прочитайте дальше,чем первые пару страницу формата а4.



I

Вы полюбите Алабаму — и ты, и твои родители.
Но сперва полюбуйтесь на фотографию: мы на заднем дворе, смотрим в радужную дымку. Справа, едва различимое в тумане, вишневое дерево высотой в 25 футов, видны даже красные ягоды на верхушке, слева — еще одно дерево, сучковатое, старое, на нем — веревочные качели. Молодой жеребец кремовой масти проходит между двумя деревьями, а в левом нижнем углу виден край старой деревянной клетки для кур.
Алабама — как Али Баба. Здесь в полях — жимолость, и пыльная дорога, и жаркое жаркое солнце. Желтый пейзаж начинает казаться белым. Цыпленок вылупляется из яйца. Потом бабушка возьмет топор и отрубит курице голову. И у всех будет возможность увидеть, как ведет себя курица с отрубленной головой.
Мы все время довольны и счастливы. В столовой — громадный стол, за столом — люди, шесть семь человек. Все смеются и просят добавки, говорят: передайте, пожалуйста, масло. Солнечный свет льется в комнату, хлопает дверь ширма. Отец говорит маленькой девочке: «Эй, нельзя», — но никто этого не замечает. (И хорошо, потому что ее мордашка, такое красивое личико, сделается безобразным, если она заплачет!)
В тени трава все еще мокрая от росы.
Позже все, кроме тебя, уезжают в город. Ты выходишь на задний двор и вдруг понимаешь, что было бы здорово подрочить. Ты такой счастливый бог… толщина плоти у тебя над ребрами составляет 2/5 дюйма. Ты женщина или мужчина? Сегодня у тебя огромный член. Самое то, чтобы выебать вишни.
Жеребец срывается с места, трясет головой, словно только что сделал неслабый глоточек виски. Хорошо бы отсюда сбежать, думает жеребец — это единственная его мысль за всю жизнь, — и убегает, быстрый, как змея, которая просто кусок веревки. Змею можно хотя бы съесть. Не надо нам никакой веревки. Кидай — не кидай лассо, все равно не поймаешь мудацкого кролика, чтобы было чего поесть в этой богом забытой пустыне… но солнце сожгло весь туман, и ты лежишь в теньке под вишневым деревом, спустив штаны до середины бедер. Хочется уравновесить пейзаж каким нибудь грубым насилием. Берешь одной рукой член и материшься на вишни. Блядские красные ягодки загораживают все небо. И эти дебильные листья. Ты отчаянно дрочишь. Вообще ничего не делаешь. Только жиреешь, еще больше деревьев, жиреешь, еще больше деревьев, жиреешь, еще больше деревьев, бла бла бла навсегда. Хочу набрать целую горсть и послать тебя к черту — «мать природа» этого не предусмотрела, правда, ты дерьмо на лопате. Думаешь, сможешь без меня обойтись? Я такое тебе устрою — век не забудешь! Забью во все твои дырки, во все твои косточки, пока тебя не приколют мои декорации, по тридцать за раз, и на этом не остановлюсь. Член у тебя твердый твердый, ты отчаянно дрочишь правой, а левой сжимаешь свой зад. А а а долбоебы. Я тебя съем. Красный сок. Делаешь маленький перерыв, не хочешь кончать вот так сразу. Лицо у тебя раскраснелось. Ты снимаешь рубашку. Прохладная зелень травы под голой задницей и спиной. Ты представляешь, что кто то подсматривает за тобой. Ну и хуй с ним — кому, вообще, нужны люди? Я — лужа в траве. Алабама, спасибо, мэм. Я лучше надену рубашку.
Ты натягиваешь штаны и застегиваешь ремень. Лежишь в траве, отдыхаешь. Из распахнутой дверцы машины наружу выкатывается человек в тачке — безголовый, без рук и ног. Интересно.
Ты видишь себя будто со стороны. Вот ты садишься, протираешь глаза, ты трясешь головой, как конь, чтобы прийти в себя, ты встаешь и озираешься по сторонам. Идешь в поля.
Непонятно откуда возникает старик с ввалившимися щеками и идет рядом с тобой. Он говорит, у него есть беззубый пес, который, если захочешь, с удовольствием отсосет дерьмо у тебя из задницы. Он очень пристально смотрит тебе в глаза. Теперь ты вышел в пустыню. Ты говоришь: «Есть здесь что нибудь для меня?» Вытягиваешь шею, так же пристально смотришь на старика, корчишь ему обезьянью рожу и показываешь язык. Старик — кстати, поэт и драматург — густо краснеет, но быстро берет себя в руки, и орет дурным голосом ДА! ДА! ДА! и яростно чешет у себя подмышками. Но ты убегаешь. Ты — обезьяна в лесах, и останешься обезьяной еще минут 15 20, пока все не пройдет.
