Нестерпимо-гнетущий, немыслимый зной -
Вечный ужас просторов саванны,
Распалился, придя самой ранней весной
В заповедную зону Ботсваны.

Превратились в канавы былые ручьи,
Обмелели, засохли озёра.
Не сулили дождя по утрам и в ночи
Облака перьевые – позёры.

Молодой лев, лишь ночью возглавивший прайд,
На рассвете повёл всех на запад.
Патриарх оставался, он в схватке вчера
Проиграл. Кровь сочилась из лапы.

Под засохшей акацией, часто дыша,
Он лежал и зализывал рану.
Грива в клочьях, грудь, спину покрыла парша.
Лев от голода был, словно пьяный.

Он ждал смерти, спокойно смотря на закат,
Сочно-алый, необыкновенный.
Сон накрыл пеленою болезненный взгляд.
Лев уснул. Вечер. Выли гиены.

Вой, похожий на хохот, звучал всё сильней,
Приближалась пятнистая стая.
Тьма сгущалась, и стала гор дальних темней.
Лев очнулся, на лапы привстал он.

Вдруг сквозь тьму он увидел свирепый оскал,
И ещё, и ещё – слева, справа.
Сердце вновь защемило, как будто в тисках,
Не от страха – был смелого нрава

Старый лев – в лапах слабость пока превозмочь
Было трудно, но боль отступила.
Грозный рык пробуравил звенящую ночь.
Жажда крови прибавила силы.

Как лавина набросилась стая гиен
На царя африканской саванны.
Их свирепый вожак первым был убиен,
И лежал в стороне бездыханно.

Боль пронзила бедро задней лапы иглой.
Развернувшись, ударил наотмашь,
Завертелся самец - нападавший – юлой,
И завыл хохотливо-истошно.

Лев крутился в пылу жаркой схватки и бил,
Бил, и бил по врагам в обе лапы.
Львиный рёв пыл пятнистых гиен охладил.
…Визг калек, глоток порванных храпы…

Бой закончен победой. Отходят враги.
Лунный свет. И пятнистые трупы.
Сердце вновь защемило до судороги,
Ныли раны противно и тупо.

Обессиленный лев набок резко упал,
Попытался подняться, и снова,
Снова падал без сил. Пот солёный щипал
Нос, глаза. Звёзды с неба ночного

Ниспадали, сгорая, и не долетев
До земли поостывшей саванны.
Умирал патриарх, царь зверей - старый лев,
Не пытаясь зализывать раны…





[700x525]

Я памятник ваял рукой проворной,
К утру его разрушила толпа,
Горланя: - тут тебе - не дом игорный,
Сатиру, видишь, вздумал он крапать!

Я встал, чеша затылок у развалин
Былого обелиска моего.
Подумал: - на хрена ты лезешь, парень,
Ища своё с поэзией родство?

Ужели пониманья не хватило –
До лампочки всем мир твоей души?!
Обида, накатив, вмиг откатила,
И, словно озарённый, я решил

Уйти от побуждений быть понятным,
Найти ключи от собственных оков.
Стереть с души плевков засохших пятна,
И надписи: "Ацтой", "Для дураков",

"Баналка", "Лажа", "Аффтар выпей йаду"
На окнах поэтичного нутра.
Пройтись по ботаническому саду,
Где расцвела вчера сирень с утра.

Бродя по благо-пахнущим аллеям,
Избавив мыслей дом от шелухи.
И ни о чём, что было, не жалея,
Сев на скамейку, написать стихи:

О виденном, запомненном годами,
Об истинных друзьях, картинках снов.
А проходящей мимо важной даме,
Экспромтом два сонета "про любовь".

Сложив в карман блокнот и авторучку,
Взглянуть на небо, голову задрав -
Лазурна высь, чиста, светла, ни тучки -
Вдохнув поглубже, прокричать: – Ура!

Не стану строить памятников ветхих.
Театр открыть свой собственный решил.
Давать в нём буду скетчи, оперетки.
Трагедии и драмы… для души…
[622x505]

"Жизнь - это вопрос времени".






Такая уж игра, жестокая конечно,
Попробуй, из любви, свалиться в нелюбовь.
Но в мире, как ни лги, отнюдь ничто не вечно,
Как ни крути мозги, и как ни прекословь.

По сути, человек – один на этом свете,
Привыкший быть собой лишь с собственной душой.
Заснеженной зимой мечтающий о лете,
А чаще о любви, желательно большой.

