чем стихи в "Литературке",
и настроение не лучше, чем они.

Былое зажило.
И, стало быть, довольно
кичиться попусту
количеством потерь.
а та, которая умела сделать больно,
взяла и сделала... И где она теперь?

Затем, любимая,
что молоды и в силе,
мы станем счастливы,
но прежде, без труда,
всех тех, что предали, солгали, изменили,
простим. И вычеркнем из жизни. Навсегда.

А между тем уже
февраль всё ближе, ближе,
ах, поскорее бы
пришёл он и ушёл:
я ненавижу феврали, я ненавижу...

Но я люблю тебя. И это хорошо.

Слушай, они сговорились - что ни спектакль или фильм, ровно один сюжет,
сходство столь очевидно, что неловко обоим:
она живет в собственноручно созданном мираже,
он мудак - потому к ней совершенно спокоен;
она ждет, когда он придет, пишет о нем в жж,
едва завидев, начинает дышать прибоем.

- Слушай, навязло в зубах уже,
неужели не выдумать истории посвежей?

Слушай, ну раз за разом про мир, лишенный альтернативы -
про отсутствие перспективы,
про будь кем угодно, лишь бы ты был со мной.
Нет, ну будь он чертовски красивый,
или, к примеру, дающий силы,
или способным укрыть за своей спиной.
Нет, ну вот сколько этих высоких, светловолосых,
но они просыпаются словно просо;
а этот шутит метко - так жалят осы,
ну, а в любви к себе как никто иной
стал абсолютно неотразимым.

- Да что же тебе во мне - порой совершенно невыносимым?
- После тебя все пресны неуютною тишиной.

Как она ходит за ним, наблюдает за ним, запоминает вкусы его и привычки,
словно вор подбирает к нему отмычки,
тихо дышит: так сейф вскрывают и ждут щелчка,
так струны ждут своего смычка,
так бьют пенальти для решающего очка.

И стихи верстает тщательно, по страничке,
для этого самовлюбленного дурачка.

Как он любит ей задавать вопросы, и не жалует ей отдавать ответы;
и не терпит противоречащих мнений,
как легко разрушает покой, без сомнений.
Как они застряли однажды в лете, и это лето
до сих пор горит у нее в груди;
как он ловко исчезает из всех объятий, прикосновений,
как сигналит телом: "Не подходи!".

- Пустяки, - считает она, - стоит всех волнений
счастье, что непременно ждет меня впереди.

- Господи, - думает он, - как объяснить ей, Господи...

Как она присваивает себе раз за разом
все его взгляды, жесты и фразы,
принимает их исключительно на собственный счет,
словно все что он говорит - всегда с умыслом, а не просто так.
Ну, а если не так - значит, и впрямь мудак.

- Это женская логика, милый. Обычный вполне расчёт.
- Что сказать на это тебе?... Зачёт.

Время - лекарь на этой войне, но носит истрепанный китель,
после каждой любви сердце ставит на предохранитель;
память - минное поле: запахов, мест, общих тем для шуток,
SMS нестертых, и нестерпимо жуток
этот восстановительный промежуток.

Но когда всё пройдет - и сердце тебе вернут -
он не дернется, когда она скажет: "Можно я посижу так
с тобою пару минут?".

Объясни мне папа, как мужчина,
Почему я до сих пор одна?
Может быть, во мне самой причина?
Может быть, в том есть моя вина…

Я веду себя довольно скромно,
Не бросаюсь к первым же ногам,
Кто-то смотрит дерзко, курит томно…
Видно разным молимся богам…

Я из тех, кто угощает чаем,
И стыдится откровенных фраз,
Я из тех, кто пишет, что скучает,
И при этом честно, каждый раз!

Объясни мне папа, что им надо?
Как себя мужчине преподать?
Может ярко-красная помада,
И колготки сеткой в минус пять?

Неужели нужно быть фривольной?
Ты меня иначе воспитал…
Знаешь, пап, мне правда очень больно,
Мир каким-то непонятным стал…

Ничего мне папа не ответил,
И не смог ни капельки помочь,
Для него я – лучшая на свете!
И, как прежде, маленькая дочь…

Вот конец для любой истории:
в гости к Господу - налегке;
ну, откройте, какое горе Вы
по моей прочитали руке.

Хмуря лоб, говорили весело,
слишком весело, чтобы я
не заметил, как много весила
Ваша радостная броня.

Расскажите, что Вы увидели -
неизвестность страшной всего!

- После Вас в этой обители
не останется ничего.

Вы улыбнетесь: «Ma chere, оставим».
Немой намек уголками рта –
И стыд неведом мне, вновь я таю
От Ваших пальчиков в волосах.

Вы непростительны, Вы внеплано-
Вы так нежданны… – но Вы на мне
Уже рисуете на ночь планы
Губами жадными по спине.

Вам поддается ее покатость…
Ложбинки… ямки… изгиб бедра…
Из горла – крики, тела – из ваты,
А я – из Вашего, знать, ребра.

Всецело Ваша... Как есть – нагая –
Вверяю сердце Вам в тишине.
Тссс… Знаю всё. Даже больше знаю.
Владейте. Что же Вы?.. S'il vous plait.

Оно ведь Ваше не вечер – вечность.
*за челкой прячу блеск влажных глаз*
Prenez, мой милый. А мне и неза...

*вздох*

…мне и незачем, коль без Вас.

Ты — как за тысячу веков,
Ты — страшно далека,
Ты — из приснившихся стихов
Последняя строка.
Строка, которой мне не в труд
Любых певцов забить,
Строка, которой поутру
Ни вспомнить, ни забыть.

я из последних сил нахожу для тебя тепло, а оно пропадает куда-то без вести.
мне тяжело быть одним из многих, мне тяжело без твоей невозможной нежности.
я ведь вполне себе неплохой пацан, почему у меня так часто внутри болит?
ведь это не самый худший тарифный план мне подключил Бог, хоть и не безлимит,
ведь столько минуло времени, как я прозрел и начал меняться в лучшую сторону,
старался все делать правильно и терпел твою сухость, что же тебя не устроило?
я не могу ждать, когда мои скулы станут так резко очерчены, точно твои ключицы,
я буду беречь семью и ценить друзей, я заведу кота - не это ли best инвестиции?
да, ты права, это грустно, но не смертельно: жизнь на тебе не заканчивается.
что ж, не люби, не чувствуй ни за кого ответственность, если тебе так нравится.
как там Полозкова говорит Верочка? "каблуками щелкай, легче стихом танцуй?"
каждый сам кузнец его счастья, девочка, у тебя теперь все возможности, куй.