Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано.

  И наивный детский голосок где-то глубоко в душе: "А лучше вообще ни о чем не жалеть"

          Место для флуда =)

" Это даже не счастье.
Это всего лишь маленький намек на счастье, неясное ощущение того, что вот-вот, очень скоро и будет счастье.
Иногда это даже лучше, чем само счастье "

Смс-ками, письмами, мейлами,
Ты напишешь меня кириллицей.
Городами, дорогами, реками,
Ты в Италии, я на Ибице.

Поменяемся лишь маршрутами,
Соизмерим лишь расстояния,
Мы друг други лишь знаем шутками
Аська чувствует обаяние.

Километры в секунду - скоростью,
Не бывающей лучше асечной,
Мы с тобою поделимся глупостью,
Что хотелось по-настоящему -

Поцелуями, встречами, ссорами.
Не заменишь их в виртуальности.
А не фотками - так игнорами.
Мы совсем же другие в реальности.

Мы играем в любовь онлайную,
Сообщениями и смайлами,
Может ли она стать реальною?
Я на Ибице, ты в Италии....

Я опять забралась на подоконник, смотрю за окно, там солнце после снега, а на душе такое состояние светлой грусти, а в голове моей прокручиваются все лучшие мгновения моей жизни, я люблю такие моменты, я могу так часами сидеть



Вот, например, осень и качели. Мы обожали раскачиваться на них высоко-высоко, а потом прыгать в большую кучу золотых и шершавых опавших осенних листьев, трудолюбиво собранных нашими мальчишками по всему двору. И вот лежать в этих листьях, громко-громко смеяться... Или раскачиваться слишком сильно и слишком высоко, перелетать листья и приземляться в свежую грязь точняк на попу... И все равно смеяться, радоваться, чувствуя, что вот именно сейчас, в эту минуту ты живет самой полной жизнью.
Или вот, например, эта безумная невероятная летняя природа в деревне. Просто рай для художника или поэта. Пять минут вниз, под горку, напрямую через репейник, крапиву и осоку, потом чуть влево – а там поляна дикой клубники. И карьер с лягушками – «лягушатник» и Дряща – это даже не река, не речка, не речушка, постоянно пересыхающая летом на одном и том же месте. И вот стоишь ты там, созерцаешь всю эту красоту, и в голове рождается рифма, и стихи пишутся такие приторно счастливые, до невозможности оптимистичные; или, там, начинаешь писать прозу, не понятную даже тебе, но все равно пишешь, потому что не можешь удержаться; или даже рисовать начинаешь, хотя ни разу в жизни кисти в руке не держал...
Или, вот, зимние прогулки по бору. Садишься на санки, а тебя уже везет в непонятном направлении твой пес, гавкает, быть может, от радости, а ты смеешься, пытаешься удержаться, но все равно, в итоге оказываешься в огромном сугробе. И за шиворот падает снег, пальцы на ногах немеют от холода, кожа на руках от мороза сохнет и шелушится. А тебе наплевать на все это, потому что трескаются губы (это больнее всего), трескаются от постоянной, какой-то до неприличия счастливой улыбки... А потом возвращаешься домой, в маленький такой кирпичный домик, с недостроенным вторым этажом и туалетом на улице, ставишь промокшие до нитки сапоги на батарею, укутываешься в плед и пьешь горячий, обжигающий кофе, и смеешься, смеешься...

Или весеннее ощущение праздника. Мое прошлогодние 9 мая, моя, еще такая детская, наивность, искренность. А потом мы шли из кинотеатра, после сеанса «Питер FM», лил дождь, люди убегали под крыши, прятались в своих домах, а я ловила капельки дождя на ладонь и смеялась, чувствуя себя до невозможности, до неприличия счастливой...

