Под мостом, как Чкалов
22-06-2007 10:24
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
знаишь ли ты?...
21-06-2007 14:52
комментарии: 5
понравилось!
вверх^
к полной версии
В. Вордсворт - "Нарциссы" (перевод А. Порозовой)
17-06-2007 01:04
В. Вордсворт - "Нарциссы"
Я одиноко, будто облако, блуждал,
Что над долинами плывёт и над холмами,
Как вдруг перед собой я увидал
Нарциссов сонмы с золотыми лепестками.
Среди деревьев на озёрном берегу,
Трепещут и танцуют на ветру.
Как звёзды частые, в ночную синеву
Мерцающие с Млечного Пути,
Они растянуты в безбрежную черту
По краю бухты, где теряются вдали;
Их десять тысяч, радостной толпой
Головки вскинули, танцуя предо мной.
И рядом с ними волны танцевали;
Они весельем превзошли сиянье волн.
В живой такой компании бывая,
Поэт не мог не быть в их радость вовлечён.
Я всё глядел, глядел и понял в размышленье,
Что за богатства принесло мне представленье.
Когда лежу я на тахте своей, не раз,
В задумчивом и тихом настроенье,
Их вспышку видит внутренний мой глаз -
Блаженство тишины уединенья;
И сердце от услады ввысь стремится,
С нарциссами танцует и кружится!
W. Wordsworth - "The daffodils"
I wandered lonely as a cloud
That floats on high o'er vales and hills,
When all at once I saw a crowd,
A host, of golden daffodils;
Beside the lake, beneath the trees,
Fluttering and dancing in the breeze.
Continuous as the stars that shine
And twinkle on the milky way,
They stretched in never-ending line
Along the margin of a bay:
Ten thousand saw I at a glance,
Tossing their heads in sprightly dance.
The waves beside them danced; but they
Out-did the sparkling waves in glee:
A poet could not but be gay,
In such a jocund company:
I gazed--and gazed--but little thought
What wealth the show to me had brought:
For oft, when on my couch I lie
In vacant or in pensive mood,
They flash upon that inward eye
Which is the bliss of solitude;
And then my heart with pleasure fills,
And dances with the daffodils.
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
В. Вордсворт - "Нарциссы"
Я одиноко, будто облако, блуждал,
Что над долинами плывёт и над холмами,
Как вдруг перед собой я увидал
Нарциссов сонмы с золотыми лепестками.
Среди деревьев на озёрном берегу,
Трепещут и танцуют на ветру.
Как звёзды частые, в ночную синеву
Мерцающие с Млечного Пути,
Они растянуты в безбрежную черту
По краю бухты, где теряются вдали;
Их десять тысяч, радостной толпой
Головки вскинули, танцуя предо мной.
И рядом с ними волны танцевали;
Они весельем превзошли сиянье волн.
В живой такой компании бывая,
Поэт не мог не быть в их радость вовлечён.
Я всё глядел, глядел и понял в размышленье,
Что за богатства принесло мне представленье.
Когда лежу я на тахте своей, не раз,
В задумчивом и тихом настроенье,
Их вспышку видит внутренний мой глаз -
Блаженство тишины уединенья;
И сердце от услады ввысь стремится,
С нарциссами танцует и кружится!
W. Wordsworth - "The daffodils"
I wandered lonely as a cloud
That floats on high o'er vales and hills,
When all at once I saw a crowd,
A host, of golden daffodils;
Beside the lake, beneath the trees,
Fluttering and dancing in the breeze.
Continuous as the stars that shine
And twinkle on the milky way,
They stretched in never-ending line
Along the margin of a bay:
Ten thousand saw I at a glance,
Tossing their heads in sprightly dance.
The waves beside them danced; but they
Out-did the sparkling waves in glee:
A poet could not but be gay,
In such a jocund company:
I gazed--and gazed--but little thought
What wealth the show to me had brought:
For oft, when on my couch I lie
In vacant or in pensive mood,
They flash upon that inward eye
Which is the bliss of solitude;
And then my heart with pleasure fills,
And dances with the daffodils.
Что написал, то написал...
14-06-2007 09:53
комментарии: 3
понравилось!
вверх^
к полной версии
Он знал не много – лишь то, что должно ему знать. Он видел ровно столько, сколько могли увидеть его глаза. Ему нужно было именно то, что у него уже было. Он был счастлив настолько, насколько мог быть счастлив человек.
Он гулял по улице и улыбался всему вокруг, от чего весь мир становился светлей, светлей для него, ибо он был эгоистом, как любой человек по своей природе. Но этот эгоизм не был ему тяжек, как не был тяжек никому вокруг. Разве только глупцы, чьи глаза застил дым зависти, были недовольны его эгоизмом, который они не могли постичь.
Но, шагая размеренным спокойным шагом по горячему асфальту, он чувствовал расу на траве ранним утром, когда алое солнце только-только поднимается из дымки над лесом, и его лучи скользят по зеркальной глади озера. Ему не было никакого дела до этих глупцов.