Пора вымыть кости. Снимаешь плоть через голову, и одновременно пейзаж поднимается, словно занавес, открывая роящуюся грязь и трепещущие внутренности всевозможных размеров, цветов и форм. Это такое особое место, где только пустые плавательные бассейны. Сухие листья кажутся крепче обычного. Ты садишься. Чувствуешь, как ветер дует сквозь ребра. Смотришь на небо, как будто только что вышел с улицы в кинотеатр. Все остальное — во тьме. Ты ложишься на землю, головой в грязь, и смотришь, как фарфоровая эпопея наследует землю. Синяя задница неба пускает ветры фарфоровых облаков, и те расходятся рябью с утонченным изяществом балерины или пшеничного поля на переполненном стадионе. Это забавно. Кто бы поверил, что все так здорово подойдет? — повторяет про себя любовник убитой женщины в пароксизмах припадочного веселья, Читать далее...

Постарайтесь дочитать до конца...
Как-то нелепо всё получилось. Вроде вся жизнь пошла наперекосяк. Я не хотел многого, но и не довольствовался малым, а в итоге – НИЧЕГО! В голове крутится только одно слово «неудачник» - так бы меня охарактеризовал любой из моих друзей, а вернее знакомых (хотя в существовании даже таких я начинал очень даже сомневаться).
Меня выгнали с работы, ничего путёвого из себя я там не показал. За день до этого пришла бумажка, в которой говорится, что я из-за «неуспеваемости» исключён из колледжа.
Мать плакала целую ночь. Мне сообщил отец, что я «конченый»… В меня не верили, а это тогда мне так было нужно. Всё тот же любимый папаша меня избил до полусмерти с криками, что я и пенни больше от него не получу. Я услышал все возможные оскорбления от родных. Им нужен был мой диплом. Нет не я, а просто диплом, приложением к которому было бы измученное тельце их чада. Кого волновало, что я думал или хотел? Все мечтали, что сынок станет богатеньким юристом и озолотит всю семью – наступят сладкие минуты роскоши. А в итоге их дитя оказалось вне колледжа; никого не заботило, что чувствовал я – все думали о себе.
Любовь лопнула как мыльный пузырь. Крошка сообщила, что она залетела, хотя мы всегда предохранялись. Это было не моих «рук» дело, но официально её парнем был я, то есть все «плюшки» достались мне. Предстояла свадьба. Наглая измена, а потом свадьба – оригинально. Лучше чем ничего, однако. Но услышав о бедах юного уже не студента, родители моей уже не любви отказались от столь бесперспективного зятя…
Я на глазах терял всё: семью, друзей, девушку, жизнь, которая превратилась, в гноящуюся, вечно ноющую, рану. Слово «неудачник» не выходило из моей головы – я не мог ни спать, ни есть, ни жить, плавно превращаясь в чёрную дыру. С этим надо было что-то делать. Я старался…
Из давних времён люди пытались научиться летать или хотя бы ощутить радость полёта. А почему бы и нет? Чем я не Икар? Под ногами восемнадцать этажей свободного для парения пространства, а на самом дне - шумная улица. Носки моих ботинок выступали за край крыши, всего на несколько сантиметров – но достаточно для того, чтобы на несколько мгновений превратиться в птицу. Я расставил руки – лететь нужно тоже красиво, не важно в каком направлении. Просто это надо сделать красиво. В голове проносились миллиарды мыслей, разбрасывая мозг по стенках черепа, всё было так сложно, но одновременно настолько просто… Сделать только шаг на встречу будущему, только почему-то оно у меня было внизу. Меня обвиняли в малодушии и бесхарактерности, и вот я на краю небоскрёба словно Иисус расставил руки – не каждый смельчак отважится на такое. Умники говорят, что потенциальные самоубийцы на самом деле не хотят умереть, а просто хотят привлечь к себе внимание, заявить о себе. И в конечном итоге их отговаривают от такого пагубного для их здоровья решения. Смешно. А я даже записки не написал, где кого-то обвиняю, внизу даже не было любопытных прохожих, кричащих: «Держитесь! Не делайте этого, всё обойдётся…» Я был не потенциальным, а настоящим. Настоящим, который лёгким движением ступней оттолкнулся от края, в тот момент когда кто-то вышел на крышу. Настоящим, который с расставленными в стороны руками набирая скорость мчался вниз.
