Вереницы несказанных мыслей,

Мириады  несказанныз слов,

От тех, с кем рядом ты лишний,

Они давно, не видели снов,

И не видят, тревоги на лицах,

Ты уже изменилась давно,

Но глупости, что были раньше,

До сих пор, тебе ставят в укор.

А я просто махнула рукой,

Пустив правду на самотёк,

А я просто, волк -одиночка,

Пусть им всем, это будет урок,

Я не шевельну даже пальцем,

Пусть все сами, ищут мой след,

Я устала, быть просто страдальцем,

Не нуждаюсь, вот мой ответ.

Я сама, вполне себе личность,

Моих крыльев, хватило на тех,

Кто доказал, что не свиньи,

И видно, что человек,

Пусть поднимет с колен меня мама,

Наставление скажет отец,

Пусть они будут, напрасными,

Тяжелей, чем терновый венец.

А я просто, волк-одиночка,

И ветер бьёт мне в глаза,

Я на всём ставлю крест, вместо точки

Пусть из глаз, покатилась слеза.

Но я больше, слезам не поверю,

Не поверю, свободе слова,

И кресту, я больше не верю,

Верю только лишь слову: "Свобода!"

По другому, увы, не умею.

Я сегодня хотела б пролиться дождем,
Чтобы в машину ты сесть не смог,
И такси не пришло, электричка ушла,
Ты пошел бы домой пешком,
Весь насквозь, до нитки промок.
Буду рядом с тобой идти,
Что-то тихо тебе шептать,
И бессовестно по пути
Hа глазах у всех обнимать.
Hе заметит никто ничего,
Да и ты вряд ли что поймешь,
Просто я, чтоб побыть с тобой
Превратилась сегодня в дождь

Я сегодня немного пьян,
Но сегодня не пил вина.
Чашу горя испил до дна,
И теперь в голове туман.

И теперь, что ни день, с утра
Я несу весь день дребедень
Чтобы не было видно тень
Тех, кого сожрала игра.

А игре этой имя - жизнь,
И игра этой жизни - сон.
Виноват я лишь только в том,
Что хозяин своих харизм.

Я не помню своих речей,
Как не помню заката дня,
Все, что есть теперь у меня,
Все унес той игры ручей.

Плачьте, девушки, слезы лей
По моей непростой судьбе,
Только боль, что принес тебе
Уж не сделать во счастье в ней.

Не заботясь о тех, кто был,
Шел я смело и шел вперед,
До тех пор, пока жизни гнет
Эгоиста во мне не убил...

А в глазах у раненой птицы -

Только болью звенящий холод.

Одиночество острою спицей

Снова сердце ее прокололо.

Снова небо, зажатое в пальцах,

Об осколки мечты кровоточит,

И кружатся безумные в танце

Злые мысли о выпитой ночи.

 

А в глазах у раненой птицы

Лишь три слова: "Уже не верю!".

Замерзает хрусталь на ресницах.

Рвется ветер в открытые двери.

На губах горькой солью обида

И проклятием нежная тайна.

 

Птица ранена. Но не убита.

Силы есть. Она скоро взлетает.

Закат догорал на руинах,
И небо пылало огнём,
Но холодно было,в пучинах
Кошмаров ночных день за днём,
Я видел погасшее солнце,
Светило и маятник жизни,
Сникало вином в оконце
На взгляды извне и тризны
Той не было громче в миру,
Привычном обыденно светлом,
В котором вся чернь по утру
Обмолвится гласным приветом.
И мне довелось лицезреть,
Крушение славной Помпеи,
Я верил что все цари,
А вышло что мы плебеи.
Я верил в незыблимость духа,
Я верил в бессмертье души,
В слухабельность вашего уха
В играбельность данной игры.
Я верил в начало мирское,
Не верил же я в эпилог,
Но он оказался кстати
Не светел и крайне строг,
Отрадно уйти во тьму
И свет созерцать с пучины,
Уйти с головой в глубину
И рваться из терпкой тины,
Конец предрешён,я слеп
Был в той химерической вере,
В правдивость,невинность и свет,
Которой открыл все двери,
Оставив одно лишь окно,
Со ставней не поднятой кверху,
Теперь же открыв его,
Созерцаю картину сверху...