Он умел говорить, но не тратил слов попусту. Он знал им цену. Да, впрочем, с кем ему тут было разговаривать? Деревья могли его понять и внимали, когда он говорил с ними, но они не могли сказать ничего нового, так как их жизнь была во многом схожа с его жизнью. Они не плакали и не жаловались, хотя им было досадно быть там, где они есть. Он знал, что они неправы, ведь сам он смог отказаться от этой мысли. Думая обо всём сразу, он как-то раз понял, что он там, где должен быть, потому что всё в мире происходит случайно, и этого нельзя провидеть, тем более изменить.
Так что слова совсем ни к чему, за редким исключением.
Он шёл по дороге ранним утром и смотрел на небо. Его краски невозможно описать словами, но они настолько поражают, что движение облаков, мерцание гаснущих звёзд, далёкий и слабый свет на востоке сливаются с душой, и не нужно больше ничего, потому что если что-то и можно назвать Раем, то именно это состояние. Он жил именно этим моментом, ему хотелось, чтобы он длился вечно.
А потом он услышал смех, который раздавался у него в голове, звеня и переливаясь. Этот хохот означал смерть момента созерцания, когда он был един с космосом. Смех сделал космосом его, и космос был его частью. Он знал всё. Смех лился не переставая, как музыка незнающая никаких границ, великая мелодия, вобравшая в себя все ноты мирозданья.
Но потом смех стих, всё смолкло, и последний аккорд погиб. Тогда воцарилась тишина. Вокруг было пусто. Дорога, по которой он шёл, лес на горизонте, восход – всё перестало существовать. Было пусто, и, когда последнее дуновение ветерка растаяло, уйдя в небытиё, стало спокойно. Он был спокоен в такой степени, что даже осознание спокойствия покинуло его.
Сколько времени длился этот сон без сновидений, он не знал, но время не стало его жалеть. Он очнулся и снова оказался в омуте физической жизни.
Мудрость не в чём-то другом. Она в каждом, ибо каждый слышит музыку, каждый знает всё, но не все, далеко не все познают это. Мир – просто отзвук твоего смеха, разливающегося в пустоте среди ветвей.
Он гулял по улице и улыбался всему вокруг, от чего весь мир становился светлей, светлей для него, ибо он был эгоистом, как любой человек по своей природе. Но этот эгоизм не был ему тяжек, как не был тяжек никому вокруг. Разве только глупцы, чьи глаза застил дым зависти, были недовольны его эгоизмом, который они не могли постичь.
Но, шагая размеренным спокойным шагом по горячему асфальту, он чувствовал расу на траве ранним утром, когда алое солнце только-только поднимается из дымки над лесом, и его лучи скользят по зеркальной глади озера. Ему не было никакого дела до этих глупцов.
Он умел говорить, но не тратил слов попусту. Он знал им цену. Да, впрочем, с кем ему тут было разговаривать? Деревья могли его понять и внимали, когда он говорил с ними, но они не могли сказать ничего нового, так как их жизнь была во многом схожа с его жизнью. Они не плакали и не жаловались, хотя им было досадно быть там, где они есть. Он знал, что они неправы, ведь сам он смог отказаться от этой мысли. Думая обо всём сразу, он как-то раз понял, что он там, где должен быть, потому что всё в мире происходит случайно, и этого нельзя провидеть, тем более изменить.
Так что слова совсем ни к чему, за редким исключением.
Он шёл по дороге ранним утром и смотрел на небо. Его краски невозможно описать словами, но они настолько поражают, что движение облаков, мерцание гаснущих звёзд, далёкий и слабый свет на востоке сливаются с душой, и не нужно больше ничего, потому что если что-то и можно назвать Раем, то именно это состояние. Он жил именно этим моментом, ему хотелось, чтобы он длился вечно.
А потом он услышал смех, который раздавался у него в голове, звеня и переливаясь. Этот хохот означал смерть момента созерцания, когда он был един с космосом. Смех сделал космосом его, и космос был его частью. Он знал всё. Смех лился не переставая, как музыка незнающая никаких границ, великая мелодия, вобравшая в себя все ноты мирозданья.
Но потом смех стих, всё смолкло, и последний аккорд погиб. Тогда воцарилась тишина. Вокруг было пусто. Дорога, по которой он шёл, лес на горизонте, восход – всё перестало существовать. Было пусто, и, когда последнее дуновение ветерка растаяло, уйдя в небытиё, стало спокойно. Он был спокоен в такой степени, что даже осознание спокойствия покинуло его.
Сколько времени длился этот сон без сновидений, он не знал, но время не стало его жалеть. Он очнулся и снова оказался в омуте физической жизни.
Мудрость не в чём-то другом. Она в каждом, ибо каждый слышит музыку, каждый знает всё, но не все, далеко не все познают это. Мир – просто отзвук твоего смеха, разливающегося в пустоте среди ветвей.