Вы плачете? Зачем вы плачете?
Зачем красивые вы руки прячете,
Зачем сутулитесь вы, гнетесь в кресле,
Зачем ваш голос монотонный, пресный,
Так больно слышать мне?
Скажите, в этой кутерьме,
Неужто незнакомыми остаться
Нам было невозможно?

И теперь
вы плачете.
Скажите, от любви?
А, может быть, вы плачете от боли?
Или душа, взращенная в неволе,
Свободы требует и разрывает грудь?
Глаза отводите и, как всегда, молчите.
Ответьте, отчего вы не меня
Так страстно любите?

Глаза ваши темны.
Как будто белладонной
наполнены их черные зрачки.
И всюду письма, в мелкие клочки
Разорванные вашими руками.
Вы плачете, но знаете сама,
Что чувство страшное, взлелеянное вами,
Сойдет как прошлогодняя трава
И хладнокровно будет вырвано из сердца.

Я берусь за эту тетрадь
только если безвылазно больно,
чтоб душа могла отдыхать,
чтобы мыслям стало спокойно.
Чтобы слезной дымкой в глазах
ненавистная грусть не белела.
Чтобы сердце могло отмерять
день за днем, как и раньше, смело.  
 
День за днем чередой, и опять
я совсем не чувствую времени.
Я его повернула бы вспять,
я бы много ошибок не сделала.
«Мемуары бы Вам писать»,-
Кто-то скажет, а кто-то – «Пустое!».
Что ж я так полюбила страдать?
Что же столько грустных историй?  
 
Если я перестану писать,
вновь мне станет безвылазно больно,
я душой не смогу отдыхать
и не будет, как прежде, спокойно.
А за слезною дымкой в глазах
шевельнется несмело наивность…
Мое сердце, как прежде, в рубцах.
Мое сердце так прежде не билось.

Вечер зимою бьет наотмашь
в колокола большого города.
Глаза рассыпались по карманам -
соберика их теперь, попробуй-ка.
И перебежками, мелкими, робкими -
то в одну сторону, а то - в другую.
Маятник, маятник, не стучи.
Видишь, теперь уже не до бури.
Это похоже, когда человек,
про которого думал излишне часто,
за которого бога тревожил и теребил,
от кого покупал лекарства
вдруг пришел.
И теперь говорит:
"Вот тебе я, тот, которого ты так просила.
Я пришел. Мне теперь не уйти.
За окном, знаешь ли, ветер зимний"
И снимает с себя всю одежду и кожу,
и стоит, ослепляя свечением.
Сивка-бурка, зачем же ты...
Я ж неверящий, я ж безумный.
И глаза отведя в самый пустой
угол этой ужасной комнаты,
пробормочешь что-то совсем не то,
что прикрылся бы, что не нужно,
что наверное, где-то там наверху
точно произошла ошибка,
что не просил никого, а шутил,
что была пьяна золотая рыбка.
Страшно, страшно, до боли в груди,
где-то между кривыми ребрами.
Страшно, что заставишь его уйти,
страшно, что будет потом с тобою.
Жмешься лицом между лопаток
сзади тебя стоящего.
Жизнь понарошку, смешная игра.
Отдачею - по-настоящему.

Не жизнь - тоска. Рассвет в созвездии боль.
И не с тобой, уже тысячу лет не с тобой.
И не одна, хотя, честно, разницы нет.
Болит и ноет каждым нервом своим рассвет.
Не грусть - печаль. И через два неба в ночь.
Помочь не смогут, да и некому просто помочь.
И не ответят, никто не захочет понять,
Как это страшно: искать и всегда терять.
Не Вечность - смерть. Забытая тает мечта.
Опять не та, не моя, чужая, и так
До холода в сердце, до льдинок в крови, до снов
Хочется плакать тобой. Не самообман - Любовь.

Мой уютный мир по мотивам ада.
Провожу неспешно смычком по нервам,
Отпускаю сны вдаль по эстакадам,
А к утру опять - демоница, стерва.
Мои Музы пляшут в неверном свете
Фонарей, озябших от хмурых взглядов.
В закоулках разума стонет ветер,
И его не выгнать путем обрядов.
Нет, не надо чтения экзорцизмов
И не надо плакальщиц над могилой.
Говорят, у кошек есть девять жизней -
Мне бы вспомнить, сколько их уже было.
Не нужны мне феи на горных кручах
И слепые призраки Стоунхенджа.
Я зароюсь в горько-стальные тучи,
Буду тешить душу пустой надеждой.
Буду бить бокалы и строить планы,
Вместо пледа кутаясь в мягкость крыльев.
Буду ждать с рассветом - небесной маны,
Чтобы ночью вновь перепутать с пылью.