И снова твой голос простужен,
И снова ты тихо смеешься,
Ты важен мне, дорог и нужен,
Но скоро от счастья свихнешься.
Забавно смотреть под колеса,
Летая над крышей по ветру,
Ты снова подаришь мне осень
В своем разноцветном конверте.
Несчастлива - значит родная,
Тебе так близка и нелепа,
Ты знаешь - я вовсе не злая,
А ты не циничный вообще-то.
И снова в альбоме рисую
Тебя; и в забытом вагоне
Я буду искать не вслепую,
Ты там - на разбитом перроне

Там сейчас, внизу, ниже тебя на девять этажей жизнь во всю кипит, машины, люди, ну и что, что сейчас поздняя ночь, они все куда-то бегут, у них дела или отдых такой, они торопятся жить, забыли что значит – остановиться, выключить свои мобильные телефоны, побыть на природе и в тишину погрузиться; им всем на тебя наплевать они тебя и не замечают. Просто ты уже никто, какой смысл обращать на тебя внимание, тратить свое драгоценное время на тебя и твои мысли, чувства, глупые детские мечты, если ты все равно остаешься такой же, не как они, живой, открытой, со всеми своими чувствами и переживаниями наружу. А вверх посмотришь, там небо черное-черное, мириады звезд светят и луна в полнолунии, красивая безумно; там все спокойно и размеренно; звезды смотрят на людей и смеются над этими примитивными желаниями и фантазиями, целями, которых никогда не достигнуть, мечтами, которые люди уже разучились мечтать... Звезды не жестоки, им тоже где-то в глубине души было бы жалко людей, если бы, конечно, у них душа была.

А ты стоишь на балконе, как раз посередине между небом и землей, вечностью и мгновениями, наплевать уже на все – и на то, что было и на то, что будет, все равно как там друзья и родители жить потом будут – они все равно о тебе забудут, надо только решится, один шаг сделать, вперед, в пустоту, чтобы упасть в это бездонное черное-черное небо. Тебе не надо ни мечты, ни цели, ты в себе разочаровалась – а это ведь самое важное; главное – веру в себя не потерять, внушить самой себе, что выживешь и хорошо все будет, и все вернется на свои места, ты будешь снова радоваться, ты улыбаться будешь – а улыбка у тебя такая, ей окружающих можно в мороз согревать, от нее свет идет и, кажется, что где-то внутри тебя солнышко живет; и смеяться ты будешь не таким истерически-наигранным смехом, а искренним таким, таким, как у детей. Но ты ведь знаешь, что ничего уже не вернуть – ты не ребенок больше, и жизнь тебя научила быть неискренней, не живой, а такой как все – куклой нарисованной. Где ты счастье свое потеряла, где детскость свою оставила? Ведь это чудо такое было – ты и взрослая уже, а в душе еще такой ребенок. Помнишь, ты даже в чудеса верила.
Один шаг.
И с прошлым покончено. Никаких тебе угрызений совести, больше не будет слез и переживаний, расставаний, встреч, новых поворотов, стрессов, истерик – ничего. А в будущем? А будущего не будет. Останется только вечность – ни назад, ни вперед. Если бы ты верила в ад, было бы даже легче.
Покончить с жизнью, оборвать эту и без того тоненькую ниточку, раз и навсегда (потом ведь все равно ничего изменить не сможешь) – у тебя хватит на это сил? Шагни вперед – что ты почувствуешь – леденящий душу страх или удовлетворение, что наконец-то ты на это решилась? Вспомнишь ли ты о своих самых знаменательных событиях в жизни или именно в эти последние секунды ты не сможешь думать ни о чем, кроме как о ветре, который так сильно бьет по лицу? Тебе любопытно? Уже нет. Тебе уже на все наплевать.
А помнишь, какой ты была, тогда давно-давно, когда еще ты малышкой была, с челкой и двумя косичками, ты никогда не забудешь, как по утрам вставала на полчаса раньше, пока мама на работу не ушла – лишь бы она заплела тебе эти косички. Боже, ты бы сейчас все отдала за хоть одно такое утро с мамой, лишь бы все было как прежде. Лишь бы ты чувствовала себя маленьким ребенком, счастливым и до неприличия веселым, с таким звонким заразительным смехом. Лишь бы мама была рядом.
А свою первую любовь ты помнишь? Ты верила тогда, что первая – уж точно навсегда, другой больше никогда не будет, а потом были еще и еще, но все не те. Лишь первая проникла в сердце так глубоко, что до сих пор внутри что-то сжимается, когда ты о ней думаешь.
Один шаг.
И на сердце будет тепло и спокойно, никто тебя больше не потревожит и, не веря в переселение душ и в рай, ты веришь в вечность. Там и грешникам место найдется. Там есть все и ничего, скоро и ты там будешь, там же тебя так не хватает.
Почему? Глупый вопрос. Да просто жизнь надоела, у тебя расклеилось все, разлетелось на мелкие кусочки, превратилось в руины, и ты не найдешь в себе силы заново собирать и строить свой мир. Опять. Снова. Начиная все с нуля. Ты никто и никому не нужна, ты роботом каким-то стала, как и все люди, которые сейчас по улице идут, и просто у тебя-робота программа сбилась, и ты не видишь смысла ее чинить. Ты не соберешь свою жизнь по осколкам счастья и света. Зачем? Все равно ты потом вернешься обратно, снова перестанешь чувствовать и мечтать, станешь циничной и жестокой – в этом мире безумном по-другому никак. Легче просто сделать один шаг, чем строить свой мир заново.
Ты присаживаешься на корточки и вдруг заплакала, так как не плакала наверно уже несколько лет, в душе столько всего накопилось, а ты не давала воли слезам, не могла просто поплакать, ведь после этого на душе всегда легче становится; и соленые слезы, стекая по щекам, давали понять – самоубийство удел слабых. Ты сможешь снова жить. Ты сильная.