Интересно, что в момент, когда всё возвращать уже поздно, сразу понимаешь, что ситуация была не настолько плохой и единым движением руки можно было всё изменить. Вы думаете я был исключением? О, людишки, поймите же - нет ничего дороже чем жизнь – не играйте с нею. Больше шансов у вас не будет, поверьте…
Земное притяжение и ускорение делали своё дело – земля с бешенной скоростью надвигалась на меня. Я закричал. А что делать? Перед смертью стыдиться не приходится. Адреналин переполнил организм, такое можно почувствовать лишь перед смертью – у меня даже встал. Сразу появляется бешенная способность думать и соображать. Веретеном побежали мысли, множество мыслей, я даже пожалел, что не знаю физики, чтобы вычислить скорость и продолжение полёта, а также силу удара. А так хотелось, чтобы времени было больше. Ведь мир так прекрасен, воздух так чист, деревья так странно зеленеют, а малыши учатся ходить, вокруг так много красивого, даже простой стебелёк травы на ветру. Это всё просто и загадочно. Почему-то эта мудрость приходит перед смертью. Я пожалел. Все жалеют, когда уже совершили непоправимое. Я знаю! Даже в промежутке между собственноручным спуском курка и превращением разрывной пулей ваших мозгов в однородную кашицу, так красиво покроющую стены комнаты, у вас остаётся время пожалеть и понять всю нелепость ситуации. И всегда так и происходит! Исключений не было и не будет. Вы почувствуете невиданный ранее прилив адреналина (чего не испытывают до самой смерти), приобретёте способность молниеносно думать и несколько миллисекунд для вас протянутся в вечность (именно тогда у вас появится время вспомнить пролетевшую жизнь), завершением которой должны быть адская боль и тоннель со светом в конце.
Хотелось чтобы всё Читать далее...

…и вот уже середина дня, и я стою в телефонной будке на углу, где то в центре, понятия не имею — где, но я весь потный, и голова у меня раскалывается, и как то мне беспокойно и страшно, я ищу по карманам валиум, ксанакс, остатки гальциона, что нибудь, но нахожу только три таблетки нуприна в коробочке от Gucci, так что я закидываю их в рот и запиваю диетической пепси, не знаю, откуда взялась эта мысль, но мне показалось, что от этих таблеток зависит моя жизнь. Я напрочь забыл, c кем я сегодня обедал и, главное, — где . Может быть, с Робертом Эйлсом в «Beats»? Или с Тодом Хендриксом в «Ursula's», — это новое бистро, которое Филипп Данкен Холмс открыл в Трибеке? Или с Рики Уоррелом в «Декабре»? Или все таки с Кевином Уебером в «Contra»? Что я заказывал? Сэндвич с куропаткой и зелеными помидорами на булочке или большую тарелку салата эндивия с соусом из моллюсков?
— О боже, я не помню, — бормочу я со стоном. На мне — спортивный пиджак (лен с шелком), хлопчатобумажная рубашка, полотняные брюки хаки, все от Matsuda, шелковый галстук с эмблемой Matsuda, ремень от Coach Leatherware. Вся одежда пропитана потом, я снимаю пиджак и вытираю им лицо. Телефон продолжает трезвонить, но я не знаю, кому звонил, так что я просто стою в телефонной будке, очки Ray Ban криво держатся на лбу, и я слышу слабый знакомый звук, исходящий из телефонной трубки, — мягкий голос Джин, пытающийся перебороть вечный бродвейский гам. В сегодняшнем Шоу Патти Винтерс обсуждали тему «Может ли аспирин спасти вашу жизнь?»
— Джин? — кричу я. — Алло, Джин?
— Патрик, это ты? — отвечает она. — Алло?
— Джин , мне нужна помощь , — кричу я в трубку.
— Патрик?
— Что?
— Звонил Джесс Форрест, — говорит Джин. — Он заказал столик в «Melrose» сегодня на восемь, а Тэд Мэдисон и Джейми Конвей хотят выпить с тобой в «Harry's». Патрик? — говорит Джин. — Ты где?
— Джин? — я вздыхаю и вытираю нос. — Я не…
— Ах, да, еще звонил Тод Лаудер, — говорит Джин, — Ой, то есть Крис… а, нет, все таки, Тод. Да, Тод Лаудер.