Я не верю в рай,ровно также как и не врю в ад,я не верю в жизнь после смерти,но я верю в саму смерть и в жизнь после жизни...

[551x210]

Я хочу, что бы лил дождь, это всё что мне нужно сейчас,

Что бы спрятать в нём слёзы свои, в неурочный такой час.

Я хочу, что бы он шёл, по той же дороге что я,

Коротая свою жизнь, научившись, летать без тебя.

Я хочу,что б идти босиком, по мокрой от грусти траве,

Я хочу, что бы шёл дождь и печаль, наедине.

Сжимая в ладони остатки терпенья,
В лужах топча это грязное солнце,
Стараюсь остыть хотяб на мгновенье,
Но, видно, гореть мне всё же придётся.

В серое небо глаза поднимая,
Ресницами капли дождя ловлю.
Отчётливо слишком я понимаю,
О помощи зря божеств я молю.

И с каждой секундой сгорая всё больше,
Теряю надежду на лучшее что-то.
Криком до дна море лжи протыкая,
Душу пытаюсь найти эхалотом.

На днях стою в очередь на кассу в супермаркете, полная тележка еды, очередь длинная-длинная. И вдруг сзади голос:
- А мне вчера повестка в армию пришла, не знаю, что делать. Паспорт, что ли, разорвать...
Оборачиваюсь - стоят два паренька, пиво у них в тележке, чипсы, рыбка. Выходной все-таки. Тот, что повыше, постарше и понаглее на вид, говорит:
- Ну че делать... Военкому на лапу дай.
Второй, небольшого роста - ниже меня на каблуках, толстенький такой, скромный, проблемы с кожей еще не прошли, лет на 16 максимум выглядит, отвечает:
- Неудобно как-то...
И замяли ребята тему, давай о других вещах говорить.
А я стою впереди, и сердце щемит, в тисках как будто. Ну куда, куда такого в армию?! Мальчишка же совсем, птенец неоперенный! Такой милый, стеснительный, домашний... Даже не юноша - мальчик. Подросток. Голос еще ломается. В глазах цвета неба чистые такие почти детские мечты. И такого в солдаты? В горячие точки? На убой, на пушечное мясо? А дедовщина...
Пробую успокоиться. Оборачиваюсь.
- Ты извини, что отвлекаю. Может, лезу не в свое дело. Но повестка - все-таки серьезное дело...
- Ничего страшного, - улыбается, глаза опускает. У него, наверное, и девушки-то не было еще, и жить-то еще толком не начал.
- Школу в этом году заканчиваешь?
- Да.
- А восемнадцать когда было?
- В марте.
- Что ж родители тебя так поздно в школу отдали, даже поступить не успел никуда... На второй год-то не оставался, я полагаю.
- Не оставался.
- Что делать собираешься, не думал еще?
- Да нет пока.
- А зря. Ты только дома не живи пока, искать будут. Одного моего знакомого посреди ночи забрали, три раза повестку игнорировал. А летом поступишь учиться, и все нормально будет. Моему брату повезло в свое время, после девятого класса ушел в колледж, а колледж при институте, соответственно, в институт потом. Вон какая отсрочка.
- А где же мне жить?
- Лучше не у родственников. У девушки, например.
Неловкая пауза. Так я и думала.
- Я тебя прошу, только не уходи сейчас в армию... Потом поймешь, почему. Себя пожалей, мать. А военкому на лапу - чревато. Потом не докажешь. И без денег останешься, и заберут. Знаешь, у меня парня в Чечне убили, ему было бы сейчас 24 года.
- А Вам сколько?
- Летом будет 22.
- Ясно. Спасибо большое за советы. Ваша очередь на кассу.
Действительно, была моя очередь. Отоварившись и запихнув продукты в пакеты-майки, я вспомнила, что надо заплатить за телефон. Пока возилась у терминала, мальчиков и след простыл. Когда они успели уйти... Заметила, что паренек с повесткой показывал паспорт на кассе.
А потом я плакала, как самая настоящая сентиментальная дура. Прямо в супермаркете. И пока шла домой, тоже. И мне было наплевать, что подумают те, кому, в общем-то, наплевать на меня. То ли Петьку своего вспомнила, то ли материнский инстинкт, то ли жалость. Или все это вперемешку. Кто знает.