Интересно, a почему я всем так верю?

- Я люблю тебя.
- Не верю.

Не верю в это так же, как в любовь с первого взгляда (симпатия – возможно, но никак не любовь), так же как рай в шалаше с любимым, так же как в конец света, так же как и в то, что в пятницу тринадцатого нельзя ходить на кладбище и что летом может идти снег. Не верю. Потому что тот, кто говорит «люблю» намного сильнее любит, чем тот, кто пишет это. Писать легко, попробуй-ка, скажи. И даже не по телефону, а так – с глазу на глаз – ты же в десять раз лучше подумаешь – а стоит ли это вообще говорить? Виртуальной любви не бывает – это самообман, это желание жить насыщенной жизнью, это желание слышать ответное «Я тоже тебя люблю», это фикция, выдумка, для тех, у кого просто нет ничего, кроме интернета и желания быть любимой...
Я верю в то, что можно подружиться по интернету, найти человека близкого тебе по духу, искренне интересоваться им и его жизнью, не ревновать, не обижаться – но быть откровенной, искренней, такой, какая ты на самом деле, такой, какой тебя никто никогда не видел. Я верю в то, что виртуальную любовь мы создаем лишь для того, чтобы хоть чем-то заполнить свою жизнь, чтобы знать, что вот придешь ты домой, в пустой холодный дом, где тебя никто не ждет, сваришь кофе, включишь компьютер, залезешь в аську – а там он, тот, кому сейчас так же грустно и одиноко как тебе, который сейчас, так же как и ты, хочет душевного тепла, но никому не может об этому рассказать... Я верю в то, что мы можем быть счастливыми, если очень захотим. Главное, искренне этого хотеть.

- Я люблю тебя.
- Я знаю.

- Я в тебя влюбился.
- Это когда ж это ты успел?