— О, черт, — я издаю слабый стон и распускаю узел галстука, августовское солнце жарит вовсю. — Что ты там бормочешь, тупая сука.
— Не в «Сохо», Патрик, столик заказан в «Melrose». А не в «Сохо».
— Что я делаю ? — кричу я.
— Ты где? — Она секунду молчит и добавляет:. — Патрик? Что случилось?
— Сегодня я уже не приду в офис, Джин, — говорю я и потом, через силу, — и вообще никуда не пойду.
— Почему? — она, кажется, расстроена, а может, просто удивлена.
— Просто… скажи им… «нет», — кричу я.
— Что случилось, Патрик? С тобой все в порядке? — спрашивает она.
— Блядь, не говори со мной таким… похоронным тоном, — кричу я.
— Извини, Патрик. Я хотела… я собиралась сказать… просто сказать «нет», но…
Я вешаю трубку и выскакиваю из телефонной будки, и плейер, висящий у меня на шее, внезапно кажется мне булыжником, удушающим меня (и ранний Диззи Гиллеспи, звучащий из наушников, жутко раздражает), и мне приходится выкинуть дешевенький плейер в ближайшую урну, я об нее спотыкаюсь, хватаюсь за край и стою, тяжело дыша, дешевый пиджак от Matsuda завязан вокруг талии, я смотрю на плейер, все еще крутящий кассету, мусс у меня на волосах тает под жаркими лучами солнца, смешивается с потом, стекающим со лба, и попадает мне в рот, когда я облизываю губы, и мне нравится вкус, и проведя рукой по волосам, я жадно лижу ладонь. Я иду по Бродвею, не обращая внимания на старушек, раздающих флаеры, прохожу мимо джинсовых магазинов, из которых доносится музыка, она выплескивается на улицу, и движения людей попадают в такт, в ритм песни Мадонны, «life is a mystery, everyone must stand alone…», «жизнь — это загадка, которую каждый решает сам», курьеры на велосипедах проносятся мимо, и я стою на углу, хмуро поглядывая на них, но люди спешат по своим делам, никто не обращает внимания, никто даже и не притворяется , что не обращает внимания, и это меня ненадолго отрезвляет, так что я направляюсь к ближайшему Conran's, чтобы купить заварочный чайник, но как только я осознаю, что вернулся в нормальное состояние, у меня вдруг скручивает живот, и я приваливаюсь плечом к первой попавшейся двери и прижимаю обе руки к животу, пытаясь унять боль, и вдруг понимаю, что могу стоять прямо, и захожу в ближайший хозяйственный магазин, и покупаю набор ножей для мяса, топор, бутылку соляной кислоты, и потом, в зоомагазине через квартал, клетку для грызунов из прозрачного пластика и двух белых крыс, которых потом планирую пытать ножами и кислотой, но, видимо, позже, я забыл клетку с крысами в Pottery Barn, когда покупал свечи… или все таки я купил чайник? Я иду по Лафайет, постанываю и потею, расталкиваю людей, на губах пена, спазмы в желудке — может быть, от стероидов, но что то сомнительно, — но потом я слегка успокаиваюсь и захожу в Gristede's, краду банку консервированной ветчины, спокойно выхожу на улицу с банкой, спрятанной под пиджаком, и ковыляю по какому то переулку, где я пытаюсь спрятаться в фойе American Felt Building, там открываю банку ключами, не обращая внимания на Читать далее...

