Друг мой, пишу тебе ночью, опять не спится. Ты что-то совсем перестал мне сниться. Очень прошу, возвращайся в моё подсознание, там без тебя… А в прочем, не знаю я. Может, всё это, конечно, и к лучшему. Хотя я привык ждать от жизни худшего. Но это явно не тот ведь случай, правда? Всё будет лучше, конечно, лучше. А то, что ночи мои без тебя не ночи, так это всё как бы промежду прочим. Ну, что ещё? Про жену, работу… А неохота, нет, неохота. Мой друг, ты знаешь, слова – пустое. Я тут на днях пережил такое! Такое… Вот если б ты был рядом, вот было б классно. А так, что говорить напрасно? Ведь ты не поймёшь и не прочувствуешь, как моё сердце постепенно становится пустошью, по которой гуляют ветра да койоты.
А про работу… Да к чёрту работу! Всё опостылело и всё приелось. А ведь не об этом мечталось нам и не того хотелось. Ты вспомни, друг, как это было – костёр и небо, и пять бутылок нам на всю ночь и разговоры, и знать, что рассвет, он ещё нескоро… А что теперь? Всё грущу, болею. И даже в снах помышлять не смею о том, чтоб снова с тобой… как прежде... Но понимаю, что нет надежды…Уже светает, мой друг. Прощаемся. И помни – всё-таки повстречаемся на склонах нашей горы Горбатой…И будем счастливы, как когда-то... Ну, будь здоров, живи богато.
Ночь коротка, а звёзды смертные.
Споры с тобой все беспредметные.
Хочется взмыть туда, где облако.
Но высоко, чёрт возьми, высоко…
Такая нежная, печальнее всех печалей.
Порой ты думаешь полный бред, но с такой улыбкой!
Мы, кажется, в этот раз твой день рождения не отмечали,
И это было, наверное, самой большой ошибкой.
Там что-то было такое с летом – жара и смОги.
Какое к чёрту уж там веселье!
Мы выживали, и удалось это лишь немногим.
Смерть приглашала нас каждый день на новоселье.
Но всё прошло. Небо снова монетой звонкой
В карманы льётся нам – станем ещё богаче!
По волосам проведёшь ты рукой своей тонкой-тонкой,
И отчего-то вдруг тихо совсем заплачешь…
Спасибо. За предательство, родная...
Прощу? Всё может, всё возможно.
Ты бьёшь наотмашь, будто бы не зная,
Что можно жить, вот так неосторожно.
Ты бьёшь наотмашь, позабыть пытаясь,
Мои слова: "Предателя - на кол!"
И(в кой-там раз?) на те же грабли натыкаясь,
Ты говоришь:"Любить - сомнительный глагол"
Пройдёт пять дней, и снова всё, как в сказке.
Без ссор, обиды, прочей ерунды.
И дальше, правильно сказать - в развязке,
Опять летят к чертям наивные "труды".
Как надоело, к чёрту! На-до-ело!
Писать тебе, звонить, просить любви!
Всё это в горле мне давно приелось,
Хоть глотку рви. Хоть сердце рви.
Обычная девочка, слегка худая, но не на диете.
Кто-то говорит - потерянное поколение. Кто-то - да они еще дети.
23, а выглядит на 17.
Ей не нужно стараться, все и так будет получаться.
Салатовый айпод, автозагар на теле.
Зачем ее судить, в самом деле?
Дела, дела. А она хочет в Прагу.
Чтобы есть тоннами чипсы и слушать Леди Гагу.
Уже осень, а она в дырявых джинсах.
Видимо, совсем не боится простудиться.
В руке какой-то дешевый кофе.
Пьет на ходу, чтобы не спать, а вы думаете - это дань моде.
Голубой лак для ногтей - остатки лета.
Она уйдет в закат и будет до утра где-то.
Обычная девочка, кого-то упрямством достала.
Вы думаете - стерва, а она просто устала.
Вот сейчас упадет на диван, не смыв накрашенные ресницы.
И никто не знает, что же ей приснится.
А кто-то - близкий или нет - во сне чмокнет в щечку.
Она сама ребенок, но уже хочет дочку.
Про мужа не думает - думает, сама справится.
Ей, в общем, плевать, что кому-то она нравится или не нравится,
И что может идти босиком, сняв неудобную обувь.
Ей для счастья не нужен особый повод.
Бывает, что шопинг, макдак, подруга,
Но на душе все равно вьюга.
Закрывает глаза на обстоятельства,
И простить одного не может - предательства.
Обычная девочка, просто одна из нас.
Улыбнется и скажет - да все нормально, relax.
А может быть, мы встретимся в твоей любимой Праге -
Ну так, хотя бы пивка выпить по кружечке,
Поговорить о какой-нибудь ничего не значащей шняге,
Ты расскажешь о своём новом дружке, а я - о подружечке,
Потом мы выйдем прогуляться, к примеру, на площадь,
Ну на ту, которая Староместская - там до жути красиво.