Казалось бы – это же и есть счастье, когда ты можешь быть самой собой рядом с этим человеком, не играть, не кокетничать, не строить из себя того, кем ты на самом деле не являешься, не притворяться, не лицемерить... Но почему-то вся эта виртуальная любовь, если она не перетекает в реальную (это уже тема для отдельного текста), постепенно сходит на нет. Любить можно вечно. Но только в реальной жизни. Виртуальные знакомства, виртуальные цветы, комплименты, поцелуи, секс, свадьбы онлайн и рождение детей в аське – все это изначально обречено на провал, это уже псевдожизнь какая-то получается. И выбирая между виртуальным и реальным романом, ты, конечно, выберешь реальный, ты выберешь того человека, до которого можешь докоснуться, с кем будешь кокетничать, от которого будешь прятать свои стихи, кого будешь держать за руку, кто будет тебе шептать на ухо красивые слова, кого ты будешь целовать, с которым будешь заниматься сексом, наконец. Потому что он – рядом, близко, он тут и никуда не денется, и ты можешь ревновать, закатывать истерики, плакать, бить посуду, а тот, кто затерялся где-то в необъятных просторах интернета – он никогда не станет твоим, родным до каждой клеточки. Выигрывает тот, кто ближе, это правда жизни.

- Я, кажется, в тебя влюбляться начинаю.
- Кажется???

Врать в интернете уже не актуально, это уже в прошлом. Я не буду говорить что я мулатка-шоколадка, что мне тридцать или, что на выходных я улетаю в Милан. Гораздо интересней говорить правду, раскрывать свою душу перед человеком, которого не знаешь и, может, никогда так толком и не узнаешь, пересылать ему стихи – те, которые даже под дулом пистолета не покажешь лучшей подруге, рассказывать о том, что не знала о тебе мама, и посвящать в самые интимные подробности своей личной жизни, о которых даже не догадывался твой экс. А тот человек, в другом полушарии, в другой стране или хотя бы в другом городе, тоже будет искренно рассказывать о себе, и тоже даст почитать стихи, и даже поцелует твою фотографию, в надежде, что ты никогда не догадаешься об этом, не подумаешь, что он на самом деле такой ранимый. Ведь для друзей он всегда крутой, он не может упасть в грязь лицом, не может проявлять приступы нежности к домашним животным, не может плакать и уж тем более писать лирические стихи о наболевшем. И только для тебя он такой, какой он есть – без прикрас – и все его мысли и чувства – как на ладони.

- Представляешь, я тебя люблю!
- Батюшки! Да что ты говоришь!


Собственно, об этом я и поведу речь. Зачем говорить о банальном, моя технически-подкованная муза предлагает новый вариант – давайте говорить о виртуальном. Например, о том, как ты радуешься, когда его собачка зеленая и говорит, что он «онлайн»; о том, как ты бываешь счастлива, когда читаешь его комплименты и веришь ему, каждому его слову; о том, как ты, закрывшись в комнате, чтобы никто не мешал, смотришь на его фотографию, долго смотришь, а потом целуешь свои пальцы и прижимаешь их к монитору, даже не понимая, зачем, ты просто это делаешь; о том, как плачешь, плачешь навзрыд, так как плакала, наверно, только в детстве, когда случайно тебя посещает мысль, что ты не одна у него такая, что он все это время мог тебе врать, что ему наплевать на тебя и все эти красивые слова – их же так легко говорить, а точней писать, в интернете же все такие милые – и даже эти красивые слова он говорит другим, таким же дурочкам, как и ты; а по ту сторону экрана кто-то сильно волнуется, пишет: «Зайка, что с тобой?», а ты плачешь и пишешь «Ничего, за исключением того, что я тебе больше не верю», а в ответ: «Малыш, перестань, успокойся», а ты: «Да как я вообще могла быть такой дурой!»; о том, как после этого приятно мириться, качать его фотки на свой мобильный и надеяться, что когда-нибудь увидишь его в реале и тогда... О виртуальности легче говорить, потому что в виртуальности легче быть самой собой, или наоборот можно врать с три короба, зная, что никто все равно не раскусит, можно говорить комплименты и даже первой признаваться в любви – если твои чувства не разделяют, то тебе скажут об этом напрямую, и ты не будешь мучиться, и страдать ты не будешь. Может, погрустишь чуть-чуть и снова вернешься к своей размеренной жизни.