Это цитата сообщения Немойберег Оригинальное сообщение

Овечье стадо. Басня в стихах о народе и его судьбе

Олеся Емельянова

Овечье стадо

(басня)

Из года в год в горах паслась отара.
Чабан был стар. Вдвоем с собакой старой,
Опершись на старинное ружье,
Дремал весь день, но дело знал свое –
Лишь волк голодный или барс крадучий
Приблизится, ища удобный случай,
Повторит эхо выстрел, и опять
Пастух садится у костра дремать,
Закутавшись в седеющую бурку,
И едкий дым струится из окурка.
Защита стаду каждому нужна.
Не укоряли овцы чабана,
Что шерсть стрижет и продает ягняток
И сам уже баранов съел с десяток.
Чего роптать, когда уклад таков
И установлен испокон веков.
Ах да, еще всеобщей пользы ради
Козел был старый в том овечьем стаде.
Овец всю жизнь он за собой водил,
Знал, где ручей, и пропасть обходил.
Вот им-то овцы были недовольны –
Мол, выскочка и с мордой протокольной.
Тропа ль крута, трава ль не зелена,
Во всем всегда была козла вина.
С собакой, впрочем, тоже не дружили.
Вот так они всё жили, жили, жили…
Пока весь чабана не вышел век –
Уснул и не проснулся человек.
Вослед за ним издохла и собака.
О них никто не вспомнил, не заплакал.
А кто-то и подумал: "Поделом!"
Костер погас. Отара за козлом,
Привычке повинуясь, как закону,
Отправилась пастись к другому склону –
Там в это время посочней трава.
Паслись спокойно день, а может два.
Что толку беспокоиться напрасно,
Козел решает, а они согласны.
Но на беду набрел на стадо волк,
Схватил козла и в кущи уволок.
А то, что не вернет его обратно,
Ягненку даже малому понятно.
Вот тут и начался переполох –
Как дальше жить и кто бы всем помог.
Пытались выбрать вожака из стада,
Но оказалось, никому не надо –
Никто не знает, как, с чего начать,
И кто за это будет отвечать.
Просить соседа бесполезно тоже:
"Я не могу, а значит, он не сможет…"
Проблеяли напрасно целый день
И с горя пастухом избрали пень –
И так стоит, так будет пусть при деле.
Но ночью волки двух овечек съели.
Того гляди, все стадо пропадет.
Что делать? Снова собрались на сход.
Опять весь день проспорили без толку,
Никто не знает, как спастись от волка –
Полстада блеет: "Боже, защити!"
А прочие: "От смерти не уйти!"
И так они кричали и шумели,
Что разбудить в дупле сову сумели.
Она, от света щурясь, говорит:
"Я вас спасу! Вам волк не навредит.
Вы только не мешайте спать, друзья!
А, если что, всё делайте, как я!"
Возликовали овцы хором, дружно:
"Сова-пастух! Чего еще нам нужно!"
И, смолкнув, по округе разбрелись.
До вечера спокойно все паслись,
Вот ночь настала. Овцы и бараны
Уснули под надежною охраной.
Сова же честно, как солдат в строю,
У пропасти уселась на краю.
Глядь, к стаду приближается волчище –
Трусит кустами, взглядом жертву ищет.
Сове все видно, ей-то не темно,
Кричит: "Бараны! Овцы! Все за мной!
Перелетаем на другую гору!"
И вся отара в тот же миг без спору
Помчалась в пропасть следом за совой
И … вряд ли там остался кто живой.
Сове же до беды их нету дела,
Она-то пропасть ту перелетела.

Вот так же может сгинуть и народ,
Коль власть любому над собой дает,
Польстившись на пустые обещанья
Пресечь погибель или обнищанье.

© Автор. Олеся Емельянова. 2007 г.

Написать автору.

Источник: Овечье стадо. Басня в стихах

---

   

Читать далее...

[220x158]

Теломиан.

