Господа, тут сейчас маленький персменок. Готовится к публикации продолжение "Комсорга Крибба". Как только оно выйдет, я выложу тему со всеми статьями, которые написал за последнее время. А пока хочу поделиться с вами тем, что нашел в дебрях своего компьютера. Этот опус написан в январе прошлого года. История правдивая до мельчайших деталей. Очень велик шанс, что товарищ, который там описан, прочтет его и еще раз порадуется тому, какого дебила в моем лице он нашел. Впрочем, надеюсь, что посмеется не только он.



РАССКАЗ, КОТОРЫЙ ОБОШЕЛСЯ МНЕ В ШЕСТЬ ТЫСЯЧ

Российский народ, как это с ним всегда случается после новогодних каникул, как-то не решился прямо так сразу выйти на работу после праздников. Точнее, решились далеко не все. В результате в это 14 января пробок не было даже в час-пик, в который я и направлялся домой. И не будет никогда, пока это безумие не отменят.

Настроение у меня было неважное. Мне было не то чтобы стыдно, но неудобно. На подъезде к Рязанке есть один светофор, где красный свет горит очень долго. Я подъехал как раз, когда он загорелся, и увидел, как бойкая женщина с картонкой, на которой было написано о ее горестях, то ли настоящих, то ли выдуманных, бросилась между машинами просить милостыню. В ее повадках было слишком много профессионализма, и я решил не давать. По-моему, так решили все. Во всяком случае, я не видел, чтобы хоть одно окно открылось, и ей что-нибудь протянули. Я очень надеялся, что она пройдет мимо меня, но она не прошла.

Обычно в таких случаях я подаю, даже зная, что меня дурят, как это называется по-английски: “giving them the benefit of the doubt”, то есть, трактуя сомнения в их пользу. По-русски это звучит ужасно, как выдержка из судебного протокола, но смысл передает. А вдруг не врет? А вдруг правда ребенок умирает? А я тут буду жлобиться? Но иногда я устаю чувствовать себя идиотом, которого любая дура обдурит, и именно такой момент был сейчас. Когда она подошла, я отъехал чуть вперед, не глядя на нее. Не знаю, может быть, это был как раз тот самый случай, когда на не прочитанной мной надписи на картонке говорилась правда. Так или иначе, но я потом долго жалел, что не дал ей денег.

Я уже был недалеко от дома, когда у меня зазвонил телефон:

- Это мистер Александр Беленький? – спросил по-русски голос с провинциальным еврейским акцентом, который я слышал только в Америке и в анекдотах.

- Да, - ответил я. Почему-то уже в тот самый момент я понял, что это пришло возмездие за мою жадность. Раз «мистер» - значит, нужны деньги. Задаром так не называют.

- Мы с вами встречались в Лос-Анджелесе. Я вас еще тогда познакомил со своим отцом. Меня зовут Михаил Фельдман.

Я в этот момент лавировал между машинами в достаточно узком пространстве, и от этого периодически притормаживал не только ногой, но еще и головой. Когда до меня, наконец, дошло, что он сказал, я попытался вспомнить, о чем он говорил. В Лос-Анджелесе я был один раз три с лишним года назад. С кем я тогда знакомился? Ко мне за границей часто подходят на соревнованиях люди, которые все никак не уедут со своей родины, через десять лет жизни в Америке или в Германии остающиеся русскими, даже более русскими, чем они уезжали. Им часто нравятся мои статьи. В Лос-Анджелесе я так познакомился с десятками людей. Кому-то и телефон давал. Да, кажется, был там один невысокий малый, который знакомил меня со своим отцом, на редкость добрым старичком, который как-то по-детски мне улыбался. Но я далеко не был уверен в том, что это было в Лос-Анджелесе. Может быть, вообще не в Америке, а в Германии. Ну, раз говорит в Лос-Анджелесе – значит, в Лос-Анджелесе.

- Да, помню, - почти честно сказал я.