Случается порой иную душу встретить,
Открытую для слов, похожую чуть-чуть.
Но время подойдет, и разлучает ветер,
Двоих, разбив давно надтреснувший сосуд.

И все бы ничего, кабы не жгучесть боли,
Не горькая вода невыплаканных слез,
Не вынужденность жить, собрав остатки воли,
И снова задавать себе один вопрос:

Зачем я - на Земле, к чему я предназначен,
Что должен я постичь, чтоб обрести покой?
Ответа нет нигде – извечная задача,
Решение одно – не мучиться тоской.

Смотреть на белый свет, приветно улыбаясь,
Прохожим, просто так, с соседями дружить.
Есть жизнь, и неба высь бездонно голубая,
Есть время, чтоб уйти туда, сквозь миражи…

Божьей помощи, доброго времени,
Всем на свете дарящим добро!
Набухания, всхожести семени.
Сил, терпенья вагонам метро.
Переулкам - задумчивой мудрости,
Чистоты, красоты площадям.
Пудре сахарной - праздничной "пудрости".
Благодатности майским дождям.

Божьей помощи, доброго времени
Подорожным у дымных костров,
Степью скачущим - крепкого стремени,
Тем, кто в море, попутных ветров.
Незабвенных мгновений фотографам,
Откровений лесов и полей -
Пейзажистам. Талантам - автографов.
Лир - поэтам. И времени доброго
Всем творящим добро на Земле!

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Он был, как белая ворона,
Родившись с ангельской улыбкой.
И был поставлен вне закона,
Сочтённый адскою ошибкой.
За доброту, ещё младенцем,
В аду чертёнок стал изгоем.
Терпеть не в силах иждивенца
Сам Сатана под зад ногою
Ему влепил, и тот вознёсся
Из пекла прямо в небеса.
Создатель ойкнул: «Чудеса!
Отколь летающие бесы
Взялись в божественном раю?
Позор на голову мою!
Собрать архангелов в Совет,
Послать депешу на тот свет,
Дипломатическую ноту:
Зачем бесовскую босоту
В Эдем Диавол запустил?» -
И лоб при этом окрестил.
Тут, наш чертёнок загрустил,
Рыдал, сомкнув от горя веки –
Изгоем быть теперь навеки.
Он улыбнулся напоследок,
Совсем по-ангельски, сквозь слёзы.
И тотчас же, Вселенной Предок,
Сменив воинственную позу,
От умиления такого, всплакнул,
Как малое дитя, тремя перстами окрестя,
Сие милейшее созданье.
И херувимам дал заданье
Доставить ангельские крылья.
Считайте сказкой то, иль былью,
Господь, Святому Духу внемля,
Решил божественно и тонко,
Отправить ангела-чертёнка,
Вершить труды добра на Землю…

Жизни ещё не закончена повесть -
Две-три главы может быть не дописаны.
Но за былое не мучает совесть.
Хаять судьбу? Ну, уж нет, чёрта лысого!
Тут всё нормально. Пожалуй, - счастливо.
Не избалован я маслом масляным.
И не жалейте меня участливо,
Не заставляйте стихи переписывать.

Я не пою романтических песен.
Не гитарист. В общем, не интересен
Дара лишённый мужчина. И пресен.
Чем же похвастать? Выходит, что нечем.
Разве, привычкою складывать в строки,
Мыслей обрывки, лишь мне только важных.
Но пожинаю на ниве бумажной,
Только мороку и брани потоки,
За издевательства над русской речью.

В гамме цветов выбираю я белый.
Этого цвета: подснежник несмелый.
Снег, лист бумаги и женское тело,
Яблони цвет, херувимов одежды.
Чёрных тонов не бывает в раю.
Долго в квадрат я смотреть устаю -
Словно у бездны стою на краю.
А белый, считаю цветом надежды...

Всего неделю вне игры – в офсайде,
Уехал в беспробудную дыру.
Семь длинных дней без словоблудных сайтов
В портале солнечном “derevnya.ru”.

В меню: огурчик с молодой картошкой,
Смородина, малина с молоком.
Семь вечеров с трёхрядною гармошкой
И ностальгией на “priroda.com”.

Велосипедом – часик до райцентра.
Базарчик. Всякой всячиною торг.
На яблоки на двадцать пять процентов,
Сбил цену лихо, на “zabava.org”.