Этим летом Филипп нашёл себе работу в цирке. Точнее, даже не в цирке, а так, в наспех сколоченной труппе неудачников и бродяг. Днём артисты подрабатывали кто где, а вечерами давали представления в каком-нибудь из отелей побережья. Если договориться ни с кем не удавалось, то просто валялись на берегу, курили и пили вино из пакетов. В состав труппы входило трио йогов – молодых арабских парней в чалмах. Они умели лежать на битом стекле, глотать шпаги, выдыхать огонь и втягивать живот так, что становился, виден позвоночник. Ещё был заклинатель змей, а, точнее, полусонного удавчика, пара акробатов, муж и жена, молчаливые эмигранты из Польши и, собственно, Филипп. Фокусы и волшебство!
Его номер всегда шёл последним. Йоги-арабы, скрестив ноги, садились в глубине сцены и ладонями выстукивали по полу некое подобие барабанной дроби. Гимнасты выносили, обклеенный звёздами из фольги узкий, длинный ящик и тут, скрестив руки на груди, появлялся Филипп. В красном плаще и цилиндре. Он кланялся и щёлкал пальцами. Из-за занавеса, на задних лапах, выбегала собачонка породы Теломиан, неся в передних лапах ножовку. Наш фокусник укладывал собаку на спину в ящик и накрывал крышкой. Теломиан просовывала в специально вырезанные отверстия лапы и уже начавшую седеть голову. Филипп принимался медленно пилить ящик посередине, а собака тем временем, улыбалась зрителям и радостно болтала всеми четырьмя лапами. Распилив собаку, фокусник кричал «Оп-ля!». Опять появлялись гимнасты и каждый уносил свою половинку распиленного Теломиана. Филипп на мгновение исчезал за занавесом и появлялся вновь, ведя за лапу, целую и невредимую собаку. Представление заканчивалось. Немецкие старушки веселились и бросали на сцену монетки, а их седовласые спутники салютовали труппе стаканчиками с ромом.
Этот номер, нехитрый реквизит и двух Теломианов Филипп купил, а точнее, обменял на часы и три бутылки виски у татуированного старика малайца, отбывающего на родину. Секрет фокуса был прост. Ящик состоял из двух отделений. В одно первый Теломиан укладывался ещё за сценой, в другое, второй, уже на глазах у публики. Затем, первый просовывал в отверстия задние лапы, а второй, соответственно, передние лапы и голову. Филипп же пилил посередине. Очень просто.
Ясно, что пилкой собак много денег не заработаешь, но их вполне хватало, что бы продержаться до осени. А в октябре Филиппа уже ждало место в автомастерской, где он планировал проработать до весны, поднакопить деньжат и встретить новый курортный сезон с лицензией аквалангиста-инструктора и новёхоньким снаряжением. Однако, Теломианы, как говорится – подкинули проблем. Первые две недели они вели себя безукоризненно, но в начале третьей выдвинули ультиматум.
- Хочу шёлковую шапочку с кисточкой и красный ошейник, – сказала та, кто в номере была Головой.
Надо сказать, что Филипп не озаботился дать собакам имена, а называл их соответственно занимаемому в ящике месту – Голова и Попа.
- А мне ботиночки. Ботиночки хочу! – заверещала Попа.
- Девицы, - Филипп в это время, как раз надевал свой факирский плащ, - давайте так. Работаем до осени, затем я покупаю вам шапочки, поясочки, ботиночки и весело расстаёмся. Хотите, пристрою вас в «хорошие руки», хотите, просто разбежимся.
- Сейчас. Сейчас хотим! – заблажили Голова и Попа.
- Отстаньте, идиотки. Сейчас работаем.
Но, всё оказалось не так просто. Казалось, что собаки смирились и номер пошёл своим чередом, до того момента, пока Филипп не начал пилить ящик. Вместо того, что бы улыбаться публике, Голова пронзительно взвизгнула, а задние лапы растопырились и напряглись. Филипп угрожающе взглянул в наглые круглые глаза Теломиана и вновь толкнул ножовку вперёд. Голова заорала так, что кто-то из зрителей уронил свой стакан.
- Заткнись, сука – прошипел Филипп, и продолжил пилить.
Голова завизжала, задние лапы забились в конвульсиях, из перекошенной мукой пасти потекла пена, а Филипп пилил всё быстрее, стараясь закончить превратившийся в кошмарный бред номер. Старушка в белых брючках, сидевшая ближе всех, вскочила на ноги, схватилась рукой за сердце и начала заваливаться на стол…
Затем арабы держали порывающегося убить собак Филиппа за руки, затем был скандал с менеджером отеля, затем сидели у костра на берегу и пили вино из пакетов. Теломианы, лишённые ужина, мрачно сидели поодаль.
- Снимаем номер, - мрачно сказал Заклинатель Змей, он же негласный руководитель труппы.
Все согласно покивали.
- Нельзя ли Вас, мсье фокусник, извините, не знаю Вашего имени на несколько слов, - в освещённый костром круг вошёл седовласый господин в кремовом костюме. – Эжен Маркс – представился он. – В некотором роде,