Танцуй! Вся жизнь - лишь пара движений.
Летай - кто сказал что это безумство?
Кури, смело ставь на людях мишени,
И это будет твоим искусством.

Танцуй, все чувства отправив в помойку.
Летай, и без крыльев это возможно.
Кури, но свободу вдыхай только,
И всё это будет, поверь, не сложно.

Танцуй! И танец растопчет мысли..
Летай, ведь девятое небо близко!
Кури, если в воздухе ноты зависли.
Танцуй, улыбайся - ведь ты артистка.

Вам когда-нибудь случалось слышать/произносить "гречка" вместо "гречанка" или "корейка" (мясо на ребрышках) вместо "кореянка"? А "китайка" (маленькие такие румяные яблочки) вместо "китаянка"?
Вопрос риторический, особенно в случае с кореянкой. Но чаще всего так говорят именно мужчины. Наверное, потому, что женщины у них ассоциируются с едой, то есть, с ее приготовлением. Да и вообще, что нужно мужчине для счастья? На этот вопрос метко ответит Джордж Бернс. "Хорошая сигара, вкусный обед и красивая женщина - или не очень красивая женщина. Все зависит от того, сколько счастья вы способны выдержать".
Но что-то я заговорилась. Время ланча, господа. Кто хочет гречку с корейкой? Китайка на десерт.

Решила выложить свое.Написано, только что.

 

«Капризы природы»

 

Волн языки, нагоняя, жгучий прибрежный песок

Что золотом ярким, затерянный берег украсил,

Рассыпятся цели достигнув, кудрявою пеной.

 

И будут ласкать те красоты морского прибоя,

Горячее золото, что так вскоре остынет.

 

Моллюскам, рыбешкам,

Ракушкам, с жемчужиной в сердце,

И прочим прекрасным созданьям, подводного мира,

Не даст, задохнутся, за время убийцы-отлива,

Спаситель- прибой.

 

Настигнет, прохладной волною и дикий тот кактус,

(Которого, место, скорее в пустыне.)

А также и пальмовый ствол,

И вот уж приблизится, к зарослям джунглей…

…

Но мы не осудим, природы капризы.

Не ей ли священное право дано –

Простор - естеством нарекать?

Здравствуй..Мы тебя так долго ждали,
Мы писали письма от руки
На тепло твоих лучей слетались,
Словно к абажуру мотыльки.

Вновь вернется теплый мягкий ветер
И невесты-яблони в цвету...
Как апрель сегодня свеж и светел!
Хочется подняться в высоту,

Умываться горстью солнечного света,
Распустив тяжелую косу,
И смеяться, в зеркале заметив
Первые веснушки на носу...

:)

Это солнце в квадратных скобках,
Безобразное, тухлое небо.
Твоё сердце из красного хлопка -
Ты не знаешь, ты там ещё не был.

Эта глупая, глупая осень.
Этот ворох воспоминаний,
Эта зелень, ненужная вовсе.
Океан из мыслей, бескрайний.

И не знаешь, куда бы деться
От снега и холодов.
Ты не знаешь, где можно согреться:
План побега ещё не готов.

И зима, наступая на пятки,
Серым пеплом осыпет с небес,
Нож, в руке её, без рукоятки,
Оставляет глубокий порез.

Ты смеёшься, как бес, приручил свечу, научился спускать курок. Эти шрамы идут твоему плечу, как отметины ста дорог. Ты бежишь, как собака, вперёд и прочь (был бы кто-то, кто мог позвать!), но тебя обожает любая дочь и боится любая мать.
И, куда б ни пошёл, узнают давно залихватский бездомный свист.
Это всё так заманчиво, так смешно, но бессмысленно – да, флейтист?