- Понимаете, я тут попал в историю. Я взял такси, а таксист мне приставил вот такой финорез… - я прямо увидел, как он расставляет руки, показывая нож размером с двуручный меч, рыбаки еще так показывают длину пойманных в их сладких снах рыб, - … выбросил меня из машины, я тут еле доехал до Москвы, опоздал…

Дальше шла какая-то абсолютно безумная история. Как я понял, под такси он имел в виду машину, взятую напрокат вместе с водителем. Ехал, вроде бы, из Минска – не ближний свет, чтобы добираться на машине. И не самый дешевый способ. Не проще ли было на поезде или на самолете? Ну да ладно. Я ведь тоже в Питер предпочитаю ездить на машине. Но с водителем – полная чушь.

А рассказ все той же анекдотической скороговоркой шел дальше. У него диабет, который почему-то мешал ему ехать поездом. Или о диабете говорилось только в связи с тем, в каком тяжелом положении он оказался сейчас? Не помню. Я продолжал лавировать между машинами и слушал в пол-уха, просто дожидаясь, когда же он попросит денег. А он все не просил. Я уже знал, что отец, с которым он меня познакомил, недавно умер, я только не понял, в Америке или в Минске, но понял, что в Минск он приехал по делам наследства, и вот какая незадача. Надо было поехать в Москву, а его ограбили, и вот он один в этом ужасном злом городе…

Я терпеливо ждал, когда он попросит денег, а он все не просил и вместо этого пошел по второму кругу. Он сказал, что говорит с чужого телефона, который ему одолжили, и потом еще я услышал, как он уже не мне, а кому-то рядом сказал что-то вроде: «Вот видишь, я нашел человека. Я же говорил тебе».

Я тем временем, удивляясь своей ловкости, сделал сложный поворот налево по петле, а он все говорил, говорил, говорил… Наконец, он дошел до главного: у него нет паспорта, так как шофер с секирой забрал все, а у меня есть, в связи с чем, не могу ли я получить для него перевод по Western Union где-нибудь в ближайшем ко мне офисе? Почему-то я сразу понял, что это лишь этап большого пути, а не конечная цель разговора. И не ошибся. Скоро выяснилось, что перевод я получить почему-то не могу, а раз так, то, может быть, я смогу одолжить ему шесть тысяч рублей до завтра. Сумма меня удивила. Всего двести долларов? Через интернет, представляясь моими знакомыми, с меня несколько раз пытались подобным образом слупить денег, но там всегда речь шла, как минимум, о полутора тысячах долларов. А тут всего-то – может, правда? И потом, я ведь действительно помнил этого улыбчивого старика, только мне все больше казалось, что это было не в Лос-Анджелесе.

Я даже не помню, как согласился с ним встретиться просто потому, что жлобиться во второй раз за день не хотелось, а он там уже говорил что-то про еврейскую солидарность, про то, что он уже был готов отправиться просить милостыню к синагоге и как мы должны друг другу помогать. Ну, поможем, раз должны, но только я решил при встрече вывести его на чистую воду, так как из всего, что он говорил, поверил только тому, что он еврей, как и я.

Он сказал, что сто рублей у него есть, и на метро он доедет. Договорились встретиться в метро «Новогиреево» у первого вагона, а он, по его словам, был «недалеко от «Кутузовской» рядом с бывшей квартирой Брежнева». Почему-то от этой квартиры Брежнева на меня пахнуло таким разводиловым, что стало как-то больно быть такими идиотом. Эх, лучше бы я подал рублей сто той женщине. Лучше бы подал. Тогда бы с чистой совестью отшил этого малого с его липовыми проблемами.

Ну, да ладно. Я уже подъехал к дому, где надо было, на всякий случай, взять недостающие деньги. Ларка посмотрела на меня, как на ребенка, когда он говорит милую глупость, я взял деньги и поехал к метро.

Ждать мне пришлось долго. Он опаздывал минут на сорок. Я уже обрадовался, что он, видимо, нашел где-то деньги и не приедет, достал мобильный и увидел, что там были два неотвеченных звонка. Я позвонил. Подошел какой-то парень, который сказал, что звонил не он, а мой друг, который одолжил у него телефон, но он уже уехал и поехал в сторону Железнодорожной. Тут уже не пахло разводиловым, а воняло им, как тухлой рыбой. Значит, этот счастливый обладатель ста рублей, ехал от Кутузовской не на метро. Иначе, как мог этот парень, который ехал по шоссе, знать, в какую сторону он поехал? Да и «Железнодорожная» - это не станция метро.