шёл нулевой год, бесконечным, своим графическим изображением, гипнотизируя, как обычных, так и крутых чуваков. где-то в районе старого города я проблевался... где телефон? … алло! алло! не вешай трубку! нам надо... сука! - я лупил телефонной трубкой по стене до тех пор, пока она не стала похожа на моё сердце, моё разбитое сердце, непонятным образом до сих пор стучащее … противоударные часы… под зелёным, в синюю полоску свитером и голландской военной курткой, купленной по случаю у одного подонка. … - эй, придурок, ты чё делаешь? - выскочивший из-за угла (точно чёртик из игрушечной коробки, которую я подарил тебе два года назад на день рождения) мент хватает меня за плечо. … - иди ты нахуй! flash : вспышка, проблеск (англо-русский словарь. издательство "русский язык" 1991 год. формат 70х100...16). после часа сидения в темноте, включённый на секунду свет, подключение к вечности, нирвана на халяву, мать его... тысячу раз я представлял себе наше "расставание навсегда" - красные от слёз глаза, полупустая электричка, сворачивающаяся в плюс бесконечность, густая, как клюквенный кисель (в него переложили крахмала). … - нет, нет. я не могу. я не могу без тебя! на самом деле: - пойми, я не могу без неё. … - послушай... что ты говоришь? ты что, променяла меня на эту потаскуху? она же старше тебя лет на сто! поганая тварь! я её... … - не смей так говорить о ней! ты же ничего не знаешь! ничего! … - я знаю, что люблю тебя! не бросай меня так! … - ну а как? как мне тебя бросить? … - что ты говоришь? ну хочешь, встречайся с ней, трахайся с ней, делай что хочешь, только не бросай меня! мы могли бы всё распланировать... … - что? … - скажем по выходным ты ночуешь у неё, по будням... … - ты окончательно спятил! пойми... пойми, что я тебя разлюбила! ... - ...по будням я бы приходил... только на час... на два. мы бы делали тебе уроки. помнишь, как раньше... ... - перестань! пожалуйста, перестань! всё кончено! ... - что, что кончено? ... - всё кончено... ... - алло! алло! не вешай трубку... ... во! вроде приходит в себя! - мент брезгливо ткнул меня дубинкой: - вставай, придурок. чё, колян - обращается к напарнику (он похож на спившегося дастина хофмана) - надо его в отделение... ... - да пошёл он в жопу! - дастин хофман сплёвывает и лезет в ободранный "уазик". ... - ты посмотри чё он с телефоном сделал, козел! ... - это б-был творческий акт! ... - чё!? я те щас дам творческий акт, мать твою! ... - да брось ты его! нас михалыч ждёт! поехали! - дастин хофман стал моим любимым актёром. ... - чтобы духу твоего здесь не было! быстро! ... через полчаса сижу у эс. роберт смит плачет кровавыми цветами. очень сильно болит подбородок. ... - сделай потише. ... - а что? - она заходит в комнату с бутылкой портвейна - ты же любишь... ... - сейчас мне нужно другое лекарство! у тебя есть пиво? ... смешиваю вино с портером и пью большими глотками. ... - ну что ты так расстраиваешься? ... у тебя ща... знаешь чиво будет! ... смотри что у меня есть! ... - достаёт из кармана маленький бумажный пакетик. ... - кофе?! ... - при чём такой прушный! ... - за сколько покупала? ... - двадцать баксов. ... - что-то больно дорого. где? ... - комиссар продаёт, правда говорит, что осталось мало... ... - блядь! он допродаётся! в городе облава... ... - вот потому так дорого, - аккуратно высыпает в кружку половину пакетика и доливает кипятком. ... - пей. ... обжигающая, с привкусом жжёного сахара горечь. вставляет сразу. да, кайф неплохой. - слушай, пойдём в "флэш", там сегодня "оазис". ... - чё за группа? ... - да какие-то хиппи из зеленогорска. ... - так я их слышал. у них ещё два брата играют... гелохов дима и... блядь, как второго зовут? ... - ну что, идём? тогда я одеваюсь ... медленно стягивает халат. фон ... красные в синюю полоску шторы. звуковая дорожка: "мистэ элфабэд сэйз". - тебе что-нибудь не нравится? (она ударила на слове что.) я всегда сомневался в реальности собственного существования. единственное, что его доказывало - реакция других людей, положительная, отрицательная ... плевать. чем больше количество, тем надёжнее доказательство. именно поэтому... ... - лёха, что мне надеть - джинсы или юбочку? ... - юбочку... именно поэтому я, например. ... - ну как? ... - круто. ... - нет, ну ты хоть посмотри. темно-зелёный мохеровый свитер, короткая коричневая юбка из замши, чёрные колготки, детская причёска, с двумя торчащими в разные стороны хвостиками, перетянутыми коричневыми, с белой полоской резинками... ... - встань, голая, в угол и заткнись. ... - ну, мы идём? ... - конечно. давай только кофе ещё попьём. ... - передознуться не боишься? пиво, вино, еще и кофе! ... - нормально... ... старое, плачущее канализационной водой и блевотиной, по капитальному ремонту помещение "флэш" всегда вызывало у меня чувство неловкости (что я здесь делаю?), вперемешку с каким-то мазохистским удовольствием причастности к этой грязи. развешанные по стенам плакаты панк-звёзд семидесятых (про них забыли все, кроме владельцев "флэша"), стулья со сломанными ножками и целая Читать далее...