- Я люблю тебя.
- Смешной ты.

Наверно, каждый может ответить на вопрос «Что такое любовь?». Каждый второй – ответить красиво. Каждый третий – напишет или уже написал – стих о любви. Каждый четвертый – напишет красивый стих. Каждый пятый – напишет рассказик, а может, и целый роман. Любовь – самая банальная тема разговоров; самая популярная тема стихов; самая избитая тема для рассказа. А как вам такое – «Что такое жизнь?» - «Это любовь» - «Почему?» - «Если я никого не люблю, значит, я не живу, а просто существую». Кто ни разу не встречался с такими диалогами, поднимите руки. Если вы подняли – значит у вас еще все впереди, и таких диалогов будет еще видимо-невидимо.
К чему я все это? К тому, что писать о любви скучно. Красивые эпитеты, сравнения, метафоры, антитезы и аллегории – они хороши отдельно, без контекста, а добавляешь к ним тему любви, и становится самой смешно какую глупость пишешь. О любви нельзя говорит и писать, нельзя читать и слушать, потому что любовь – это то, чему ты не дашь определения. Или то, у чего бесчисленное множество определений и никто и никогда не скажет – какое из них единственное верное. Когда она в свадебном платье, а он во фраке, они смотрят друг на друга, и у обоих сердце колотится так, что готово выпрыгнуть из груди, а все вокруг кричат: «Горько!» - вот это любовь. Когда он, усталый, голодный и злой, приходит под вечер с работы, с которой его уволили, и он теперь без гроша в кармане; он чувствует, что уже никому не нужен и ничего не может делать – а дома она, готовит ему ужин, целует, говорит, что «все будет хорошо», не осуждает, не ругает, а просто вселяет в сердце надежду, а он держит ее за руку и верит ей, знает, что и жить, и работать, и творить ему хочется только ради нее – это ли не любовь? А когда маленький мальчишка обнимает маму, со всей силы, так – чтобы как можно дольше не отпускать, потому что верит, искренне верит, что это продлит ощущение счастья – это любовь. Или когда она плачет, бьет посуду, собирает вещи, кричит, а он подходит тихо сзади, обнимает за плечи, говорит в волосы: «Я люблю тебя, слышишь?», и ей не нужно больше ничего, ей нужны только эти слова, пусть банальные, пусть избитые, пусть как всегда не вовремя, но они нужны ей как воздух. Или когда сидит она перед компьютером, сидит и смотрит в окошко аськи, а там нет новых сообщений, и плачет, быть может, переживает как там он, что с ним, а вдруг он обиделся и больше никогда-никогда не напишет? А потом появляется его радостное «Привет», она понимает, что он просто был занят, или не заметил, что она в онлайне, или – не важно что, главное, он снова здесь и они снова вместе. Это же тоже любовь