Теперь я, как заправский сельский «user»
Ложусь с закатом и встаю чуть свет…
Блокнот стихов от деревенской музы -
Пора домой, на “vdokhnovenye.net”…

Снова себя увлекаешь в строку,
В мир цветомузыки сочных метафор.
Возле прибоя лежит на боку,
Щурясь, как кошка, упитанно, Кафа.

Такт задаёт пожилой метроном,
Сильно уставший от клавишной фальши.
Ночью пиарит свой мыс Меганом
Утлый маяк горизонту, а дальше…

Дальше, за недостижимой чертой,
Ставший вдруг нужным нам берег турецкий.
Запах у моря прохладно-крутой,
Цвет - изындигово-пьяно-мертвецкий.

Бриз предрассветный ласкает волну,
Томную, пьющую лунные чары.
Ночь держит город в желанном плену,
Тьмой охраняя влюблённые пары...

Оболгут - потупим
Очи не всерьёз.
Только не отступим
От желанных грёз.

Пусть же критиканы,
Возревут, как львы.
Нам по барабану
Россказни молвы.

С лирикой срослись мы,
Видно, на века.
Пусть не пишет письма
Чёрная тоска.

Не пугают смертью,
Пусть недуги нас.
Жизни круговерти
Не ответим - пас.

Пусть простит Всевышний
Гордости грехи.
Мы ещё напишем
Главные стихи...

Голубые слоны капризны,
Розоватые слишком хитры.
Серый слон, он – добряк по жизни,
И мечтатель большой. Комары,
Слепни, мухи, не докучают
Замечтавшемуся слону.
Он в жирафе души не чает,
И ещё – в антилопе гну.

Обожают слоны подарки,
Что приносит им детвора.
А ещё, в летний полдень жаркий,
Обливать себя из ведра.
Для того у слона есть хобот,
Иногда он в него трубит.
Слон боится мышей, и "в оба",
Он под ноги себе глядит.

Слон в мечтах хорошо летает.
А когда наступает весна,
В поднебесье слоновьи стаи
Дети многие видят во снах.
Удивительно стройным клином,
Громогласно трубя, летят.
Их большие серые спины
В предзакатных лучах блестят.

Голубые слоны – игрушки,
Розоватых я не встречал.
Пусть мальчишкам всем, и девчушкам,
Снятся серые, по ночам…
[700x525]

Сказка-правда, сказке-лжи - не парочка.
Без намеков, без обиняков.
Сказка-ложь читается под чарочку,
Сказка-правда - не для дураков.

Издревле Иванами дурачили,
И Емелями - ловцами щук.
Вот и очень славно, а иначе бы,
Сдох народ от задушевных мук.

Власти без народонаселения,
Не с руки, куда же без людей.
В планах: подготовить поколение,
Для внедренья в жизнь любых идей.

Жировать необходимо пастырям,
Паству в подчинении держа.
Описав различными кадастрами,
И заставив в ужасе дрожать.

Потчуют объедками и ливером,
Простодушных, верящих в добро.
Зеркала нарочно перекривлены,
И слова закручены хитро.

Впрыснута инъекция "толстовщины",
В головы доверчивых ягнят.
Щеки подставлять намного проще ведь,
Чем на бунт с перины зад поднять...

«Мы вам, сукам, создали державу
По закону "хватай и держи!"
Наплевать, что, кому - не по нраву
Пусть стоит, хоть бы даже на лжи".
Олег Аранович

«…И страна берёзового ситца
Не заманит шляться босиком…»

С. Есенин



В “дурака” тут играют с нечистым.
На кону, как обычно – народ.
Всё обставлено бело-пушисто,
Чтобы камня никто в огород
Их забросить не мог, и не мыслил,
Есть известный на то институт.
У Фемиды тут - ни коромысла,
Ни весов. Пикни, - враз заметут.

К сладкой лжи притерпелась бумага,
И к лапше липкой - уши людей.
Внуки псов - конвоиров ГУЛАГа -
Генераторы прежних идей.
Им былое стереть бы под ластик,
Чтоб не помнили, чьих они есть.
И заткнуть несогласные пасти,
Дабы впредь отдавали им честь.

Газодоллары льются рекою,
На имперское нью-колесо.
Хлебный мякиш лежит за щекою,
У холопов, и сыр с колбасой.
Но, надолго ли пиршество это,
Посреди пандемии чумы?
Ситцев край покидают поэты,
Совесть, честь, вера, мир, и умы...