Ты подаришь мне коня, а я тебе - лошадь,
Твоя коняжка будет гнедая, а мой мерин - сивый.
И ещё мы обязательно сконструируем плот
Из обломков какой-нибудь лодки, утопшей во Влтаве,
Я буду сидеть спереди, а ты - наоборот,
И какой-нибудь полицай обязательно слезть нас заставит,
И проводит в Жижков. И люди вокруг
Будут плакать от радости и умиленья,
А мы будем держаться за руки, просто как друг
И подруга. Без романтики или растленья.
А потом мы простимся. И я проснусь.
Если дальше так жить - то вконец ебанусь.
Сегодня последний день лета, ты не по погоде одета -
Все в куртках, а ты босиком!
И, в общем-то, неудивительно, что смотрят все неодобрительно:
«Ну, как это так – босиком?!».
Им сложно понять, тебе нравится в одном лишь коротеньком платьице
Гулять под осенним дождём.
А как же простуда и прочее? Ой, что б они там не пророчили,
Ты любишь гулять под дождём!
Вприпрыжку с весёлыми визгами по лужам, алмазными брызгами
Взрывая осеннюю хмурь,
Ты мчишься , чуднАя, по городу, пугая людей (не без повода!),
Что это – опасная дурь.
Тебя сторонятся – и правильно! Ах если б и правда оставили
В покое тебя навсегда!
Не лезли бы в сердце и душу… Ты б вечно шагала по лужам,
Пока льётся с неба вода…
А когда она поплакать садится
(представляя, что ему на колени,
но на деле - в угол), ей удавиться
слишком хочется. Кризис мировоззрений.
И когда она вытирает слёзы
(забывая на день про всё, что было),
Из неё не прёт ни стихов, ни прозы,
Только цвет верёвки. И запах мыла.
Но когда она забудет, как плакать
(а она забудет, когда устанет),
ей приснится большая её собака,
и лизнёт её в нос. И её не станет.
До чего же легко и просто - вмешаться в чужую жизнь,
Закричать, ударить словами - наотмашь, как по щеке,
Или просто устало и свысока: "Ты давай, держись",
И сломать хребет грузом правды тому, кто шел налегке.
До чего же легко ломиться в открытую настежь дверь,
Прописными истинами так небрежно соря кругом.
И жеманно прикрыв глаза: "Моя девочка, ты поверь!" -
С умудренностью долгих лет восклицать и ругать разгром
В ее жизни - такой обычной, беззвучной, как клоун-мим,
Но в которой, конечно, все нужно нынче же поменять.
Передвинуть мебель, чтоб по фен-шую, расстаться с ним
И, конечно, сменить прическу. И научиться вязать.
...Присоветовать ей китайских таблеток, что "от всего",
А его записать к врачу на одиннадцать сорок пять,
Этой вот подыскать работу мечты, и женить того,
Убедив его бросить пить (или хоть научив вязать).
До чего же приятно идти на древний как мир шантаж:
Надувая губы, твердить, что желаешь только добра,
Что тебе разбивает сердце их вера в пустой мираж.
Это черная неблагодарность - не верить в твои слова.
До чего же легко лелеять наигранную печаль
И старательно делать вид, будто это - тяжелый крест,
Будто силы ты тратишь только на них. Ну, а что сама...
И усталой рукою делать красивый изящный жест.
Мол, давно отреклась, живу для других, отдаю себя,
На алтарь служения людям швырнула, точно в костер
Все, что было когда-то. Кому ж такая теперь нужна?..
Кстати, Вам бы сменить прическу, Вам лучше прямой пробор.
В гилее, где среди колонн-стволов
Журчат ручьи, сливаясь в водопады,
Рос эвкалипт – могучая громада,
Вознесшаяся от корней-основ.
Купая листья в солнечных лучах,
Он стометровым ростом наслаждался,
И каждый, кто пробиться вверх пытался
В его тени губительной зачах.
Ничто его не зыбило покой,
Ничто вокруг беды не предвещало,
Сама судьба, казалось, защищала
Его своей невидимой рукой.
Но вот однажды ветерок занес
В густую крону семечку-пылинку,
Из той пылинки выросла былинка –
На ветке эвкалипта фикус взрос
И поначалу вовсе не вредил,
В плоть не вгрызался сквозь кору до соков,
Он, малый, поселившись на высоком,
Сам нужное для жизни находил.
И эвкалипт, что размышлял сперва,
Не сбросить ли пришельца вместе с веткой,
С ним свыкся и про фикус думал редко
С презрением, как будто тот трава.
А фикус рос и корни день за днем
Стремил к земле, богатой перегноем,
Без хвастовства свои он планы строил,
С коварством скромность сочеталась в нем.
Едва же дотянувшись до земли,
Налился фикус силой небывалой –
Его листва в сто раз пышнее стала,
И эвкалипта злые дни пришли:
Опутав жертву дюжиной стволов,
Душил его завистник без пощады
И погубил.
Мораль гласит: не надо
Своих недооценивать врагов.