Если бы не звонил только он – было бы полбеды, пережила бы и не такое проходили. Но не звонил никто. То есть АБСОЛЮТНО никто. Просто она проснулась утром, было полшестого, а в доме не было никого. Ни одного живого существа, как будто все вымерли. Апокалипсис. Она вышла на балкон, в руках была кружка с капучинно, она даже не пила – грела свои руки о кружку, и на нее вдруг нашло беспричинное ощущение полной свободы, такой, что чувствуешь себя птицей, готовой улететь в небо, чувствуешь – что вот сейчас одна настолько, насколько это вообще возможно в этом мире. И греть свои крылья не каким-то там капучинно, а самым настоящим солнцем, таким большим и рыжим, и настолько ярким, что глаза не могут на него смотреть, и больно, и слезы текут, а отвести взгляд невозможно, как будто знаешь – это, возможно, последние минуты такого вот солнца, яркого и светлого, что потом его закроет облако, а когда солнце выглянет опять, оно уже будет не таким, как сейчас, любым, каким угодно, но не таким... И вот летала бы птицей над городом и видела то, что невозможно увидеть простым смертным, и если бы, конечно, птицы умели, она бы улыбалась, глядя на этих глупых людей, занятых своими банальными, земными проблемами... И была бы она одна, наедине с собой, наедине с этой природой, и никто бы не был ей нужен, она летала бы одинокая, красивая, слушая только себя, только свое сердце... Если бы, конечно, ей было суждено стать птицей. А так, оставалось лишь сидеть на балконе, пить горячий капучинно и, созерцая наступление осени, слушать тишину. Она прекрасно осознавала, что сейчас одинока не потому, что ей никто не нужен, а потому что она никому не нужна. Ни одной душе в этом многомиллиардном мире.
Сколько было у нее таких же одиноких ночей, утр и дней, когда никто ей не звонил, никто не писал, не стучался в аську или входную дверь, когда всем вокруг вдруг стало на нее наплевать, и даже какой-то настойчивый поклонник, вдруг решил перестать ей докучать, а самая болтливая подружка вдруг уехала в отпуск, и даже дворняга за углом, которая лучше всяких там подруг и поклонников понимала ее, провожала по утрам до работы, а она подкармливала ее, редко, конечно, но подкармливала, и собака была безумно благодарна, виляла хвостом и искренне, так, как умеют только животные, радовалась; даже она – эта дворняжка, убегала куда-то, провожала на работу кого-то еще и оставляла ее в одиночестве, каком-то бесконечном одиночестве, так, чтобы она чувствовала себя самой одинокой из всех одиноких живых существ планеты...
А еще были времена, когда она была одна даже не час, не два, а может и дни, и недели... Она уезжала на свою дачу, старенькую такую, со всеми этими атрибутами старой дачи – отсутствием горячей воды, паутиной на потолке, толстым слоем пыли на старом поцарапанном серванте... Там не было ни косметики, ни туфлей на шпильках, там не было компьютера, а старый черно-белый телевизор показывал только ОРТ и то с помехами. Но зато там была такая большая печатная машинка; и вот приезжала она в эту заброшенную дачу, никто из соседей даже не знал, что она приехала, никто из друзей не мог ей дозвониться, и ни одна живая душа даже предположить не могла где она, как там она, что сейчас делает, как живет, чем дышит... А она погружалась полностью в свое одиночество, зажигала свечи (а свечей у нее было сотни, и именно это отличало эту дачу от миллиона остальных, там везде – на крохотной кухоньке, на столе с печатной машинкой, на стареньком поцарапанном серванте, и даже на полу – повсюду стояли свечи); и вот горели эти свечи, а она печатала – это была ее разрядка, она практически не ела, мало спала и печатала, печатала... Это были ее шедевры, которые она любила перечитывать, сидя дома на кресле с бокалом белого вина в одной руке и сигарой – в другой; она творила для себя, чтобы потом, вернувшись в свою привычную размеренную жизнь, вспоминать это одиночество, немножко грустить, а потом вновь возвращаться к работе, к привычной жизни, но уже с маленьким зарядом оптимизма. И жить становилось легче и веселей.
А ведь, сколько было одиноких ночей! Именно таких одиноких, когда он обещал прийти, но не то что не приходил, а даже не звонил, бросал короткую смс-ку, что на работе задержали и ночевать будет у себя... Она точно знала, что завтра утром он придет, может, даже с цветами, но сейчас этой ночью она одинока настолько, что готова была плакать в подушку, выть на луну... Она вставала с кровати, звонила подруге, говорила всю ночь, жаловалась, подруга качала головой, выслушивала ее душеизлияния... И не смотря на ее поддержку, без него было безумно одиноко и мечталось лишь о том, чтобы он был рядом. А больше ничего и не нужно...
И сидя на балконе, под открытым небом и утренним осенним солнцем, с большой, но уже пустой кружкой, которая все еще хранила тепло, она смотрела на землю, по которой расстилался ковер из опавших листьев, и мечтала, что когда-нибудь станет птицей и улетит далеко-далеко от этой будничной суеты; а в это время город постепенно оживал, просыпался, сладко Читать далее...