Читать далее...

Да, В Москве никогда не бывает темно!
Всегда вдруг приходит какой-то придурок -
Он поджигает бомжей под мостом,
Он оставляет на трупах окурки.
Мы слушаем радио, а там всё о нём:
"Сегодня в пятнадцать ноль-ноль на Каховской
Один неизвестный без трусов и в пальто.
Костёр унёс жизни, кошельки и две соски".

Я иду по пустому густому туману,

Я иду, не жалея ни веры, ни ног,

Город стал в эту осень настолько обманным,

Что за серою ширмой спрятался Бог.



Я иду, вслух читая молитвенник ветру,

Давит сердце бесцветная хмарь и страх.

Я иду и прошу у Бога дать Неба...

Голубое небо в людских глазах...
 

Милая девочка с жемчугом в волосах
Больше никто не сможет тебя спасти
Он_ запирает на ключ свой животный страх
Но просит тебя уйти. навсегда уйти

Если бы знать, дорогая, какой бедой
Они_ проклинали тебя за такую ложь.
А проклятой деве морей - не попасть домой.
Но ты всё же уйдёшь от Него_. Навсегда уйдёшь.

Леса и поля, равнины и горы - пусты
Лишь Ухает филин и ворон летит вослед
Не знают они, что молитвы твои просты:
"Вернись ко мне, милый, в последний живой рассвет"

"Вернись ко мне, милый, пока я на свете есть
Пока в сердце бьётся отросток живой души.
Сколько ночей провела я в слезах - не счесть,
Но меня ещё можно спасти, милый мой, - спеши."

Моря отвергают сбежавшую дочь свою.
На небе нет места ундинам холодных вод
Земля не пригреет чужачку в своём краю
И В крике беззвучном замер прекрасный рот.

Но Кричать бесполезно, красавица. Ты - ничья
Вне правил, вне логики... Только в ночном саду
Осталось умыться колючей водой из ручья
И раствориться в последнем своём аду..

Счастье могут описать поэты.
А к поэтам можно отнести себя.
Ведь поэты знают все секреты.
Знают ведь, где штурвал у корабля.
Что такое счастье? Нет ответа.
Нет, не было, не будет никогда.
Счастье, когда мысль любовью согрета,
Когда ты клянёшься в любви навсегда.
Счастье - когда любишь, в основном взаимно.
Счастье - во взгляде, в улыбке, в словах...
Счастье...? Наверно немного наивно...
Счастье присутствует даже в стихах...
Что такое счастье? Кто ответит?
Нет ответа. Не было! Не будет!
Но кто-то даже счастья не заметит...
Давай просто его не забудем?

Кому не улыбается судьба,
Кому не рад предмет любви и горя,
Тот мим,чья жизнь - ничто - кромешный ад,
Тот, чья история рассказанна по воле,
Всё это человек не знавший скорби,
Всё это мир утративший свой дух,
Груз тяжких бед,что стройный стан изгорбил,
В нём крик немых,что режет чуткий слух.
Тот, чья тропа обрывиста,поката,
Тот призрак средь могильников сырых,
Тот, в чьих руках холодная лопата,
Тот, что терзает и хоронит их,
Тот, чья игра из немощности тает,
Тот, чья душа до боли,слёз сера,
Тот, чьи слова в слезах твоих играют,
Тот свет успоший давеча лишь я...