Через несколько минут у меня зазвонил телефон. Ставший мне знакомым голос сказал, что он уже здесь в «Новогирееве» и звонит из автомата. Я зло спросил его, почему он не находится там, где мы договорились, прекрасно зная, что он и не был в метро. Он разразился целой историей о том, как ему стало плохо, и он выходил наружу, а потом забыл… У какого он выхода? Да он и сам не знает. Вышел как во сне. «Господа, господа, где я? У какого выхода? Как ехать из первого вагона из центра?» - услышал я в трубке. Блин, это уже цирк. Не в семнадцатом же году он сбежал от революции, чтобы вот так обращаться к людям, стоя у автомата на улице.

Но тут ко мне закралось предательское сомнение. Все это было так глупо, что могло быть правдой. Ну, не едут так за деньгами. Не опаздывают на сорок минут. Я ведь мог уйти и должен был уйти еще до того, как он мне в последний раз звонил с чужого телефона. Но ведь он врал мне всю дорогу, обо всем. Я что рехнулся? Какие могут быть сомнения?

Мы договорились встретиться у одного киоска. Я поднялся, и он сразу подошел ко мне. Лицо его мне не показалось знакомым. Я спросил его, где мы встречались. Он еще раз рассказал байку про Лос-Анджелес. А потом стал рассказывать, что мы виделись в разных местах: в Германии, в Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке, в Лас-Вегасе… Я сказал, что никогда не был в Лас-Вегасе. Ну, может быть, еще где-то. Конечно, Лас-Вегас должен был меня насторожить и насторожил, но, с другой стороны, я бы и сам не смог вспомнить, встречал ли кого-то из знакомых в Нью-Йорке или в Чикаго. Когда очень много ездишь, все как-то сливается.

Между тем обладатель незнакомой физиономии и не намного более знакомого голоса производил впечатление весьма респектабельного человека. Ярко выраженная еврейская внешность, я даже не мог не подумать, что он относится к тому же типу, что и я, только в каком-то гипертрофированном и немного комичном варианте. Очень недешевые брюки, хорошие ботинки. Ну, не производил он впечатление охотника за двумястами долларов. Неплохо разбирался в боксе и все пытался со мной обсудить бои, которые мы могли видеть, сидя в одном зале, и будущие, которые еще не состоялись. Более того, он знал какие-то детали моей биографии. Что же он все это выучил, чтобы вытащить у меня двести долларов? Бред какой-то.

Но вместе с тем я задал ему еще несколько вопросов, ответы на которые убедили меня, что он врет как сивый мерин. Правда, он действительно был похож на диабетика, насколько об этом можно судить по внешности. Он снова рассказал мне о том, как водитель выкинул его из машины, и я снова ему не поверил. Да и то, что он так долго ехал, подтверждало то, что он добирался верхом, а не на метро. Между тем, денег он не просил. Было такое впечатление, что он подъехал только для того, чтобы поговорить со мной о боксе да рассказать мне как старому знакомому о своих злоключениях. То, что я дам деньги, как-то само собой разумелось, но меня никто с этим не торопил.

Я стоял и чувствовал, что на свете есть только один мудак, который в такой ситуации отдаст деньги, и я его знаю и даже регулярно вижу в зеркале. Но этому мерзавцу действительно удалось заронить во мне однопроцентное сомнение. А что, если правда? А если он действительно диабетик и грохнется где-нибудь в нашем добром городе? Да, он наврал с три короба, но может, ему просто неудобно признаться, что произошло с ним на самом деле? Может, проиграл, может, потерял. Я сам перед Новым Годом оставил бумажник в обменном пункте, и чудо, что его не взяли. А был бы в другом городе, тем более, в другой стране: остался бы без денег, без кредиток, без прав… И потом – двести долларов? Он еще много рассказывал мне о том, какой он «владелец заводов, газет, пароходов», что было полной лажей, но лажей очень знакомой и, как правило, безвредной: многие наши эмигранты любят преувеличивать свое значение на новой родине раз в сто. А может, рискнуть? Дать денег? Потеряю – жалко, конечно, но если окажется потом, что он не во всем врал, как же будет стыдно!