«Нежность (нежный):
1) нежное слово, поступок;
2) ласковый, исполненный любви;
3) приятный, тонкий, негрубый». Словарь Ожегова.
«Томный голос пением нежным
Мне поет о южных ночах»
Блок.
Нежность – это все на свете и в каждом поступке должна быть хоть толика нежности, иначе – несправедливо. Когда маленький парнишка, содрав коленку в кровь, бежит домой, к маме, и знает, что она помажет коленку зеленкой, а потом подует, и боль утихнет; и мальчишка поверит, что мама – волшебница. Или, когда солнце садится, а в руках кофе, а на коленках кошка, она нюхает твои руки, а потом тычется мордашкой в твою щеку, ты улыбаешься, гладишь ее, а солнце медленно исчезает за горизонтом. Или, когда держишь бабочку в руках, самую первую бабочку в этом году, чувствуешь, как она хлопает крыльями между твоими сомкнутыми ладонями – это ли не нежность?
«И стих уже звучи, задорен, нежен,
На радость вам и мне»
А. Ахматова.
«Когда я слышу слово «нежность», я представляю себе цветок, первоцвет. Неброский такой, но симпатичный. Нежный...» Мама.
Нежность невозможно описать, ей невозможно дать определение, поставить какие-то рамки – вот то-то и то-то это нежность, а не то и не то – уж извините. Нежность надо чувствовать, а для описания чувств, как обычно невозможно подобрать слова, а все, что ты можешь написать кажется таким банальным и избитым...

P.S. «Теперь я знаю вкус, рождающий любовь. Sheba – так кошки понимают нежность». Некоторые уверены, что нежность надо есть.

«Может быть, это мужские слезы о том, чего некогда ожидало сердце, - о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей». К. Паустовский. «Ручьи, где плещется форель».
Нежность – это когда ты идешь по парку и видишь – на лавочке сидит пожилая пара, ему за восемьдесят, она чуть помоложе. И сидят они вдвоем, он держит ее морщинистую руку в своей и молча смотрит ей в глаза. Они женаты уже, наверное, лет пятьдесят, и для того, чтобы понимать друг друга им не нужны слова. А он, может быть, ветеран Великой Отечественной, и они познакомились на фронте, когда еще были молодыми-молодыми. И после войны они поженились, нарожали детей, и теперь, субботними вечерами они собираются вместе, такой большой семьей, рассаживаются за большой стол, и этот дед начинается рассказывать в сотый раз смешную историю из своей фронтовой жизни, рассказывает о том, как он встретил бабушку, он курит сигару (ему уже за восемьдесят, а он все еще курит), и все домочадцы думают: «Ну, помолчи, ну хоть один раз помолчи!», но все равно каждую неделю приходят, приходят лишь ради того, чтобы на мгновение почувствовать, что вот, ты дома и рядом все твои родные и ничего уже не страшно; а маленькие правнуки носятся по дому, дерутся, смеются и кричат: «Деда, расскажи еще, деда!», а он в ответ смеется, таким старческим, прокуренным смехом... А вот потом, в воскресенье, они выходят вместе погулять, в их возрасте эти совместные прогулки настолько редки и потому особенно ценны. И, сидя на лавочке, они кормят голубей, так по-старому – крошками хлеба; и голубей становится видимо-невидимо, и прохожие обходят этих голубей стороной, из уважения к этим старичкам. А потом, мимо них проходит влюбленная парочка, и дед вдруг хрипло и протяжно говорит: «А помнишь, старушка, как мы когда-то...». И на глаза наворачиваются слезы, нежность распирает и, кажется, сердце становится таким большим-большим, и дышать становится тяжело, а в горле – ком. И ты глотаешь слезы, пытаясь не расплакаться от нахлынувших тебя чувств, а потом приходишь домой и пишешь красивые стихи о вечной любви.