Дай снова в тебя влюбиться.
Верни мне себя, верни.
Ты мне продолжаешь сниться,
Как в лучшие наши дни.

Пока не остыло сердце,
Покрытое льдом на треть.
Дай снова в тебя всмотреться,
И не уставать смотреть.

Я стану, как прежде, нежным.
Любви слова отыщу.
Я буду твоим, как прежде,
И больше не отпущу.

Губами хочу касаться,
С работы придя, твоих.
Тебе будет посвящаться
Отныне мой каждый стих.

Хочу навести порядок,
В сумбуре нестройных дум,
Вернуть озаренность взгляда,
И звонкость душевных струн.

Увидеть все в новом свете,
Смотреть, не боясь на свет.
Хочу тебя снова встретить,
С улыбкой сказав: «Привет!»

Ваза старинная с многодраконами,
Два натюрморта над старым роялем.
И не звенит неваляшка поклонами,
Лишь потому, что никто не валяет.

Скучно роялю в скупом одиночестве,
Струны покрылись быльём и забвением.
Хочется музыки, радости хочется,
Преданных пальцев внимать откровениям.

Стонет неслышно душа музыкальная.
Старый рояль - очевидец столетия.
Медь не блестела давненько педальная.
В прошлом - концерты и классы балетные,

Вальсы Шопена, сонаты Бетховена,
Ноты, аккорды давно позабытые.
Доля такая за что уготована,
С очень тоскливым названьем "finita la..."?

Блекнет заря, постепенно смеркается.
Ткёт паутину паук над картиною
Ночь полнолунная в город спускается.
Бредит во сне инструмент токкатиною...

Это цитата сообщения Оригинальное сообщение

Без заголовка

Собака
Навеяно стихотворением В.Алоева "Двое"

Ершится зима. Вдоль дороги
Змеёю позёмка кружит.
Свернувшись,на стылом пороге,
Собака,седая, лежит.

Нахохлился вечер угрюмый,
В затылок-кудлатая тьма.
Простые собачьи думы
Навеет снегов кутерьма...

И вспомнятся счастья моменты:
Щенячий заливистый визг,
С улыбкой, на детства фрагменты,
Взирающий солнечный диск.

Хозяйские добрые руки,
Дурман аппетитных костей
За дружбу,без капельки скуки,
От шумных соседских детей...

Владычицей тьма у порога,
Насупившись, тени ползут.
Недобрая нынче дорога-
Усопшего тело везут.

Сметают беззвучные слёзы
Колючие, злые снега...
Не долги собачьи грёзы,
И бренная жизнь не долга...

Голоса, голоса, голоса,
Лай собачий и крики ворон.
В это утро в родные леса
Заявился со свитой барон.

Ловят волки ноздрями крутой
Запах псов и людей, конский пот.
Воздух утра пропитан бедой.
Смерть – богиня всех волчьих охот.

Стая рвётся из леса в овраг,
Поле там, за оврагом, жнивьё.
А в лесу, каждый куст – это враг,
Где в засаде охотник с ружьём.

Словно впилась в загривок оса -
Пуля, волк завертелся и взвыл.
Но, увидев бегущего пса,
Он, ощерившись, в стойке застыл.

Вдалеке вожака властный вой,
Слух матёрого волка ласкал.
Он отстал. И, теперь, - только бой.
Страха нет - грозный рык и оскал.

Лают псы. Их теперь даже три.
Рассчитать нужно верно прыжок.
Злость в глазах, отраженье зари,
И охотничий слышен рожок.

Боль забыта. Подсед и бросок.
И полёт над полеглой травой.
Шерсти клок, мяса сладкий кусок,
Визг собаки, воинственный вой.

За мгновение, лязг челюстей.
Волка рвут два охотничьих пса.
Он не чувствует хруста костей.
Волчью шерсть намочила роса…
[500x375]

Приказ – не ходить по газонам –
Был выполнен каждым вторым.
Заполнилось чистым озоном
Зияние чёрной дыры.

Парило парижское танго
Над парой махровых ресниц.
Доселе не падавший ангел,
Упал перед нимфою ниц.

Поспешно считались резоны:
Все «против», и даже, все «за».
Влияла на сферы и зоны
Скупая мужская слеза.