Под впечатлением дневниковых записей нынешних школьниц

Короткая чёлка и юбочка в клетку,
Типичная baby, девчонка-конфетка.
Глаза с поволокой и губы сердечком.
В носу и в пупке золотые колечки.
Таскаешь у мамы духи и помаду
И дома с тобой никакого нет сладу
С отцом вы поссорились в прошлую среду
Когда ты под утро вернулась с соседом
А он тебя старше почти лет на десять!
И ты говорила, что вы теперь вместе,
Что это серьёзно, что это навечно
И маму поили на кухне сердечным
Потом тебя месяц гулять не пускали
В твоём телефоне всё время искали
Его смски, стирали контакты
И, кстати, закрыли страницу Вконтакте
Ты плакала долго ночами в подушку
А также в жилетку друзьям и подружкам
Но время прошло, всё утихло бы вроде
Никто тебя за руку в школу не водит
Сосед переехал, и ты всё забыла
Тебя уже новая страсть посетила
К вам новенький в класс перевёлся недавно
Такой симпатичный. кавайный и славный
В него влюблены все девчонки повально
И ты с ним сидишь через парту буквально
Ты спину ему всю насквозь проглядела
И снова в тетрадках сердечки и стрелы
И снова короткие юбки и чёлки
Типичная baby, смешная девчонка...

Знаешь, я всё забуду,
Веришь, я всё прощу.
И в золотого Будду
Я тебя превращу.
Стану тебе молиться,
Буду тебя просить
Мне по ночам не сниться,
Душу мою спасти.
Утром – цветы и свечи.
К ночи – вода и мёд.
Чувствую: легче, легче.
Скоро совсем пройдёт.
Старая позолота
Слезет и обнажит
Правду, что у кого-то
Сердце внутри дрожит.
Но я глаза закрою,
Пыль оботру с тебя.
Будда, не надо спорить -
Я не люблю тебя.

И ангела нет за плечом
С пылающим острым мечом.
Никто не спасает от бед.
Ну, нет у меня его, нет.

Когда раздавали, видать,
Забыли ко мне приписать.
А, может, нарочно, как знать?
Чтоб больше и горше страдать.

Вот так и живу сиротой.
Душа моя - храм, но пустой.
Никто не хлопочет о том,
Чтоб счастьем наполнить мой дом.

И чтобы по жизни везло,
Чтоб мимо и горе, и зло.
Никто не заботится, нет.
И в сердце моём меркнет Свет.

И только всё чаще во сне
Два шрама болят на спине…

Если кому-то не понравится данное стихотворение или если его даже удалят отсюда, я, конечно, пойму, наверное. Но прежде чем заносить нож над ним, подумайте, пожалуйста, о том, что порой пусть и крепкое, но меткое словцо способно выразить мысли и чувства точнее, нежели всяческие эфимизмы.


Всем известно давно,
Что без денег жизнь г*вно,
Но что правда смешно -
Что и с дЕньгами г*вно!

Все друг друга хотят
Хоть немного нае*ать,
Подешевле купить
да втридорога продать.

Можно всё получить,
Стоит только заплатить.
Кошелёк доставай
Да смотри не прогадай.

Чуть дешевле любовь,
Подороже чуть друзья.
Только сразу скажу,
Что меня купить нельзя!

А все кругом кричат:"Давай!
Купи-продай! Купи-продай!"
И только я стою смеюсь,
Не продаю! Не продаюсь!

Не поклоняйтесь милым дамам,
О проклятые короли.
На свете нет больнее раны,
Чем вы любовью нанесли.
На свете нет печальней песни,
Чем звуки ваших серенад.
И горя нету интересней
Всех тех, кто искренне вам рад.
На свете нет больнее слова,
Чем шепчете на ушко той,
Что ради вас на все готова:
Хоть стать травой, хоть стать горой.
На свете нет печальней вида,
Чем ваших ликов красота.
За одним счастьем индивида,
Быть может, тысячи тоска.
Но вы хотите быть нетленны,
И, образы свои храня
В сознании желаний тленных,
Вы погибаете, любя.

Не уходи, побудь еще со мною
Еще хоть раз взгляни в мои глаза
Пусть от тебя любовь свою я скрою,
И нервам я своим нажму на тормоза.

Как грустно мне сейчас, в кругу пустых созданий
Как страшно мне сейчас, в кромешной темноте
Слезами на глазах страданье застывает
И мысли все мои, с тобой, черт знает где

И в голове моей сумбур тупых желаний
Могу я образ твой лишь мысленно ласкать
Словами не могу я выразить страданий
Ведь каждый может лишь по своему страдать.....