А в садах её вечно лежит роса, и в чертогах её – хрусталь, она ходит по травам и небесам и рисует водой печаль. Ровен голос её и спокоен сон, и не рвётся послушный стих. Она знает сто тысяч чужих имён, но, конечно, не помнит чьих. Нерушим и прекрасен её покой, пуст и светел уютный дом, словно боги создали её такой и оставили под стеклом.

Так куда тебе, смертный, её хватать, на неё и смотреть нельзя, разве что излохматив морскую гладь и пустыни избороздя, чтобы там, где шагнул, колосилась рожь, чтоб был жемчуг в твоей сети. Только шёл бы ты лучше куда идёшь, не пытаясь её найти. Ты её не приманишь своей свечой и дешёвым своим вином.
В горле сухо, колюче и горячо, а вокруг, как всегда, Содом. И ты шепчешь сквозь дым и хмельной туман: может, я не настолько глуп, может, ей тоже хочется дальних стран, так, как мне – её глаз и губ? И я даже, наверное, буду жив, если пламя пройду и лёд, но мне точно не выжить, о ней забыв…
Только кто ж её разберёт.
И вот, в пьяном угаре, в слепой тоске ты вдруг флейту берёшь, как меч, и она поначалу дрожит в руке, но себя ведь нельзя беречь. И сначала ты трелью пронзаешь дым, а потом отступает явь. Всё становится сразу таким простым, и ты знаешь, что точно – прав. Будут ветры меняться, срываться дни, все забудут их звук и вкус. Но останется небо, огни, дожди и твой хриплый бездомный блюз. И никто не узнает потом, кому посвящаешь ты этот бой.
И однажды, пробившись сквозь пыль и тьму, ты увидишь её живой. И тогда ты узнаешь, как ты крылат, и насколько ничтожен страх.
У неё вдруг окажется грустный взгляд и загар на худых плечах, лебединая шея и тонкий нос, удивлённый изгиб бровей. Будет запах костра у её волос.
Глупый мальчик, беги за ней.
От тебя до неё – бесконечный круг, как от марта до ноября.
Но пока твои пальцы рождают звук, это значит, что всё не зря.

Одиночество, парит над землёй, легче пуха,

Безметежен, одиночки, тихий покой, просто крик без звука,

Некуда идти, не к кому, упасть в руки,

Но, ворвётся, в сердце любовь, просто так, без  стука!

Зачем, скажи мне, сердце поднимать из грязи,

Если уронить его, так просто,неосторожны, связи,

Разорвать тишину, попыткой, старстью вскрика,

Тревожить, того, кто уже, труп итак, без грима!

Ведь покой, состоит в осознании правды,

Что для сердца, любовь, бывает, только отравой,

Тихим страхом, боязнью, будущей мести,

Ведь любовь, так слепа и не знает чести!

Дай мне поверить, что, не разорвётся сплетение рук,

Что не прервётся, сердца влюблённого стук,

Как осознать, что это с нами навсегда?

Я не поверю, пока не увижу, сама!

Ведь такие как мы, боятся любви,

Боятся рисковать, сердцем, ради новой мечты,

Потому, что не раз, под маской её,

Был спрятан  нож, что пронзает вернее, чем выстрел...

Любовь-необходимое зло.