Надломлены стрелы Амура,
Ослабла вконец тетива.
Твердит самурай Ямомура,
Всем кланяясь: «Коннитива!».

Поклонники эроэкстрима
В любовь не играют давно.
С бродягой супружница мима
Дешёвое хлещет вино.

На лапу берут эскулапы,
Не глядя в анализ мочи.
Боксёры загубные капы
Зубами терзают в ночи.

На понт не берутся пилаты,
В палатах под номером – «шесть».
Медсестры в больничных халатах
Хранят непорочную честь.

Мир хижинам даже не снится,
Война миновала дворцы.
И ей - безнадёжно за тридцать,
И он ей годится в отцы…

Ветер. Снег глубокий. Степь укрыта мглой.
Путник одинокий средь стихии злой.
Ходит он по кругу. Сердце сжала боль.
Разыгралась вьюга - видимости - ноль.

Словно подкосило. Он не чует ног.
Вьюгой обессилен, до костей продрог.
Нет пути до дому. Замерзает он.
Холод, боль, истома, призывают сон.

Грезится, как в детстве санками возил
Хворост из лесочка по речному льду.
И, как по колено утопая в ил,
Карасей ловил он за селом в пруду.

Весело купалось с хлопцами в реке.
Очень сладко спалось в бане на полке.
Осень. Похоронку получила мать.
Рот – косынкой тонкой, чтоб не причитать.

Следом начал сниться вовсе всякий вздор -
Будто бы он мчится в тёмный коридор.
Свет в конце тоннеля - тусклое пятно.
Видно еле-еле - вдалеке оно.

Жизнь, как киноплёнка, прокрутилась вмиг.
Только - был ребёнком, вот, уже - старик.
Жил не хуже многих. По законам жил.
Жертвовал убогим, выпивал - грешил.

С детства был приучен старших уважать.
В поле от работы не привык бежать.
Внуки народились от троих детей.
В целом, получилось всё, как у людей.

Вспыхнул, ослепляя, очень яркий свет,
В память отправляя фильм прожитых лет.
Перед белым храмом с дверью золотой
Он увидел маму в кофточке простой.

Как же это, Боже? - Мать ведь умерла.
И её могила на краю села.
Нет, он не ошибся. Это - точно мать.
Крикнул громко: «Мама!». Силился бежать...

Вдруг услышал голос: «Дедушка, вставай!
Миленький, родимый. Нет! Не умирай!»
Словно встрепенулся, приоткрыл глаза,
На бок повернулся... Щёку жгла слеза.

Снег искрился, тая, воздух пах весной.
В небе – птичья стая, тучки ни одной
Белый ствол берёзы. Солнца жёлтый круг.
Радостно, сквозь слёзы, улыбался внук...

Пришел с работы, глянул телик,
Смотался в душ, и лёг в кровать.
Во сне пригрезился пришелец,
И стал стихи мне диктовать.

В своей орловской глухомани,
Я - стихотворец «намба ван»,
Но мой шептатель-марсианин,
Со мной в сравнении – титан.

Он мне роман в стихах поведал
Про межпланетную любовь.
Под утро, он сказал, что в среду,
К полуночи вернётся вновь.

Пришла среда, я взял бутылку,
Сложил в кулёчек закусон,
Салфетки, ключ консервный, вилки...,
Зевнул, и погрузился в сон.

Сто грамм всего плеснул пришельцу,
Он, тут же, мордою – в салат.
Бухать пришельцы не умельцы -
Такой уж выдался расклад.

Шептать стихи мне гуманоид,
С тех пор, естественно, не мог.
В анабиозе он, в покое,
Видать, не в шутку занемог.

Летит тарелка с чахлым тельцем,
Со скоростью в один парсек.
И вдохновение, с ушельцем,
Меня покинуло навек...

За окном метель куражится,
Словно ведьма на метле.
Мы живём, или нам кажется,
Что живём мы на земле?

Может это - чья-то выдумка,
Чей-то сильный передоз.
Погулять, пожалуй, выйду-ка,
Охладиться на мороз.

В тёмном небе нет ни звёздочки.
Обжигает холодком.
Липы, клёны и березочки,
Вдоль по улице - рядком.

Спят, объяты летаргиею,
Ветви голые в снегу.
Спите, спите, дорогие, и
Не корите вы пургу.

Скоро март - стволы согреются,
Пробудитесь ото сна.
В жизни - главное - надеяться,
Что опять придёт весна...