Я абсолютно не поддаюсь гипнозу, так что не надо искать идиотских объяснений моему идиотскому поступку. Я все время себя контролировал. Более того, я все больше видел, что в глубине души он снисходительно смеется надо мной. По его словам, деньги ему нужны были, чтобы оплатить отель до завтрашнего дня. Я спросил, в каком отеле он остановился. Он ответил. За шесть тысяч ему бы там позволили только в туалет сходить, и то по маленькому.

Но, как я уже сказал, этот гаденыш сумел заронить у меня однопроцентное сомнение. При этом ему-то я не верил на все сто процентов, но самому себе, не верящему ему, я верил только на девяносто девять. В этом-то и была загвоздка. И у меня все время вертелось в голове это английское выражение “to give the benefit of the doubt”. Тот факт, что все, что он говорил, было так умопомрачительно глупо, как ни странно, работал на него. Проиграл деньги, скорее всего, действительно диабетик, а теперь ему надо как-то спасаться, вот он и надувает щеки и несет какую-то хрень.

В общем, я отдал деньги, понимая, что никогда их больше не увижу. Отреагировал он на это как на должное и отнюдь не выглядел спасенным. Мне и сейчас кажется, что, не будь той истории с нищенкой на дороге, я бы ничего ему не дал. А тут мне еще хотелось наказать себя за жадность. Он сказал мне, что позвонит на следующий день где-то от трех до четырех и подъедет прямо сюда. Конечно, на коне прискачет. Он еще сказал, что в это время будет встречать в Домодедове свою ОХРАНУ. Как же это ты до сих пор без нее обходился, весь из себя такой незаменимый, и из Минска в Москву поехал без эскорта мотоциклистов и пары кружащих над кортежем вертолетов? Боже, каким идиотом я себя чувствовал. Но однопроцентное сомнение весило чуть больше шести тысяч. И ведь точно рассчитал, гад. Семь я бы уже не дал. За семь тысяч надо сомневаться хотя бы на два процента, а их у меня и близко не было.
Он готов был продолжать разговор со мной сколь угодно долго, я сам его прервал и попрощался с ним, сам же себя не понимая.
На следующий день телефон молчал, как вечность. Смеясь над самим собой, я позвонил в отель, где мне, разумеется, сказали, что Фельдмана среди их постояльцев нет. А то я не знал. Было ужасно стыдно. Следующий жулик, который обратится ко мне с подобной просьбой, получит по полной программе. То ли я до невозможности банален, то ли за всем этим стоял кто-то, хорошо меня знающий. Второе чуть более лестно, а первое – куда более вероятно. Чтоб у тебя кость в жопе застряла, сука.

P.S. Ларка прочла все это, посмеялась, а потом с уморительной мрачностью сказала: «Образ жены не прописан». «А чего прописывать? Ты же в этой истории почти не действовала?» - ответил я. «Была бы я обычная жена», - сказала Ларка, - «я бы так действовала, что тебе бы небо с овчинку показалось».

P.S.S. А Миша все-таки позвонил. Рано утром. Произошло это, правда, только через три дня после ограбления. Очень извинялся, сказал, что он сейчас в посольстве восстанавливает документы, закончит там в три часа, после чего перезвонит мне и подъедет, куда я только скажу. Конечно, не перезвонил. По поводу того, зачем он это сделал, у меня есть две версии. Первая – это своеобразный знак симпатии вора к ограбленному. Он хотел, чтобы я не чувствовал себя таким идиотом. Если так, то он добился обратного: я чувствую себя еще большим идиотом, потому что не воспользовался возможностью сказать ему все, что я о нем думаю. Версия вторая: меня готовят к дальнейшей разработке. Видит Бог, я готов.