В пятницу ездила в "Мегу" в Химках. Шел то дождь, то снег, пока добралась, замерзла и вымокла. Но не в этом суть.
Кроссовок у меня нет, каблуков ниже 10 см со своим крошечным ростом я тоже не признаю. В общем, отправилась я туда на шпильках 11 см. Накрутила за 5 часов 9 км (есть шагомер на телефоне). Отоварилась по полной и просто в никаком состоянии, учитывая пакеты с покупками, шпильки, промокшие ноги, изрядное количество фаст-фуда в желудке и пройденные километры, отправилась на платформу Планерная.
Опоздала на электричку на 4 минуты. Начался ливень, зубы отбивали чечетку, а стоять на платформе пришлось еще 20 минут до 22:22. Из-за ветра и дождя сигарета прикурилась только с третьего раза. Боже, какой кайф встать под навес платформы - вокруг бушует стихия, а тебе все нипочем - и затягиваться, с наслаждением затягиваться тонкой сигаретой, одной, второй, третьей...
Последний окурок (кажется, четвертый или пятый), прочертив во влажном воздухе красивую дугу, изящно ударился, еще горя, о край бетонной платформы своим пламенеющим концом, распространяя в момент своей гибели мириады оранжевых искорок, каждая из которых, казалось, жила своей, отдельной, ни на кого и ни на что не похожей коротенькой жизнью. Умерев, этот гордый останок белой палочки-балерины упал рикошетом на гудящие от наконец-то приближающейся электрички поющие свой гимн мощи железного змея стальные угрюмые рельсы. Змей раздавил мой окурок, не оставив, наверное, почти ничего, но как же красиво рассталась с жизнью моя балерина!
В тот момент, забыв, что продрогла, о дожде, о "Меге", о бесконечной очереди в "Макдоналдс", о не по погоде одетых лакированных сапогах до колена, я думала о том, что если человек проживет свою непростую жизнь, спасая кого-то от холода, от мрака, а в конце нее умрет ярко, дерзко, сохраняя при этом философское спокойствие, его, наверное, почтят героем, и не зря. И в ту минуту мне самой хотелось стать таким человеком, отбросить всю эту мишуру, как змеи - старую кожу, и жить ради чего-то разумного, доброго, вечного...
Но поезд шел, удаляя меня от места поразившего мою воспаленную фантазию события, дождь прекращался мало-помалу, мозг затуманивался усталостью и пивом, которым великодушно поделились ехавшие со мной в одном вагоне футбольные фанаты, и я снова становилась собой, обычной, милой, доброй, очаровательной, но себе на уме помесью дешевки и шика.

 Обескровленная – до капли, жалко повисла,
Как сдувшийся шарик.
Переплавила душу в звенящие крики.
Сказали – «всего лишь нарик».
А под пальцами пляшет и бьется ливень – в ладошке – волной.
Я плечами поведу - крыльев клочья за спиной.
Я взбираюсь - на гибких прилипчивых лапах-магнитах,
По питерским трубам, рекламам, с щита на карниз..
Моя вера сыпется вниз
Раны навылет пробиты
И ураган мне как бриз.
Все выше и выше.
До капли последней,
До судорог мокрых ладоней, по камню скребущих
До спаленных губ – исступленно зовущих.
И вниз, кувыркаясь летит маска Леди,
А меня не зовут больше – слышишь? (с)вое
16.11.08.

 

 

Никто не знает, что под маской скрыто,

Идейник, шут, король, комедиант?

Вельможа, может быть убийца?

Иль, пылкий к дамам, дуэлянт?

Что там, танцовщица, иль жрица?

Торговка, шлюха, иль актриса?

Ответ то прост, сам посмотри,

Под маской-Я, конец игры.

В этот дом я попал абсолютно случайно. Просто перепутал корпуса - и зашёл под эти высокие осыпавшиеся потолки. Три этажа раритетов, но раритетов живых. И в каждую квартиру - открытая дверь. За номером 2 - однушка, где бабушка в старомодной шляпе ждёт своего милого внука, потягивая дым папирос из длинного мундштука. Здесь играет старый вальс, здесь нет паутины на окнах, но есть пустота за ними. А на лестничной клетке резвятся дети, они должны быть в школе, но их школы уже нет больше половины века. Этим детям запретили выходить во двор - ведь этого двора тоже нет уже целую вечность.
За номером три - военные, два майора. Они пьют крепкую граппу и ругаются по-французски. У них два дня назад случилась победа, а никому это не интересно - все об этом давно забыли. Здесь тоже нет на окнах паутины - здесь мгла и сырость, здесь вчерашний день, а за пологом шёлка с дермантином - пустые тени умерших людей.
Читать далее